- Ну, это не твоя забота!
Витюня, почуяв слабину, счел, что разговор закончен, и хлопнул Николая по спине.
- Все будет в самом лучшем виде, не отчаивайся, Колек!
Николаю захотелось врезать Витюне в рожу, под правый глаз, чтобы установить наконец симметрию на ней. Но зная, что от размаха упадет сам, стоял на месте, руки тряпками болтались вдоль тела.
- Э-э-э-х-э... - выдохнул он и уныло мотнул головой. Витюня осклабился, бросился назад в прихожую, на ходу толкнув ногой дверь в комнату. Та, скрипнув, неохотно распахнулась.
- Пошли!
Парень сделал вид, что вытирает ноги о скомканный протертый половичок в прихожей, потоптался и побрел за Витюней. Ему было не по себе. Но это быстро прошло. Увидев полку, он оживился, глаза засияли внутренним светом. Он не стал приседать перед полкой на корточки, а отошел на два шага назад, согнулся в поясе, заложив одну руку за спину, другой упираясь в поставленный на пол "дипломат", и уставился на книги.
"Брюки боится помять, пижон!" - злобно подумал Николай и поглядел на свои штаны, в которых спал, наверное, дней пять кряду. На них стрелка угадывалась с трудом, да и была, по сути дела, не стрелкой, а так - какой-то темной жирной линией, оставленной неизвестно кем на серединах брючин. Он сидел на диване, стараясь сдержать нервную дрожь, пробегающую от левого виска через все лицо, вниз, к шее, к нарывающей там тонкой дерганой жилке.
А Витюня хлопотал около покупателя и не знал, куда руки деть: то удовлетворенно потирал ими перед своим сизым носом, то прятал назад, за спину, но и там продолжалась суетливая игра коротких отекших пальцев.
Парень оказался шустрым.
- Вот эти бы я взял... - начал он уверенно, не ожидая возражений.
- Одну! - твердым голосом оборвал гостя Николай. Парень недоуменно уставился на сидящего. В комнате повисла тишина. Витюня с лицом, выражающим отчаянную тоску, крутил указательным пальцем у виска. Нужно было разрядить обстановку, но...
- Одну, - повторил Николай. Решительность уже оставила его, и он, опустив глаза, принялся разглядывать что-то несуществующее под ногами на полу.
Парень покачал головой, перевел взгляд на Витюню. Тот разводил руками, но в то же время успокаивающе кивал: "Ничего, все уладится, не спеши".
- Тогда вот эту, - в руках у парня оказалась книга в дорогом, прекрасно сохранившемся черном переплете.
Николай поднял голову и исподлобья уставился на руки покупателя. В них была зажата "Жизнь двенадцати цезарей" Гая Светония Транквилла. Парень выбрал явно не лучшее из содержимого полки. "Ладно, лишь бы сейчас ожить, перетерпеть утро, а там наверстаем", - без особого воодушевления подумал Николай. Парень ждал. Нужно было что-то сказать, но Николай не знал что.
- Экх-мэ-э! - прочистил горло Витюня. - Червонец!
Слова его прозвучали как-то излишне уверенно, выдавая в Витюне человека, не знающего цены товара. И парень не замедлил воспользоваться этим.
- Нет, больше пяти дать не могу.
В его голосе были участие и сожаление, но "что поделать рад бы, ребята, да большего она и не стоит". Николай захлебнулся от обиды - на черном рынке такую вещь с руками бы оторвали за четвертной. Парень, несмотря на молодость и внешнюю застенчивость, показал себя хватом.
- Ставь на место и уматывай! - раздраженно буркнул Николай и отвернулся к стене, к "ведьме". Муха как ни в чем не бывало продолжала сидеть на ее носу и не спешила закончить свой утренний туалет.
Времени не существовало, застывший миг длился нескончаемо.
Парень растерянно шагнул к выходу, но Витюня заслонил ему дверь своим могучим торсом.
- Ну, чего ты, в натуре? - сипел он. - Ну, давай семь, и порядок, ну, в натуре?! Мы же интеллигентные люди!
Витюня нервничал, книга была в его руках, и он настырно тыкал ею в нос молодому человеку, так что тому приходилось отодвигать голову назад, закидывая вверх костистый подбородок. Видно, задетый тоном Николая и чувствуя, что без него все равно дело не обойдется, парень метнул недобрый взгляд в сторону хозяина, процедил:
- Пять!
Витюня метался глазами от одного к другому. Растеряный, ошеломленный, но несдающийся, он искал выход из положения.
- Ладно, годится! - наконец выкрикнул радостно, будто его осенило. - Пошли! Коляня, я мигом, не отчаивайся!
- Книгу оставь, падла! - в бессильной ярости сорвался на крик Николай, но опоздал - дверь захлопнулась.
Без взмаха, коротким ударом ладони хлестнул он по ведьмачьему носу и почувствовал под рукой противную мокроту раздавленной твари. Нос стал еще отвратительнее, гаже - теперь на нем красовалась бугристая желто-зеленая бородавка с двухкопеечную монету. Николай уткнулся лицом в колени и заплакал. Это был не плач даже, а просто сухое содрогание тела, внутренний душевный озноб, истерика без слез.
Витюня примчался, как и обещал, мигом. Дверной звон вернул Николая к действительности. Всем своим видом Витюня являл подарок: "Нате, берите, вот он я!"
- Ну что?! - Николай задрожал от нетерпения. - Что?!
Витюня улыбался, кривя толстые черные губы. Руки его, глубоко засунутые в карманы брючин, жили там своей жизнью.
- Во! - восторженно дохнул он в лицо Николая, вытягивая левую руку с зажатыми в ней двумя новенькими трешками.
Николай повел по сторонам пустыми глазами и уже с почти безнадежной тоской опять выпялился на Витюню.
- И - во!!!
В правой руке приятеля подрагивал на треть опустошенный флакон одеколона. Николай облегченно вздохнул и вцепился в дверной косяк - слабость вновь лишила ног.
- Я сразу унюхал: ну, думаю, несет от тебя, парень, видать, после бритья мажешься, - тараторил Витюня. - Тоже мне, пижон! Но молодчага, не поленился, сбегал к себе на третий этаж. Так что живем, Колюнчик!
Витюня хмыкнул, отодвинул Николая с дороги и уверенно зашагал на кухню, крича на ходу:
- Для него это наружное средство, а для нас, хе-хе, в самый раз внутрь будет. А то я уж совсем собирался было коньки откидывать, хе-хе!
Руки Николая затряслись крупной рваной дрожью. Не в силах справиться с замком, он всем телом толкнул дверь, минуту постоял, пришел в себя и пошел вслед за Витюней, опасаясь, что чудное видение растает и он вновь окажется наедине с самим собой и нечеловеческой мукой, поселившейся в теле.
Витюня стоял, согнувшись над подоконником, пытался сдержать возбуждение и разлить содержимое флакона в два мутно-белесых стакана. Николай с напряжением следил за ним, машинально отмечая, что ни единая капля не проливается мимо. По шее и затылку у него побежали мурашки, спина одеревенела.
Отставив флакон, Витюня потянулся к чайнику. Плеснул из него понемногу в стаканы. Замер благоговейно. Жидкость на глазах окрасилась в молочный цвет. Готово! Теперь оставалось последнее, самое главное - донести все это до рта, не дав рукам-предателям расплескать драгоценную влагу. Тогда все!
Николая передернуло. А Витюня присел у подоконника, вцепился в стакан обеими руками. Голова его замаячила на уровне посудины, на коротко остриженном затылке выступили капли пота.
- Ну, вздрогнули! - прохрипел он, выдохнул гулко и, закинув назад голову, резко опрокинул содержимое стакана в себя. Отодвинулся.
Николай проделал то же. Зубы лязгнули, в голове помрачилось, и... по телу побежал живительный огонек. Николай замер, ожидая "прихода", прислушиваясь к глубинным изменениям внутри своего полумертвого тела.
Витюня сидел с выпученными глазами, также вглядываясь в себя. Стало совсем тихо, будто даже на улице все замерло и остановилось в осознании торжественности момента. Сейчас, еще миг!
Николай постоял немного, расслабился и блаженно плюхнулся на табурет, чувствуя, как постепенно, не вдруг в ноги вливается сила, проясняется голова. "Теперь можно жить! Хватит ненадолго, конечно, но это потом, все будет потом, а теперь..." И еще - "Пропил я "Цезарей", пропил!" - сверкнула беспощадная мысль. Сверкнула и погасла, ушла туда, откуда столь внезапно вынырнула.
- При-и-ишло!!! - застонал в экстазе Витюня. Счастливая слеза задрожала на его дряблом нижнем веке. - Да мы с тобой, Колюнька... - начал было он, но захлебнулся в собственном восторге, жалостливо всхлипнул и умолк.
И Николай его понимал. Хотелось плакать от счастья, петь, улыбаться, целоваться со всем светом. Окружающее вновь обрело свои краски, заиграло, обнадеживающе повлекло к себе. Он приподнялся, упираясь руками в колени, и пошел в комнату. Будильник показывал без десяти девять.
Николай присел перед полкой. Он не видел корешков книг, все внимание притягивало к себе пустое место. То место, где стоял проданный Светоний.
- Нас утро встречает прохладой! - заполошно завыл с кухни Витюня. - Эй, кудрявый, что делать-то будем?!
Николай сидел перед своими книгами и беззвучно смеялся. По щеке, оставляя промытый светлый след, ползла мутная слезинка.
На улице было пусто, лишь какая-то бабка, спешившая из булочной со своей увесистой авоськой, косо дернула глазами в их сторону и затрясла подбородком. Мамаши, прогуливающиеся обычно во дворе с колясками, видно, еще не проснулись, а если и проснулись, то выходить не спешили. Рабочий и служивый люд схлынул, заняв свои места по заводам, фабрикам и учреждениям. Было свежо и вольготно.
Сверху, из окна на восьмом этаже, вырывались магнитофонные вопли: Ян Гиллан безуспешно рвал голосовые связки, пытаясь образумить человечество. Но здесь на него не обращали внимания.
- Студент резвится, - доверительно шепнул Витюня, указывая глазами на окно, - знаю его, он под эту музыку по утрам здоровье зарядкой гробит. - И добавил ни с того ни с сего со злобой, нажимая на "р": - Мр-рракобес!
Николай почуял, что Витюня заводится, - не обойтись ему и сегодня без тумаков. Но до битья далеко, а вот как сподобиться в этот ранний час прожить шесть рублей, лежавших в Витюнином кармане, об этом надо было думать сейчас, не откладывая.
Не сговариваясь, оба повернули в сторону магазина, закрытого для них до двух часов. Николай шел ссутулившись, заложив руки за спину, стараясь придать лицу благонамеренное выражение, - привычки потомственного интеллигента все еще довлели над ним. Витюня был проще - рубаха расстегнута до пупа, благо июнь на дворе, руки в карманах. А в руках этих два заветных "трюльника", наверняка давно утративших свою хрупкость и провонявших потом Витюниных ладоней.