Но вернемся к растворенной в малыше маме. Она погружается в это «мы», и существует только это «наше „мы“», ее самой уже нет. Это определенный тип женщин с определенной структурой психики. Это чаще всего женщины, ведомые по характеру, для которых нужен всегда кто-то главный. В данном случае муж перестает быть главным, главным становится ребенок. Причина всех ее действий – это ребенок. Это ее руководитель, это ее начальство, это определяющая, направляющая сила, а раз это главное, раз она так выстроена, то это придает ей смысл. Чаще всего это происходит от нежелания задуматься. Очень удобный способ не думать о себе, потому что социум выдает массу плюсов. Какая замечательная мать!
Минусы начнутся потом. Хотя рядом могут оказаться другого типа подруги, которые все-таки понимают, что есть они и есть дети. Они могут иногда говорить: «Что ты делаешь? Не надо так погружаться в ребенка, ты о себе подумай…», но это водораздел – это разные смыслы. Это просто разные смыслы. Таких женщин довольно много, а защита у них всегда одна: «У меня главное – ребенок, а что у меня есть важнее? Ты эгоистка, а я все ради ребенка».
Я – все для тебя
Путы хаоса: я знаю, что, когда и как для тебя лучше.
В процессе полного отождествления, конечно же, нет места мыслям о жертве, нет ни того, кто жертвует, ни того, чем жертвуют. Вообще, понятие жертвы обычно внедряется снаружи. Изнутри говорят себе: «Я – жертва», потом, когда с детей начинают требовать по счетам, вот тогда часто слышится: «Я ради тебя пожертвовала». Также говорят и мужьям: «Я отдала тебе лучшие годы своей жизни». Потрясающая фраза, которая, с одной стороны, кочует из анекдота в анекдот, а с другой – ломает жизни очень многим людям.
Когда образуется это «мы»: мама и младенец – происходит полный перенос. Эти мамы делают иногда вещи невероятные. У них есть энергия на то, чтобы найти для своего ребенка лучший детский садик, они замучают воспитателя, они будут встревать всюду. Они не дают ребенку простора самостоятельности, контролируют все, и не из теоретических соображений, а из какой-то биологической животной органики. У них даже ощущения нет, что они контролируют другого, потому что это «их жизнь». Они свою жизнь знают, все про себя знают, как может быть кусок их собственной жизни, про который они ничего не ведают?! Этого не может быть, потому что не может быть никогда.
Какое там мнение у этого ребенка, какие там у него интересы! Она все знает лучше: с кем он должен играть, только начав ходить, во дворе, к этому не подходи, к этому подходи, этот плохой, этот хороший, этому давай игрушки, этому не давай, иметь ребенку животное, не иметь ребенку животное… Такие мамы чаще всего не позволяют детям иметь животных. Потому что это уже часть внимания, которое ребенок отдаст не ей, он будет любить еще и это животное… Она начинает говорить: «Как?! Какую кошку? Это я буду потом заниматься твоей кошкой? Почему ты будешь заниматься? Ну, в лучшем случае рыбки, но рыбки тоже – надо же мыть аквариум… Ты хочешь, чтобы я вечно мыла этот аквариум?», «Ты хочешь, чтобы я выводила эту собаку?», «Я буду тут убирать за твоей черепахой?» Почему ты? Мы все прекрасно знаем: желательно, чтобы у ребенка было животное, было существо рядом слабее его и зависимее, чтобы вот эта цепочка передачи умения заботиться, умения думать о другом на нем не заканчивалась. Таким способом внедряется нравственный закон, что есть существа слабее, и вырабатываются отношения с тем, кто слабее, кто зависимее. Это очень важно эмоционально, психологически. Ну что вы, что вы! Как она это позволит! Это же «мы», это же значит, собака будет у нас! То есть «мне собака не нужна, мне хватает возни с тобой».
Ой, слышу, слышу раздражение милых мам, как не слышать, и в детском саду я работала, и в школе, и консультирую, и лекции читаю.
А кто его знает, почему. Потому что ребенки не любят убирать каки за котами, и убирать приходится мамам. А если у мамы нет никакого желания утром вставать раньше или вечером тащиться под дождем на прогулку с собакой, собака не заводится. Особенно если мама понимает, что гулять с собакой надо как минимум полчаса, а не вышел-писнул. И в чем преступление?
Да нет никакого преступления, просто есть выбор в сторону, куда полегче. Это же так просто – заранее знать, как оно будет, пророчицы вы мои, и по своему знанию все и решить. Только все начинается с малого. Лень и некогда тратить силы на то, чтобы помочь ребенку понять увидеть, что за последствия реализации своих «хочу» надо отвечать. Некогда нам, да и собаку жалко. Вы ребенка-то своего пожалейте, такой суровой жалостью, твердой, последовательной, вам что, не нужно, чтобы в ваши уроки искусства жить входило такое нелишнее умение, как видеть связку между «хочу» и «надо»? Воля ваша, мамы дорогие, так и будете потом брать на себя все «надо», рожденные желаниями ваших детей. Вольно ж вам.
Вот вам и корни, и источник этой гиперопеки, этой «жертвы» Так «надо» ребенка превращаются в ваши. А до своих «хочу» и «надо» дело не доходит. Где они там, свои желания? В туманной юности остались. И этот счет потом будет предъявлен детям. Обязательно.
Когда-то у меня с сыном был договор: я иногда разрешала ему пропускать школьные уроки. Бывают такие дни, у нас ведь тоже бывают, что не хочется никуда идти, взять денек за свой счет, сказаться больным. Но у нас было одно неукоснительное условие: все уроки на завтра сделаны? Контрольных, зачетов нет? Ну, можешь не идти. Непедагогично? Не знаю, зато это очень способствовало и доверию, и ответственности. Но педагогика вообще наука на грани искусства, она глубоко индивидуальна.
Жизнь идет, ребенок растет, а мама? А мама все не остановится, и папа не в силах ей границы поставить, пространство жизни перестроить. Так наша женщина-река по старому руслу и течет. Учителя в школе выбираются не по тому, хорошие они педагоги или нет, а чтобы, не дай бог, не обидели ее отпрыска. «Нет, это очень жесткая школа, здесь очень высокие требования, здесь учительница…» Они всегда все узнают, эти мамы, все заранее будут знать, в какой школе какие учителя, а как же, «это же моя жизнь, другой-то нет». Главное, чтобы не обидели. То, что не научат ничему, это не важно, зато женщина очень хорошая. Потому что опять-таки подбирается для себя, а не для него.
Секрет в том, что это «мы» дает возможность снять напряжение, которое естественно возникает у женщины по мере взросления ребенка и его отделения. Он чему-то научился, и дистанция между мамой и ребенком чуть увеличилась. Вот это он делает сам, вот это он делает сам, потом уже вот это он может сам. Потом ему уже надо говорить: «Делай сам», то есть вооружать и отпускать.
Такие мамы, наверное, думают, что они бессмертны, и что это «мы» сохранится до седых волос, как в том анекдоте: «Дай вам бог благополучно довести ваших детей до пенсии». Экспансия, контроль – это в принципе стремление к абсолютной власти. История того, как это происходит, конечно, разная. Истинную жалость вызывают дети, у которых такие матери. Просто потому что у детей наступает период, когда они гордятся своей самостоятельностью, они соревнуются в том, насколько они уже независимы, что они могут сами, и тут начинается… Весь класс уже ходит домой из школы сам, а за ним или за ней все время приходит мама.
Я знаю, что сейчас жизнь изменилась и за детьми часто присылают машины, но наступает подростковый период, и дети не хотят ни этих машин, ни этих водителей, потому что им хочется идти вместе, потому что им хочется по дороге куда-то зайти. Если запрет на это связан с безопасностью и необходимостью, то это одно, но ведь зачастую это просто гиперопека. Это – неразрывное «мы», женщина теряет границу, у нее нет границы между тем, где кончается она как человек и ее жизнь и начинается ее ребенок и его жизнь как жизнь отдельного человека.
Над этими детьми очень часто смеются в классе. Они слабые и от этого очень часто психологически малоустойчивые, не очень умелые дети, потому что они не привыкли к самостоятельности. А если они еще и интеллектуально не могут победить, что называется, хотя бы этим доказать, что чего-то стоят, то им совсем тяжело, особенно в период подросткового самоутверждения. А мамочки «любящие», они же знать не хотят, как их детям тяжело, как обидно, как унизительно порой. А вы говорите – «любовь».
Эти дети обычно плохо приживаются в коллективе, потому что там им нет места, они не имеют опыта. А мамы только ухудшают ситуацию, встревают, начинают разруливать отношения детей. Самое страшное, если это мальчики. Потому что мама, пекущаяся о девочке, воспринимается социумом, и даже детским социумом, не так обостренно… Девочки, будучи даже уже достаточно взрослыми, понимающе говорят: «Ну ты знаешь, она так боится, чтобы я не закурила, чтобы я там не то, чтобы я там не так…» – потому что они начинают понимать своих матерей.
Дети есть дети, они часто умнее взрослых, они находят свои лазейки, и, обладая хорошей адаптивностью, они выдают родителям все ожидания, соответствия и в рамках этого обретают совершенно замечательную свободу.
С мальчишками сложнее. Мальчишки с их самостоятельностью, соревновательностью, с их резко стайным выяснением, кто главный в этой компании, с очень жестко стратифицированной групповой динамикой не могут без свободы. Свобода для них – удобрение для роста и взросления. А те мальчики, которым мамы не дают вздохнуть, чаще всего занимают наименее престижные места. И, в общем, пытаясь оградить своего ребенка от всего на свете, мать из благих побуждений превращает его жизнь в ад, потому что такой ребенок становится «лузером», проигравшим, униженным, лишенным чувства собственного достоинства. Такие дети очень часто замыкаются, ломаются. Мамочка-то и близко не представляет, что иерархия ценностей у нее и у ее обожаемого чада разная, совершенно разная.