— Да, вот они.— Клер заглянула в список пассажиров.— Мистер Артур Трубоди, кавалер ордена Британской империи, Питер Трубоди, Фейт Трубоди. Вы сказали, она ваша бывшая ученица?
— Боюсь, Фейт не отличалась способностями,— ответила мисс Эмброуз со странной дрожью в голосе, не оставшейся незамеченной Найджелом.— Я очень устала, Мелисса. Ты собираешься оставаться здесь всю ночь?
— О, давай не будем сразу ложиться. Сейчас такой приятный, прохладный воздух — уверена, что это нам на пользу. Хотя, если хочешь, иди.
Но Ианта Эмброуз не двинулась с места. На ее лицо вновь опустилась мрачная пелена, подобная туману, рассеявшемуся па момент и сгустившемуся снова.
— В какой школе вы преподавали, мисс Эмброуз? — вскоре спросила Клер. Ианта молчала, и ответить пришлось Мелиссе.
— До недавнего времени моя сестра преподавала античную литературу в Саммертоне. Сейчас она в длительном отпуске перед...
— О, ради Бога, Мел, прекрати свое сюсюканье!— резко воскликнула ее сестра.— У меня был нервный срыв, и меня уволили.
— По-моему, это было в высшей степени несправедливо,— сказала Мелисса.— В конце концов, это ведь не было...— Не договорив, она беспомощно пожала плечами.
— Ну, леди, надеюсь, вы всем довольны? Вы хотите подушку, миссис Блейдон? — Никки подошел, излучая доброжелательность и очарование; его широкие плечи заслонили солидный кусок ночного неба.
— Да, благодарю вас, мистер Николаидис,— ответила Мелисса.
— Давайте обойдемся без церемоний. Все называют меня Никки. Вы все англичане, верно? Я особенно люблю англичан.
— Всех англичан, Никки? — В голосе Мелиссы Блейдон звучало неприкрытое кокетство.
— Конечно, всех! Это великий народ. А англичанки — самые красивые женщины в мире.— Никки сделал выразительный жест.
— Все англичанки? —поддразнила его Клер.
— Особенно две. Не обижайтесь, леди. Мы, греки, простые люди. Если мы кем-то восхищаемся, то прямо об этом говорим. А если мы кого-то ненавидим...— Он сверкнул зубами, словно людоед.
— Но разве греки не ненавидят нас из-за Кипра?
— Нет-нет, мистер Стрейнджуэйз. Ваше правительство у нас непопулярно. Но мы не смешиваем отдельных людей с их правительством. Мы, греки, величайшие индивидуалисты.
«Менелай» наконец ожил. С причала послышались крики. Никки поднял палец.
.— Слышите? Машины заработали. Через пару минут мы отплывем.
— Мел, я неважно себя чувствую. Я пойду вниз.
— Ианта, дорогая, неужели тебе не хочется посмотреть, как мы выходим из гавани? Это так интересно!
Голос Ианты, тихий и настойчивый, превратился в сдавленный крик.
— Я не могу выносить воя сирены!
— Дорогая, здесь нет сирены.
— Эта штука на трубе — корабельный гудок. Мы так близко от нее. Мои нервы этого не выдержат! Сейчас он загудит! Пожалуйста, по...
— Хорошо, дорогая, пойдем; Всем спокойной ночи.
Рука Мелиссы обвилась вокруг талии Ианты, и две сестры двинулись к лестнице. Никки посмотрел им вслед, потом зашагал по палубе.
— Бедняжке следовало бы оставаться в больнице,— заметила Клер.— Надеюсь, во время путешествия у нас с ней не будет неприятностей.
— Как бы то ни было, ей удалось увести Мелиссу от привлекательного Никки.
— О, Найджел, неужели ты думаешь?..
— Я думаю, что она в любом случае будет обузой для Мелиссы.
— Мелисса мне нравится.
— Дура, но у нее вроде бы есть сердце.
Послышался долгий стонущий звук гудка. Пассажиры, вскочив со стульев, столпились у перил. Винты замолотили по воде, и «Менелай» почти незаметно начал отходить от причала.
Глава 2
I
На следующее утро Найджел Стрейнджуэйз проснулся рано, разбуженный солнечным светом, проникающим через иллюминатор на верхнюю койку, которую он занимал. Осторожно спустившись на пол, чтобы не побеспокоить своего соседа по каюте — доктора Планкета, он надел плавки, взял полотенце и отправился к бассейну на полубаке.
За ночь его успели наполнить, и сейчас матросы устанавливали над ним тент, который прикрывал несколько футов палубы с каждой стороны бассейна. Подойдя к носу, Найджел огляделся вокруг. Позади виднелся остров, который, если только «Менелай» нагнал упущенное время, очевидно, был Спросом — главным островом группы Киклад. Солнце, поднимающееся слева, уже успело прогреть палубу под босыми ногами Найджела. По правому борту на волнах покачивался каик{17}, и две коричневатые морские птицы летели над самой водой, сопровождая «Менелай». Маленький островок впереди, очевидно, был Делосом с увенчивающей его горой Кинфос. Бирюзовая полоса — эффект, созданный солнцем и мелями,— тянулась от острова по диагонали, контрастируя с ярко-голубой окраской воды в той стороне и бледно-зеленой — вдалеке.
Матросы закончили установку навеса и удалились, болтая друг с другом. Глядя с носа в направлении кормы, Найджел видел над навесом окна переднего салона, а над ними — мостик с офицером, стоящим на одном из крыльев, и рулевую рубку.
Он пырнул в бассейн. Вода была восхитительно холодной. Пространство для плавания было ограничено полудюжиной взмахов, но глубина была приличной — вода доходила до подбородка стоящему на цыпочках Найджелу, в котором было шесть футов роста.
Побултыхавшись немного, он собрался вылезти, когда появилась Примроуз Челмерс. Девочка еще носила блузку, саржевую юбку и спорран, которые выглядели так, будто она не снимала их даже на ночь, но теперь к ним прибавилась соломенная шляпа, какие носят венецианские гондольеры, с болтающейся позади зеленой лентой.
— Тут глубоко? — осведомилась Примроуз.
— Около пяти футов шести дюймов. Ты умеешь плавать?
— Да. Но я предпочитаю море. В бассейнах полно бацилл.
Пожав плечами, Найджел проворно вылез и сел на парапет бассейна.
— Как поживает игротерапия? — спросил он.
— Игротерапия? Это что-то вроде того, чем заставляют заниматься психиатры?— Примроуз произнесла слово «психиатры» со всем презрением психоаналитика-фрейдиста.
— Я имею в виду твои записи.
На вялом лице девочки мелькнуло таинственное выражение, а ее рука непроизвольно скользнула к сумке. Покосившись на Найджела, она сказала:
— Я собираюсь провести с вами ассоциативный тест. Я буду говорить слово, а вы должны сказать первое слово, какое придет вам в голову. Вы...
— Да, я знаю, как это делается.
Примроуз вынула из сумки записную книжку, раскрыла ее. взяла авторучку и начала:
— Лето.
— Поле,— отозвался Найджел.
— Любовь.
— Ненависть.
— Жук.
— Навоз.
— Англичане.
— Лицемерие.
— Соль.
— Лорд Дансани.
— Что? — Примроуз прекратила записывать ответы Найджела.— Лорд кто?
— Дансани. Он был очень привередлив насчет соли, которую употреблял в пищу. Насколько я помню, каменная соль была единственной...
— Ладно, это не важно. Следующее слово — филе.
— Свинина.
— Утопленник.
— Горе.
— Мороженое.
— Горячий шоколадный соус.
— Макариос{18}.
Последовал:) куда более длительная пауза, прежде чем Найджел ответил:
— Борода.
Примроуз задала еще несколько вопросов, но только для формальности или с целью внушить разоблаченному агенту НФОК Найджелу Стрейнджуэйзу ложное чувство безопасности. Судя по выражению торжества на юном лице Примроуз, пауза после слова «Макариос» выдала его полностью. Найджел проклинал себя за эту невольную паузу, понимая, что теперь девочка будет повсюду следовать за пим и за любым, с кем он заговорит, так как Бентинк-Джоунс сказал ей, что па борту находятся два агента НФОК. Черт бы побрал этого типа и его дурацкие игры!
Спустя десять минут Найджел сидел в салоне за завтраком. Было только пять минут восьмого. Клер и епископ с женой еще не подошли. Найджел заказал апельсиновый сок и кофе и начал намазывать маслом лежащие перед ним на блюдце булочки. За другими столиками он заметил Джереми Стрита, читающего книгу, и Примроуз Челмерс с мужчиной и женщиной — несомненно, ее родителями,— которые выглядели слегка чокнутыми, что часто встречалось среди психоаналитиков, не важно, любители они или пет.
Появилась Клер. Она поцеловала Найджела и положила перед пим экземпляр «Журнала античной пауки». Найджел перелистывал его, пока не нашел то, что искал. Это была пространная рецензия на последний перевод Джереми Стрита — «Медею». Она разносила работу в пух и прах с холодной безжалостной враждебностью, насмешливым презрением и всем богатством научного арсенала, заставив Найджела покраснеть за злополучного переводчика. Рецензия была подписана инициалами «И. Э.». Неудивительно, что Джереми Стрит ощетинился при одном упоминании фамилии Эмброуз и изъял журнал из читальни. И если Ианта Эмброуз обходилась с трудами своих учеников в той же уничижительной манере, то было столь же неудивительно, что Фейт Трубоди побледнела, увидев ее па борту.
Услышав вскрик, Найджел поднял взгляд. Клер взяла со стола хлеб и едва не сломала о него зубы.
— Что это? — осведомилась она, бросив хлеб на стол.— Пемза?
— Греческий хлеб. Греки — крутые ребята. Лучше попробуй булочку.
— Ты их уже съел.
— В самом деле. Ладно, не важно. Лучше послушай.— Найджел негромко прочитал два последних абзаца рецензии «И. Э.»:
«К любому переводчику мы вправе предъявлять два минимальных требования: доскональное знание языка оригинала и рафинированное чувство языка перевода. Если бы мистер Стрит всего лишь продемонстрировал свое невежество в области современного прочтения текста, над которым он работал, то это было бы достаточно прискорбно. Но когда к невежеству добавлена небрежность, когда оплошности в синтаксисе, нелепые догадки и просто школьные ошибки делают перевод неудобочитаемым, когда к оригиналу подходят с недопустимыми вольностями, то даже самых сильных протестов становится мало. Что до обращения мистера Стрита с родным языком, то мы можем охарактеризовать его только как пренебрежительное. Версия, сочетающая избитые коллоквиализмы с самой безвкусной романтизированной фразеологией, подменяющая величие вульгарностью, трагедию — истерией и в результате превращающая Медею в провинциальную правонарушительницу, может нравиться необразованной публике, но принижает достоинства оригинала. В своем предисловии мистер Стрит разыгрывает целый спектакль относительно своей неприязни к «педантичности» ученых. -Но Еврипид, очевидно, предпочел бы смирительную рубашку учености той отравленной рубашке, в которую облачил его мистер Стрит.