КОНЕЦ ИСТОРИИ?
Комплексные преобразования экономики и социума, связанные с переходом от индустриального к постиндустриальному миру, а также изменения, вызванные глобализацией, в основном не порождают сомнений у аналитиков. Они могут нравиться или не нравиться различным людям, могут вызывать массовые протесты, такие как, скажем, протесты антиглобалистов, однако все эти события уже перешли из разряда ожиданий в разряд реалий. Их довольно трудно отрицать. И если данные реалии не вписываются в некоторые старые теории (например, в классический марксизм), то тем хуже обстоит дело для этих теорий.
Значительно сложнее складывается ситуация с оценкой разных преобразований, происходящих в политической системе современного мира. Здесь пока трудно говорить о каком-то единстве воззрений. Или, точнее, наука в основном стоит на консервативных позициях, отстаивая представления, которые сформировались ранее. Например, среди профессиональных исследователей в основном не вызывает сомнений эффективность демократической системы, которая сложилась в западном мире на протяжении XX века. Не вызывает сомнений необходимость прямого, всеобщего, равного и тайного голосования на выборах. Не вызывает сомнений система разделения властей — исполнительной, законодательной, судебной. Не вызывает сомнений важность распределения властных полномочий между центром страны и регионами.
Однако попытки некоторых аналитиков предложить дискуссионные тезисы относительно того, как будет выглядеть политическая жизнь общества в XXI веке, одобряются далеко не всеми. Вряд ли сейчас можно говорить о какой-нибудь новой демократии или постдемократии по аналогии с новым индустриальным или постиндустриальным обществом.
Существуют, правда, утопические схемы будущего, в которых речь идет о формировании некоего глобального правительства [Этциони 2004]. Рассматривать подобные прогнозы не слишком интересно, поскольку они строятся на абсолютизации рационального и полном игнорировании иррационального в жизни человечества. Мол, давайте, ребята, жить дружно, поскольку это оптимальный способ решения наших совместных проблем.
Впрочем, наряду с утопиями есть схемы, сочетающие краткосрочную антиутопию с долгосрочной утопией. Попытку предложить весьма рискованный взгляд на перспективы государства и демократии сделал, например, знаменитый французский исследователь Жак Аттали — бывший директор Европейского банка реконструкции и развития — в своей книге «Краткая история будущего».
Известный своими левыми взглядами Аттали рисует ужасающую картину либерально-рыночного всевластия, утвердившегося в XXI веке. Ему представляется, будто государство, находящееся в остром конфликте с рынком, в конечном счете проиграет борьбу и рухнет. Мир превратится в стихию, где господствуют крупные корпорации, пытающиеся каким-то образом организовать безгосударственную жизнь человечества исключительно на рыночных принципах. Государства, по всей вероятности, формально сохранят свое существование, но будут бессильными игрушками в руках гонящегося за прибылью бизнеса.
В частности, государства XXI века, по мнению Аттали, откажутся от системы социального страхования (видимо, под давлением либералов, считающих, что чиновники неэффективно используют налоги, взимаемые с граждан) и передадут эти функции частному сектору. Негосударственные страховые компании при этом будут выплачивать гражданам пособия по болезни, безработице, потере кормильца, а также компенсировать утраты, вызванные кражами и несчастными случаями. Но поскольку их эффективные менеджеры в отличие от неэффективных государственных служащих заботятся о прибыли, страховые компании установят над своими клиентами своеобразную тиранию корысти.
Гражданам станут директивно навязывать правильный образ жизни, при котором вероятность болезней и несчастных случаев должна резко снизиться. «Компании будут диктовать людям, как жить <...> Они станут наказывать курильщиков, пьяниц, толстяков, безработных, незащищенных, агрессивных, рассеянных, опрометчивых, растяп, мотов. Невежество, уязвимость и расточительность будут считаться болезнями <.. .> Все, что можно обозначить выражением “быть в форме”, станет нормой общественного положения» [Аттали 2014: 176-177].
Понятно, страховые компании должны будут постоянно контролировать, делает ли их клиент все необходимое для того, чтобы находиться в хорошей форме. И, соответственно, эти клиенты вынуждены будут (если, конечно, они хотят претендовать на страховые выплаты) согласиться на постоянное пребывание под наблюдением. «Датчики и миниатюрные камеры, — пугает читателя Аттали, — на всех общественных и частных территориях, в офисах и местах отдыха, даже в мобильных устройствах начнут следить за приездами и отъездами <...> Местоположение универсальных мобильных устройств будет определяться в любой момент. Все данные, содержащиеся в них, включая фотографии повседневной жизни каждого человека, смогут сохранять и продавать специализированным предприятиям, государственным или частным полицейским органам <...> Все будут знать все обо всех. У людей исчезнет чувство стыда и одновременно увеличится толерантность <...> Подкожные микрочипы смогут непрерывно регистрировать сердцебиение, артериальное давление, уровень холестерина; микропроцессоры, встроенные в органы, — отслеживать отклонения от нормы в организме» [Там же: 177-179].
Нетрудно заметить, что Аттали рисует поистине оруэлловскую картину надзора за человеком со стороны «Большого брата», только выводит это страшное будущее не из тоталитарной политической системы, а из свободного рынка.
Дальше — хуже. Ослабленные рыночными фундаменталистами государства, как видится автору новой антиутопии, не в силах будут дать отпор пиратским государствам [Там же: 211-214]. Воцарится вопиющее беззаконие.
Но постепенно народ очухается. В обществе каким-то образом возобладают альтруисты (поначалу преимущественно женского пола), и «рынок будет понемногу вытеснен в пользу социальной экономики», «планетарный парламент установит всемирные налоги», и «каждый должен будет считаться с мнением планетарного правительства». «Высшей точкой эволюции станет живой гиперразум, для которого человечество будет лишь незначительной составляющей и который начнет действовать независимо от интересов собственно рода людского» [Там же: 249-257].
Наверное, анализировать картину представленного Аттали далекого будущего вообще не стоит в силу ее явной утопичности. Но проанализировать картину апокалиптического ближайшего будущего нужно, поскольку при поверхностном рассмотрении она не лишена правдоподобия. На самом же деле концепция Аттали содержит несколько явных ошибок. Если их вскрыть, становится ясно, что вряд ли мир ждет подобная апокалиптическая картина.
Во-первых, Аттали без всяких на то оснований рисует современное государство эдаким слабым карликом, готовым пасть под ударами мощных гигантов — рыночных фундаменталистов. На самом же деле с функционированием госаппарата, с перераспределением огромных денежных сумм через бюджет и с реализацией дорогостоящих социальных программ связаны интересы огромного числа людей и институтов — госслужащих, депутатов разных уровней, политических партий и даже бизнеса в той его части, которая извлекает доходы из сотрудничества с правительством. Наивно полагать, что все эти мощные силы не способны будут отстоять собственные интересы и падут под ударами рыночных сил. Во всяком случае, в настоящее время нет никаких признаков того, что в соперничестве государства и рынка преимущества находятся на стороне последнего. Аттали, скорее, фантазирует, рисуя картину будущего, чем анализирует и экстраполирует уже наметившиеся в начале XXI века тенденции.
Во-вторых, Аттали создает карикатурный образ рыночного фундаментализма, мало соответствующий реальной действительности. Люди, придерживающиеся либеральных взглядов, являются противниками государственного вмешательства в экономику не только потому, что хотят сэкономить на налогах. Не менее важным делом для них является свобода как таковая. Трудно представить себе, что миллионы граждан свободного мира идут как бараны в плен к тираническим страховым компаниям только потому, что не хотят платить налоги. Трудно представить себе, что они готовы пожертвовать свободным образом жизни ради того, чтобы иметь лишние деньги для покупки каких-то товаров. При таком контроле над человеком, который нарисовал Аттали, многие привычные товары и услуги вообще будут не нужны, поскольку попадут в запретный список страховых компаний. Автор полагает, что в рыночном «ужастике» XXI века время, потраченное не на потребление или аккумулирование объектов потребления, будет считаться проведенным зря. Но он забывает, что даже человек, фанатично стремящийся потреблять, совсем не собирается потреблять лишь то, что ему разрешат страховые компании. Человек хочет максимизировать удовольствие, а это невозможно без свободы выбора.
В-третьих, Аттали, ошибочно считая рынок всесильным, не обращает, как ни странно, никакого внимания на то, чем тот действительно силен. В описанной выше концепции все страховые компании как будто действуют по единому плану, спущенному откуда-то сверху. На самом же деле они конкурируют между собой. И компании, предлагающие своим клиентам тиранические условия, скорее всего, обанкротятся первыми. Люди предпочтут платить взносы тем структурам, которые оптимальным образом сочетают страхование с уважением к личности клиента. Возможно, с точки зрения рыночного фундаментализма такие толерантные компании будут менее эффективными, однако на практике, а не в теории, выживут именно подобные структуры.
И, наконец, в-четвертых, Аттали, похоже, смешивает либералов, стремящихся к свободному рынку, с анархистами. Либералы (или, согласно американской терминологии, либертарианцы) обычно являются сторонниками сильного демократического государства, но хотят сделать его маленьким [Боуз 2004: 18-22]. Они предлагают государству сосредоточиться на выполнении таких важных функций, как гарантирование свобод, личной безопасности человека, прав собственности, выполнения контрактов, конкуренции, тогда как анархисты отрицают государство вообще. Аттали пишет: «Победа рын