— Да каюсь! Каждый день в церкви поклоны бью, лоб уже расшибла, да разве бы решилась я на такое? Но ведь уморить грозил! Черту на корм отдать и меня, и сыночка. Если не его кровь.
— А ты на что надеялась? Ублюдка принести, и не заметит никто?
— Так ведь мог и его быть. Мог! С Алевтининым отваром сила к нему мужская вернулась, любил он меня, редко, но любил!
— А если любил, зачем с полюбовником спуталась?
— Дура молодая! — запричитала девица. — Не хотела, видит Бог, не хотела я замуж за старика. Да матушка велела, где мне ослушаться? А что он в любви? Потыкал, потыкал, да и захрапел. Я уже и у Алевтины какой покрепче отвар просила, да та только руками разводила. А тут Федор… хоть и конюха нашего сын… но какие у него глаза, как васильки… были… — она зашлась в рыданиях и принялась заламывать руки. И рухнула бы на пол, если бы черт не продолжал крепко ее держать.
— Поймали они ее, бедную, прямо на горячем и поймали, — пояснила Алевтина, — их высокоблагородие в отъезде были, да вернулися днем раньше. Лично обоих порол, Федьку насмерть, а она оклемалась. Я ее выхаживала. Тогда мы и сговорились.
Только сначала я ей выворотное зелье дала. Понесла, она, дура грешная, а от мужа или полюбовника, сама не знала.
— Тьфу ты, — Афанасий сплюнул на пол, — это ж надо — с конюхом. Спасибо, не с конем, — он сам рассмеялся своей шутке. — Так значит, не вышло вытравить, а?
— Не вышло. Крепко сидел, а как на свет полез, так и мамку чуть не убил.
— Сила в нем колдовская потому что, — Афанасий наклонился к вдове, — были у тебя в роду колдуны? А?
— Были… — прошептала девушка, — дед был колдун. Если бы он не помер — не разорили бы нас! И не пошла бы я замуж за черта старого!
— За черта… лучше бы ты с чертом шашни крутила. А что, — он указал на Иннокентия, — симпатичный черт. Подойди сюда, — скомандовал он.
Иннокентий шагнул к нему и согнулся в глубоком почтительном поклоне.
— Пойдем, я тебе покажу, как тебя извести хотели. Где спальня твоего помершего хозяина?
Иннокентий снова отвесил поклон и уверенно зашагал по дому. За ним засеменила Алевтина и двинулся Владимир, таща девицу почти волоком.
В спальне Афанасий подошел к кровати и отдернул свисающее до пола покрывало.
— Видишь? Даже полы вымыть не догадалась. Дура — она и есть.
— Господи прости, — вздохнула Алевтина. На полу под кроватью был мелом нарисован алатырь.
— Если бы тебя Стрельников с сообщением не услал, то, как только он позвал бы за попом или агония началась, тут я только гадать могу, так повитуха наша мигом бы примчалась. И отправился бы в Пустошь прямо под хозяйскую кровать. Но, ничего. Послужишь еще. Лети в Канцелярию с донесением его сиятельству. Скажи, пусть драгун пришлет.
Он повернулся к женщинам:
— Я знаю, что вы Стрельникова не травили. Как стало ясно, что ребенку быть, так и порешили, что больше ты, Алевтина, лекарство ему носить не будешь. Что ты ему давала вместо лечебного отвара?
— Так простой взвар. Травки похожие по вкусу подобрала, и все. Болезнь почти сразу и вернулась. Помирают ведь от нее, ежели до выпивки да обжорства охочи.
— Все так и расскажешь, что слышал, понял? Кроме ведьмовства. Про него молчи. Да я еще записку напишу. Тащи мне перо и бумагу.
Иннокентий скрылся и тут же появился снова, неся письменные приборы. Афанасий быстро написал записку и сунул черту:
— Чтобы до вечерней зари вернулся. Ясно?
— Так точно, — Иннокентий исчез.
Алевтина стояла в углу, понурившись.
— Что с нами будет?.. — всхлипнув, спросила вдова.
— А я почем знаю? Я не судья. Вроде и сам он помер, а вроде и вы сгубили. Не мне решать. Но свидетелем буду. Про раскаяние расскажу. И что не запирались. Бог даст — пойдете обе в скит, грехи свои замаливать.
— А сын мой? Он чем виноват? Куда его? Не возьмет его маменька! Сгинет! — вдова снова зарыдала.
— Байстрючонок-то? — Афанасий почесал затылок. — Да, младенец не виноват, что мамашка его греховодница. Но, вот что, — он снова взялся за перо. Закончив писать, свернул лист и протянул его Владимиру.
— Отправляйся в Академию. Вручишь лично наставнице Инессе.
Владимир молча поклонился и тоже исчез.
— Ну, как говорится, разобрались, — Афанасий потер руки, — вот что, бабоньки. Сидите и не высовывайтесь. Надумаете в бега податься — мои черти вас догонят и сами осудят.
Он вышел из спальни и двинулся в гостиную.
— А вот скажи мне, вдовушка, осталась ли у тебя еще сливянка, али покойник все выкушал? А то знаешь, у меня ведь именины сегодня.
Солнце еще только начало клониться к закату, как вернулся Иннокентий.
— Выполнил все, как вы велели, — доложил он, — его сиятельство выслушали и сказали: пришлют драгун. Но вам велено передать, чтобы вы меня немедля сдали. Не по чину вам двумя чертями владеть, прошу простить меня за дерзость.
— Прощаю, — махнул рукой Афанасий, — это же не твои слова. А сдать… сдам, незачем его сиятельству так переживать. Вот отдохну обещанную недельку, вернусь и сразу же сдам, в лучшем виде. А пока мне послужишь. Все равно передавать некому, авось как раз и подберут кандидата. Хочешь обратно на государеву службу, а? — он поманил к себе Иннокентия и потянул за волосы, заставив его склониться еще ниже, прямо к своему лицу, и тихо проговорил на ухо: — Хочешь, по глазам вижу. Служба вам, чертям, только на пользу идет. Вот стал бы простой черт убийцу хозяина искать? А? То-то же.
На поместье давно опустились сумерки. Афанасий подремывал в кресле, под тихое заунывное пение глупой мамашки, укачивающей своего байстрючонка. Внезапно окно распахнул порыв ветра. Послышалось хлопанье крыльев, и на подоконник села крупная серая сова. Вдова подняла голову и вскрикнула. Запищал разбуженный младенец. А сова, обратившись старухою, шагнула через всю комнату и молча, бесцеремонно вырвала из рук матери кулек с хныкающим ребенком. Тот испуганно запищал. И тут же его крик затих, растворившись в ночи. Внезапная гостья бесследно исчезла. Вдова отчаянно и горестно завыла. Афанасий зажал руками уши.
— А ну не реви. А ты какой судьбы ему хотела? В монастырском приюте в чужих обносках ходить да на паперти побираться? Не помрет на экзаменах — человеком станет. Вон, как я.
Он встал.
— Все, пойду я. Ни шагу из дома, я слов на ветер не бросаю.
Он махнул рукой, приказывая Иннокентию следовать за ним.
Когда вернулся Владимир, в камине уже вовсю весело трещали поленья. Черт бросил на Иннокентия, разминающего Афанасию плечи, недовольный взгляд исподлобья.
— А ну подь сюда, — прищурился Афанасий, и чертяка послушно опустился перед ним на колени. И тут же получил звонкую оплеуху.
— Понял за что? — поинтересовался колдун.
— Да, хозяин, — черт коснулся пола лбом.
— Вот и отлично. Тогда приготовь ужин. Я тут у вдовушки сливянки прихватил, хорошая женщина, хоть и греховодница, гостеприимная.
После ужина, выкушав полштофа сливянки, Афанасий понял, что устал преизрядно, Иннокентия отправил в сени, а Владимиру приказал принести воды для умывания. И блаженно потянулся.
— Эх… если сейчас не закусит его сиятельство мое своеволие, да дадут мне повышение, заживем мы с тобой, Владимир. Переедем на Невский, в меблированные комнаты. Слышишь, чертяка, там паркет лаковый, не нужно будет с воском возиться, протер тряпочкой, и все…
Он зевнул.
— Разбудишь завтра на заре. Пойдем на Светлое, порыбачим. Отдых у меня, все-таки. И именины тоже отлично прошли.
Афанасий с удочкой в руках сидел на бережке на стуле, который ему приволок из дома черт Иннокентий. В большой деревянной кадке плескалась рыба, мелкая и покрупнее. Солнце уже поднялось и вовсю светило. И настроение было преотличное. Эх… настоящий отдых…
Черти сидели на травке невдалеке и помалкивали. Всякий знает, что во время рыбалки разговаривать нельзя, распугаешь всю рыбу.
Вдруг Афанасий услышал негромкие голоса. Скосил глаза и увидел стайку деревенский ребятишек. Они подзуживали друг друга, постепенно приближаясь к рыбаку.
— Давай, давай, — вперед вытолкнули совсем мелкого парнишку, и он несмело пошел к Афанасию.
Остальные двинулись следом, держать на расстоянии.
Пацан дотопал до колдуна, остановился невдалеке и принялся сопеть и глядеть исподлобья.
— Чего тебе? — спросил Афанасий.
Пацан засопел сильнее, а потом выдал:
— Вашеродие… Дяденька колдун, а это что у вас, черти?
— Черти, — подтвердил Афанасий.
— А можно на них посмотреть?
— Смотри, чего ж не посмотреть.
Пацан некоторое время пялился на чертей. Черти пялились на него. Остальные подошли поближе и тоже принялись пялиться. Но Владимир скорчил страшную рожу, и детвора отпрянула, девчонка даже взвизгнула.
Афанасий рассмеялся.
— Ну что, насмотрелись?
— А потрогать их можно? — спросил мелкий пацан, видимо, он был самым смелым.
— А не забоишься? — поинтересовался Афанасий.
— Не знаю, — неуверенно ответил пацан, — а они не укусят?
— Ну что, детвора, кто еще хочет потрогать чертей? — спросил Афанасий.
Вперёд вышло несколько смельчаков.
Афанасий повернулся к чертякам:
— Ну-ка, черти полосатые, — скомандовал он, — встали, как положено, и замерли.
Черти тут же встали рядышком, убрали руки и опустили бошки.
— Не бойтесь, не укусят, можете трогать, — разрешил Афанасий.
Первым подошел смелый пацан. Он провел Владимиру по животу, потом потрогал за руку.
— Тепленький, — радостно заметил он.
Подошли и остальные и по очереди потрогали обоих чертяк.
— У них глазки как у нас, — заметил один. — И волосики.
— А они всегда вас слушаются? — спросил другой.
— А то ж, — заверил Афанасий.
— Потому что вы их бьете?
— Воспитываю.
— А меня папка бьет, а я все равно его не слушаюсь, — заявил мелкий пацан.
— Это потому что он главной тайны не знает, — усмехнулся Афанасий, — и человек, и черт ласку любят. Одним битьем никог