едпочло уравнительный коммунистический строй, который в свете пронизывающей сознание идеологии казался тогда наиболее перспективным для развития. Трудная судьба гайдаровских экономических реформ и противоречивые результаты нашей политической трансформации, начавшейся в 1990-е годы, но не завершившейся успехом по сей день, во многом стали следствием того извилистого исторического пути, который довелось пройти России на протяжении длительного времени [Травин 2010а; Гельман 2013; Gel’man, Travin, Marganiya 2014].
Таким образом, модернизация — довольно сложный процесс, и так же сложно ответить на вопрос, какое общество можно считать модернизированным. Бесспорно, модернизированное общество — это вовсе не идеал. Не стоит считать, что в нем вообще отсутствуют проблемы. Точнее было бы сказать, что в нем одни проблемы в основном решены, тогда как высокий уровень развития сам по себе порождает проблемы иного порядка. Об этом, в частности, свидетельствуют попытки ученых сравнить различные страны мира, проанализировав, насколько счастливыми там чувствуют себя люди. С одной стороны, в модернизированных обществах счастливых людей больше, чем в отсталых. Но с другой — выясняется, что в тех обществах, которые уже достигли заметного уровня развития, доля счастливых либо вообще не увеличивается по мере роста дохода, либо возрастает незначительно [Лэйард 2012: 49-53]. То есть даже многих весьма обеспеченных людей, по всей видимости, что-то беспокоит в жизни.
С известной долей условности модернизацию можно уподобить взрослению человека. Перейдя из детства в юность, он оставляет в прошлом большой массив забот и становится самостоятельным, обретает комплекс знаний и навыков, необходимых для того, чтобы трудиться и обеспечивать свое существование. Но при этом появляются проблемы, которых не знает душа ребенка. Молодой человек стремится к самоутверждению и самореализации, но далеко не всегда оказывается в этом успешен. Он ставит перед собой цели, но часто их не достигает. Он строит в своих мечтах идеал, а потом сильно разочаровывается, когда выясняется, что такой идеал недостижим.
С модернизацией дело обстоит похожим образом. Когда та или иная страна «вырастает» и начинает сама себя обеспечивать на современном уровне, перед людьми встает комплекс новых проблем, требующих нового развития. Это развитие можно назвать постмодернизацией.
Когда та или иная страна «вырастает» и начинает сама себя обеспечивать на современном уровне, перед людьми встает комплекс новых проблем, требующих нового развития. Это развитие можно назвать постмодернизацией.
Где граница, отделяющая развитие, которое принято называть модернизацией, от развития, являющегося уже постмодернизацией? В принципе, граница эта — условность. Ее можно провести в разных местах. Однако среди исследователей в основном существует согласие на этот счет, и для того, чтобы не было бессмысленной путаницы в терминологии, нам следует придерживаться сложившейся практики. Есть несколько показателей, достижение которых может свидетельствовать о том, что общество в основном модернизировано.
Во-первых, формирование рыночной экономики, причем такой, которая обладает способностью сохраняться при любых кризисах и сменах политических режимов. Иными словами, признаком модернизации является не такой рынок, который насильно «внедрил» некий просвещенный правитель и который не пережил кончины этого правителя, а такой, который воспринят обществом в качестве естественной формы своего существования.
Во-вторых, формирование гражданского общества и демократии как формы политической организации этого общества. Без демократии рыночная экономика может существовать, причем даже весьма устойчиво, однако она часто используется для обогащения тех группировок, которые контролируют власть. Образно выражаясь, в рыночных авторитарных системах выгоды, приносимые национальным хозяйством, приватизируются правителями и их приближенными, а убытки национализируются, то есть покрываются за счет общества.
В-третьих, становление мобильного общества в географическом и социальном смысле. Если в традиционном мире человек, как правило, жестко привязан к своему месту жительства и социальному статусу, то в модернизированном — он легко перемещается в поисках лучшего места работы и жизни, а также легко меняет социальный статус в соответствии со своими достижениями. Крестьянин становится рабочим или даже бизнесменом, меняя при этом воззрения, впитанные «с молоком матери», и порой даже меняя религиозные убеждения.
В-четвертых, способность среднего человека адаптироваться к новым условиям существования. Если в традиционном мире он всю жизнь пользуется одними и теми же навыками, то в мире модернизированном человек вынужден постоянно откликаться на вызовы, связанные с происходящими в обществе переменами. Он должен менять работу, приобретать новую специальность, привыкать к иным условиям существования и обладать психологической устойчивостью к неизбежным трансформациям.
И наконец, в-пятых, важным признаком модернизированного общества является возрастание рациональности. В традиционном мире человек многое делает не по «зрелом размышлении», а просто потому, что так поступали отцы и деды. Следование традиции, конечно, неплохо, но часто оно препятствует развитию. В современном обществе человек, как правило, размышляет и принимает решение на основе полученных выводов, а не потому, что «так поступали всегда». Принятое посредством размышлений решение может оказаться ошибочным, но в целом рационализация способствует достижению целей, которые ставит перед собой современный человек.
ЧТО ТАКОЕ ПОСТМОДЕРН
Но вот модернизация осуществилась. Общество стало качественно иным. Понятно, что и в XXI веке трудно найти такую страну, которая в полной мере стала модернизированной (всегда существуют темные уголки, где прячутся остатки старого мира), однако в целом можно, наверное, говорить о государствах Запада (Европа, Северная Америка) как о мире, прошедшем путь от традиционного общества к современному.
В этой книге нас не будут интересовать попытки дать четкое определение модернизированности и, соответственно, расставить государства по разным местам на шкале «традиция—современность». Подобные «игры в точность» не имеют никакого практического смысла и могут обернуться лишь политизацией и идеологизацией серьезной научной проблемы. Участники этих «опасных игр» придут в конечном счете к поиску «родимых пятен прошлого» у оппонентов и к взаимным обвинениям в немодернизированности.
Реальная задача научного исследования состоит совершенно в другом. Модернизация не означает конца развития и всеобщего безграничного счастья. Модернизированные общества разрешают одни проблемы, но на смену им приходят другие. Современный мир по-прежнему радуется успехам и печалится от неудач, стремится к лучшему и строит планы преобразований. В мире, который по большей части завершил модернизацию, люди редко голодают и редко становятся жертвами репрессий, однако порой прибегают к суициду и весьма часто испытывают неудовлетворенность жизнью. В нем редко встречается столь массовое пьянство, которое было характерно для обществ эпохи промышленной революции, но остро стоит проблема наркозависимости.
Одним словом, разобравшись с модернизацией, нам нужно вновь браться за исследования, чтобы понять проблемы современности. В связи с этим и появляется термин «постмодернизация». Возможно, он не слишком хорош, поскольку не имеет внутреннего содержания (постмодернизация — это всего лишь то, что после современности), но поскольку в научной литературе давно уже утвердились понятия «постмодерн» и «постмодернизм», мы можем следовать в терминологическом плане по проторенной дорожке. Думается, лучше все же вписывать нашу проблематику в сложившийся категориальный аппарат, чем изобретать принципиально новые термины, а затем мучительно «воевать» с теми, кто их не понимает и не принимает.
Для начала зададимся вопросом: что такое постмодерн (постмодернизм)? На этот счет, сколько экспертов существует, столько и мнений. К данной проблеме можно подходить с разных сторон, и американский профессор Кевин Харт, создав на эту тему своеобразный путеводитель для начинающих (a beginner’s guide), скорее, запутал читателя обилием разнообразных трактовок, а не помог ему сформировать ясное представление о предмете [Харт 2006].
Французский профессор Жиль Липовецки, напротив, не вдаваясь в историю вопроса, предельно четко демонстрирует, что такое постмодернистская культура. В отличие от былых времен, для которых характерна нетерпимость к иной точке зрения, в постмодернизме «могут сосуществовать все мнения, все уровни знания, не вступая между собой в противоречия и конфликты». То же самое и в образе жизни: «все вкусы, все виды поведения могут сосуществовать, не исключая друг друга; при желании можно выбрать все — как самое обыкновенное, так и самое экзотическое; как новое, так и старое; как простую экологически чистую жизнь, так и жизнь сверхзамысловатую». Возникают невиданные ранее раздробленность и разобщенность. «Мужское и женское начала перемешиваются, утрачивая некогда четкие характеристики; гомосексуализм перестает считаться извращением; разрешено существование всех или почти всех сексуальных групп». В искусстве преобладают эклектизм, разнородность стилей, украшательство, метафоричность, развлекательность, провинциализм [Липовецки 2001: 25-26,67,162,180].
Но откуда все это возникло? Почему завершились вдруг вековые битвы идей? Для объяснения этой трансформации остановимся на подходе, предложенном британским профессором Перри Андерсоном, который, в свою очередь, основывается на эссе американского профессора Фредерика Джеймисона «Постмодернизм — культурная логика капитализма» [Андерсон 2011: 73-86].
Постмодернизм — это состояние общества, возникшее после того, как модернизация завершилась. Если в модернизирующихся обществах рынок лишь складывается и многое недоступно товарообмену, то теперь каждый материальный объект и каждая услуга становятся товаром. Если раньше власть имущие основывали свои позиции в значительной степени на внеэкономическом принуждении, то теперь все покупается и все продается. Власть принадлежит не тому, у кого меч длиннее, а тому, у кого длиннее рубль (доллар). Более того, если можно купить власть, то можно купить и социальн