— Я? Самым лучшим образом. Я и сейчас утверждаю, что это был, бесспорно, талантливый инженер и организатор. Хотя с людьми он не всегда умел ладить. Приходилось сглаживать.
— Прекрасно. Так я и запишу. Ну, а изобретение его? Вы признаете за ним это изобретение?
— Как вам сказать? Тут я не очень компетентен, признаться, — пожал плечами Ревенко. — Говорят, он его заимствовал.
— А ваше мнение?
— Чего не знаю, дорогой мой, того не знаю.
— Бывает. Я так и запишу. Теперь насчёт перестройки вашего завода. Вы в ней участвовали, не так ли?
— Да, конечно.
— По каким чертежам она шла?
— По каким? Да по тем самым, которые были потом обнаружены на Барановском комбинате.
— Вы уверены, Владимир Яковлевич?
— Ещё бы! Но почему вы меня об этом спрашиваете?
— А потому, что вы, перестраивая завод, временами, оказывается, сильно отступали от проекта. Почему так?
— Ну, знаете, — на сосредоточенном лице Ревенко мелькнула снисходительная улыбка. — По ходу дела всегда приходится вносить коррективы. Без этого не бывает.
— Но почему гак много? Даже в компоновку и количество оборудования, в его конструкцию, в технологическую схему, наконец.
— А об этом уж спросите проектировщиков.
— Спросил. Они, кстати, вместе с вами участвовали в перестройке завода.
— Надеюсь, они вам объяснили?
— Да, объяснили, что эти чертежи изготовлялись уже после перестройки.
— Вот тебе раз! А как же, по-вашему, мы тогда перестраивали завод? — рассмеялся Ревенко. На круглом его лице не было заметно ни растерянности, ни досады.
«Нервы у него что надо», — подумал Игорь и пояснил:
— Говорят, что перестраивали по эскизам. Вы этого не заметили?
— Нет, не заметил.
— Странно, — покачал головой Игорь. — Вы не находите? Ведь все, кроме вас, это заметили.
— А мне странно другое.
— Что именно?
— Ваш тон, — строго сказал Ревенко. — Вы меня как будто в чем-то уличаете.
— Дело не в тоне, а в фактах. Вы ими недовольны? А меня они удивляют. Вы же умный человек, Владимир Яковлевич. Смотрите, что получается. Ваш завод перестроен со значительными отступлениями от проекта. Так?
— Так. Что из этого?
— А Барановский комбинат построил свой цех в точности по этому проекту. Вот справка. Что это может означать? Любой человек вам скажет: это означает, что данные чертежи предназначены для Барановского комбината. Тогда где же чертежи, где проект, по которому перестраивался ваш завод? Может быть, их уничтожили? Или потеряли?
— Глупости!
— Совершенно с вами согласен. Остаётся предположить одно: их просто не было. Были эскизы.
— И это было бы грубейшим нарушением! — воскликнул Ревенко, вцепившись побелевшими пальцами в свой портфель.
«Э, милый, ты начинаешь срываться, — усмехнулся про себя Игорь. — Даже твои нервы, кажется, не выдерживают». И спокойно заметил:
— Конечно, нарушение. Но автор проекта Лучинин сам руководил перестройкой. Все очень спешили. Так что наличие эскизов можно если не оправдать, то объяснить.
— Ваша обязанность не объяснять, а выслушивать объяснения!
— Я именно так и сделал. И именно так все мне и объяснили, кроме вас. Вы объясняете очень странно.
— Вся рота шагает не в ногу, один он в ногу, — пробасил со своего дивана Раскатов.
— А вы!.. — обернулся к нему Ревенко. — Вы!.. — и вдруг спокойно и иронически закончил: — Вы ведь были, кажется, другого мнения, Викентий Петрович. Неужели так быстро поменяли?
— Не быстро, — пробурчал Раскатов. — Совсем не быстро. А надо было бы.
— Минутку, Владимир Яковлевич, — вмешался Игорь. — Я записываю ваше объяснение. Итак, завод перестраивался по чертежам, по которым потом был построен цех на Барановском комбинате. При этом вы внесли в проект большие изменения, иногда даже ухудшая его тем самым.
— Позвольте! Почему же ухудшая?
— Качество продукции у вас несколько хуже. А производительность меньше. Вот справка главного инженера комбината.
— Ну, знаете! Мы строили первыми.
— Конечно. Итак, я вас правильно понял?
— Да, — резко ответил Ревенко. — И компетентная комиссия из министерства…
— Вот теперь перейдём к этой комиссии, — перебил его Игорь. — Вы давно знакомы с её председателем?
— Я?.. Сравнительно давно.
— Вы, кажется, учились вместе?
Ревенко усмехнулся, демонстрируя удивительное самообладание, и провёл рукой по волосам.
— Кто вам это сказал? Впрочем, извините. Вам ведь нельзя задавать вопросов. И у вас… э-э, свои методы.
— В данном случае метод был весьма прост, — невозмутимо ответил Игорь. — Нам сказал об этом сам Михаил Никитович Кобец.
— Сам?! — не смог сдержать изумления Ревенко. — Но позвольте! Как вы могли…
— Оставьте вопросы, — сухо прервал его Игорь. — У меня слишком много их к вам. Так вот. Кобец признал свою полнейшую некомпетентность в данном вопросе. И мы ещё к этому вернёмся. А сейчас скажите: вы знали об анонимных письмах, поступивших в прокуратуру, в газету, в министерство по делу Лучинина?
Ревенко снова взял себя в руки и спокойно ответил:
— Конечно. Я их даже читал.
— Они содержат, в общем, одни и те же обвинения, не так ли?
— Да, пожалуй.
— У вас не возникло ощущения, что их писал один и тот же человек?
— Я об этом не думал.
— А вы не подумали, что их автор очень хорошо знает заводские дела и, возможно, сам работает на заводе?
— Вполне вероятно.
Ревенко был спокоен, удивительно спокоен, только полное лицо его словно окаменело, даже глаза, только двигались губы.
— Мы тоже обо всем этом подумали, — медленно сказал Игорь. — И нашли их автора.
— Поздравляю.
— И он сознался. Ему, собственно, ничего больше не оставалось. Это некий Носов. Вы его знаете?
— Знаю, — сухо ответил Ревенко.
— Прекрасно. Но вот что на первый взгляд странно. Все обвинения, содержавшиеся в письмах, подтвердила комиссия. Ей давали объяснения вы…
— Не я один.
— Конечно. Но вы давали объяснения именно по этим пунктам. Так пишет нам Кобец, — Игорь указал на одну из бумаг на столе. — И эти же самые пункты, эти же обвинения, вы подсказали Носову для его писем. Вот его показания.
— Ложь, — спокойно произнёс Ревенко. — И притом наглая ложь.
— Вот как? — удивился Игорь. — Но Кобец — лицо официальное и к тому же ваш старый приятель. Зачем ему…
— Я говорю про Носова, — с ударением на каждом слове, медленно и твёрдо произнёс Ревенко. Лицо его при этом оставалось неподвижно, глаза смотрели куда-то в одну точку.
— Про Носова? — переспросил Игорь. — А Кобец, значит, прав?
— Да.
— Так и запишем… Теперь насчёт Носова. Я согласен. Этот человек доверия не заслуживает. Но он не только негодяй, он ещё и хитрец. И вас обманул. Вы не догадываетесь в чем?
— Нет.
— Вы не помните, что просили его вернуть одну бумагу, вернее записку, и он вам сказал, что потерял её?
— Это тоже ложь.
— Возможно. Но бумага эта теперь у нас. Там вашей рукой написаны некоторые трудные для Носова слова и формулировки. И приписано: «Смотри, пиши правильно, а то не поймут».
— Ложь!
— Вот она, эта записка. — Игорь взял со стола не большой помятый листок и показал Ревенко.
— Разрешите… — протянул тот руку.
— Нет. Вы и так узнаете.
— Разрешите! — грозно повторил Ревенко, продолжая каменно сидеть на своём стуле с протянутой рукой.
— Нет. Смотрите издали. Вполне…
— Ну, так я сам!..
Ревенко неожиданно сорвался со стула, с грохотом опрокинув на пол портфель, выхватил у Игоря записку и мгновенно сунул её в рот.
Он не успел, однако, её проглотить, как со своего дивана кинулся на него Раскатов и сдавил ему горло.
— А ну, плюй! — задыхаясь, крикнул он.
Лицо Ревенко налилось кровью, он громко засопел и стал отрывать, ломать пальцы Раскатова. Но тот уже другой рукой сжал ему аелюсть с такой силой, что, застонав, Ревенко разомкнул стиснутые зубы, и бумажный комок вывалился на пол. Раскатов ногой швырнул его к Игорю.
Тот осторожно и брезгливо расправил мокрую записку и, положив её на промокашку, прижал толстой папкой.
Ревенко без сил повалился на стул, держась рукой за горло и шевеля челюстью. Кровь медленно отливала от его лица. Он ничего не мог произнести, только ненавидящими глазами следил, как Раскатов медленно возвращается к дивану. На широкой спине под взмокшей гимнастёркой двигались лопатки: Раскатов, словно на зарядке, несколько раз с силой развёл локти. Видно, у него затекли руки. Опустившись на диван и ещё не остыв от возбуждения, он прохрипел:
— Задушил бы, будь моя воля…
Ревенко, наконец, пришёл в себя и, криво усмехнувшись, сказал, обращаясь к Игорю:
— Поскольку я все равно не буду подписывать ваш протокол, то можете не стараться записывать.
— Нет, я буду стараться, — возразил Игорь. — А там будет видно. Я только сейчас сделаю в нем по метку о вашем выдающемся поступке.
— Как вам угодно, — с наглой церемонностью поклонился Ревенко, но было заметно, что шея у него плохо двигается.
В этот момент в дверь постучали, и вошёл человек с чемоданчиком в руке.
— Товарищ Долин, — сказал Игорь, — жаль, что вы опоздали. Этот гражданин сейчас так неудачно пытался проглотить бумагу.
— Ничего. Мне приходилось уже подобное видеть, — спокойно ответил тот. — Вот акт. Все так и было, как вы предположили. Ну, а я…
— Спасибо большое. Разговор теперь пойдёт у нас ещё веселее, — ответил Игорь.
Они простились, и человек ушёл.
Игорь спокойно, как будто ничего не произошло, спросил Ревенко:
— Инженеры Черкасов и Филатова работали вместе с Лучининым над проектом для комбината?
— Если это можно назвать работой!
— То есть?
— Читайте акт комиссии, — насмешливо ответил Ревенко, все ещё машинально потирая горло.
— Читал. Так вот, они утверждают, что на чертежах не было штампа завода, но были их подписи. Между тем к моменту ревизии оказалось, что штампы есть, а подписей нет. Странно, не правда ли?