Те, в свою очередь, зависимы от бесчисленных инженеров, конструкторов, экономистов и финансистов, каждый из которых является специалистом в довольно узком вопросе. Прошло время, когда «шеф» мог лично пройтись по цехам, устроить взбучку подчиненным, стукнуть кулаком по столу и навести должный порядок. Сегодня он, как правило, может лишь выслушать мнение экспертов и в случае возникновения разногласий поддержать определенную точку зрения. Таким образом, от принятия решения буквально на любом уровне управленческой иерархии может зависеть успех всего бизнеса в целом. И это означает, что лучше всего функционируют те предприятия и организации, в которых коллектив работает слаженно, работники хорошо мотивированы финансово и морально, а главное — существует максимальное доверие друг к другу.
14. В связи со всем вышесказанным принципиально меняется мотивация руководства компаний. Традиционное стремление к максимизации прибыли, отличающее индивидуальных собственников и владельцев контрольных пакетов, уступает место стремлению к самосохранению [Там же: 245-246]. А оно, в свою очередь, означает стремление к стабильному росту основных показателей компании. Наемному менеджменту не нужна никакая максимизация. Он заинтересован лишь в сохранении своих рабочих мест и высоких зарплат. Если ему удается продемонстрировать акционерам, что дела в компании идут неплохо (во всяком случае, не хуже, чем в экономике в целом), менеджеры с большой степенью вероятности сумеют остаться на своих постах. Миноритарий, не обладающий комплексной и подробной информацией о состоянии дел в компании, вряд ли способен на бунт против управляющих. В крайнем случае, если, скажем, по какой-то причине все же окажется недоволен положением дел, он будет не бунтовать, а избавляться от своих акций, пока курс достаточно высок. Однако если на бирже нет серьезных оснований для паники, продажа ценных бумаг небольшим числом акционеров не приведет к лавинообразным продажам и падению курса. А главный залог отсутствия паники — это как раз тот стабильный рост показателей, о котором говорилось выше.
15. Быстро трансформирующееся общество заставило осмыслить перемены в философском плане. Мыслители вдруг обнаружили, что человек как однажды сложившийся тип отнюдь не вечен. Он качественно меняется в различные эпохи. С изменением внешних обстоятельств мы начинаем по-другому действовать, к иному стремиться и совершенно по-новому представлять свое будущее и цели существования. Одно дело — человек, верящий в Бога, другое — обитатель секуляризированного общества. Одно дело — человек, мучительно борющийся за выживание, другое — гражданин, защищенный системой гарантий государства всеобщего благосостояния. Одно дело — человек, думающий о спасении души и о мире ином, другое — потребитель, ублажающий свое тело здесь и сейчас. Выдающийся французский философ Мишель Фуко даже сделал в 1960-е годы эпатирующий читателя вывод о скором исчезновении человека [Фуко 1994: 402-404]. А через три десятилетия после появления книги Фуко «Слова и вещи» оригинальный американский исследователь Фрэнсис Фукуяма заговорил вдруг о нашем постчеловеческом будущем, описав, каким образом трансформирует мир биотехнологическая революция. «Нет фиксированных свойств человека, — констатировал он, — помимо общей способности выбирать, какими мы хотим быть, и модифицировать себя в соответствии с нашими желаниями» [Фукуяма 2004в: 17].
16. Новый человек (или «постчеловек») стал иначе группироваться. Традиционное классовое деление общества утрачивает свое значение в связи с разрастанием среднего класса, однако мир вовсе не становится благодаря этому однородным. Формируются различные субкультуры и стили жизни. Обладая достаточными доходами, люди начинают строить свое существование уже не в зависимости от того, сколько денег могут потратить на дом, одежду и отдых, а в зависимости от того, какой образ жизни предпочитают. «Человек, попавший сегодня в США, Англию, Японию или Швецию, — писал известный американский футуролог Элвин Тоффлер, — должен выбирать не из четырех или пяти классовых стилей жизни, но буквально из сотен разнообразных возможностей» [Тоффлер 1997: 245]. Представитель среднего класса может выбрать «растительную жизнь» пригорода, а может — интеллектуальную жизнь городского центра с его выставками, музеями, театрами. Формируются субкультуры хиппи и сексуальных меньшинств. Кто-то предпочитает дауншифтинг, удаляясь на край света от насыщенного стрессами и информацией мира, а кто-то, наоборот, полностью погружается в информационную среду, стремясь следить за всеми происходящими изменениями. Известный испано-американский социолог Мануэль Кастельс впоследствии сделал вывод, что формируются еще и сообщества совершенно нового типа — виртуальные [Кастельс 2004: 70-73,141-163].
17. Разнообразие субкультур непосредственно связано с разнообразием высших духовных запросов. Люди не только живут и группируются по-разному. Они еще и верят по-разному — выбирают себе религиозные убеждения вне зависимости от традиции, то есть от того, как верили в Бога их отцы и деды. Духовная жизнь значительной части людей XXI века становится творчеством. Человек может выбрать себе веру из большого числа религий, порожденных многовековой мировой культурой, но может придерживаться и личных, нестандартных представлений о трансцендентном. Человек верит не в то, во что заставляют верить общество и священники, а в то, что ему лично близко. Как полагают Рональд Инглхарт и Кристиан Вельцель, «в постиндустриальных обществах люди больше задумываются о смысле и цели жизни, чем прежде. Сама религия не отмирает. Мы наблюдаем лишь изменение ее функции: место институциализированной догматической религиозности, обеспечивавшей непреложное соблюдение поведенческих кодексов в условиях непредсказуемости мира, занимают индивидуальные духовные запросы, удовлетворяющие потребность в осмысленности существования в обществе, где никому уже не грозит голодная смерть» [Инглхарт, Вельцель 2011: 54-55].
18. Различные социальные группы, субкультуры, духовные общности все чаще обнаруживают, что у них может быть больше сходства с подобными группами, субкультурами и общностями за рубежом, чем с соседями по своему национальному дому. Если национализм представлял собой важнейший процесс эпохи модернизации, поскольку втягивал городских рабочих, недавно лишь покинувших привычную сельскую общину, в единое «воображаемое сообщество», охватывающее всю страну [Андерсон 2001], то в эпоху постмодернизации национализм постепенно теряет привычные формы. Это не значит, что люди перестают чувствовать себя представителями определенного народа. Скорее, можно говорить о сочетании все большего числа различных идентичностей. Как немец человек близок другим немцам. Но как у баварца у него больше связей с тирольцами из Австрии. Как профессор он чувствует родство со всем европейским научным сообществом, а не с немецким пролетариатом. В духовном плане он как буддист сопереживает единоверцам из Азии, а не традиционным баварским католикам. И, возможно, как увлеченный коллекционер кактусов постоянно находится на связи с мексиканскими ботаниками, компетентными в данной области.
19. Если человек не ушел полностью в дауншифтинг, он вынужден на протяжении своей жизни проходить через по-настоящему значительные трансформации. Перемены могут оказаться ему не по силам. Хотя, как говорилось выше, модернизированное общество предполагает способность его членов к адаптации, в некоторых случаях скорость изменений становится выше психологических возможностей организма. Как заключил Э. Тоффлер, человек оказывается в состоянии футурошока — шока, возникшего от внезапно навалившегося будущего. В связи с этим может возникнуть защитная реакция. Первый вариант подобного реагирования — открытое отрицание реальности, оборачивающееся во многих случаях личной катастрофой не вписавшегося в меняющийся мир человека. Второй вариант — специализм, то есть проявление интереса лишь к тому, что касается одной специализированной области, необходимой человеку для поддержания его профессиональной квалификации или для общения с узкой группой друзей. Третий вариант — консервативная попытка вернуть мир назад, в то состояние, к которому можно легко приспособиться традиционными методами: например, устраняя все новое и непривычное с помощью полиции [Тоффлер 1997: 291-292]. Общества, не сумевшие адаптироваться к футурошоку, замедляют свое развитие даже в том случае, если они ранее в целом успешно проходили процесс модернизации.
20. Наконец, в интеллектуальных кругах постепенно стало формироваться представление о том, насколько связаны между собой все происходящие в обществе перемены. Канадский мыслитель Герберт Маршалл Маклюэн сформулировал тезис о переходе от так называемой галактики Гутенберга, основанной на печатном тексте, в новое состояние, основанное на системе Media, зависящих от электричества [Маклюэн 2005; Маклюэн 2014]. В галактике Гутенберга, где человек в одиночку работал с текстами (книгами, газетами, документами, вывесками и т. д.), читая их про себя, развивались такие явления, как индивидуализм и специализация знаний. В современных условиях различные виды коммуникации (от телеграфа и телефона до радио и телевидения), основанные на использовании электроэнергии, позволяют мгновенно перекидывать информацию на огромные расстояния, что способствует преодолению былой замкнутости. Если в галактике Гутенберга крупный город является центром, из которого постепенно распространяются сообщения в малые населенные пункты и в сельскую местность, то ныне формируется «глобальная деревня», где трудно выделить центр, а информационные потоки движутся во всех возможных направлениях. В «глобальной деревне» сотни миллионов людей, раскинутых по всем уголкам мира, могут одновременно получать информацию и, соответственно, одновременно реагировать на все происходящее. Электричество представляет, по образному сравнению Маклюэна, нервную систему человека, вынесенную из организма наружу. Эта нервная система связывает воедино все части нашего общественного организма и определяет взаимозависимость отдельных его органов.