— Не боюсь.
— А если вашим друзьям и коллегам покажется, что у меня дурные манеры?
— Я уверен в другом. — Видя, что Лиля хочет ему возразить, он остановил ее мягким, но властным жестом: — Я приглашаю вас как друга. Мне кажется, что я знаю вас вечность. — Растиславский, словно что-то мучительно припоминая, тер кулаком лоб: — Вам кажется странным, что я, увидев вас впервые, уже называю вас другом?
— Да. Мне это кажется странным. Вы такой серьезный человек — и вдруг… так торопитесь.
— Светлану я знаю… — Растиславский кивнул головой на дверь, за которой скрылась Светлана, — три года!.. Но я никогда не скажу, что мы были друзьями. Мы даже никогда не были хорошими товарищами.
— Кем же вы были друг другу?
— Земляками. А больше — собутыльниками. Вместе пили вино, сплетничали, говорили друг другу гадости, выдавая их за остроты. Светлана усвоила далеко не то, что составляет сильную и светлую сторону Парижа. Об этом я говорил ей не однажды. Но она не обижается. — Растиславский затушил сигарету и тихо продолжал: — А вот вы… Я много знаю о вас. Разумеется, из рассказов моих друзей. Не удивляйтесь. Прошу вас, выслушайте меня… Не думайте, что я слишком поспешен в своих оценках людей.
— Я слушаю вас.
— Я знаю, что вы замужем, что любите своего мужа. Но, уверяю вас, наша дружба нисколько не омрачит вашей семейной идиллии. — Черные глаза Растиславского вспыхнули глубинным зеленоватым блеском: — Я прошу вас поехать сегодня с нами на защиту. Я очень прошу… Я познакомлю вас со своими друзьями. Это удивительно интересные люди.
— Все это заманчиво, но… — теперь уже Лиля колебалась.
Вошла Светлана. На ней было новое вечернее платье. Прозрачный серебристый тюль, собранный у талии в широкую юбку, падал до пола вокруг ее тоненькой фигурки, туго обтянутой блестящим серым шелком. Она стояла посреди комнаты, как в тюлевом футляре, похожая на дорогую парижскую куклу. Осмотрев себя в зеркале, Светлана начала медленно кружиться по комнате, и серебристые волны тюля, как облако, плыли вокруг нее.
— Ты, как всегда, неотразима! — театрально-наигранно воскликнул Растиславский. — Только цветок нужно приколоть чуть-чуть пониже.
Лиля зачарованно смотрела на Светлану. Она вспомнила свое вечернее платье, сшитое прошлым летом, когда она готовилась с дедом к поездке за границу.
— Ну как, Лиля? — спросила Светлана, мурлыча под нос песенку.
— Ты восхитительна!..
Польщенная Светлана накинула на плечи горностаевый палантин и кокетливо взглянула на Растиславского.
В Лиле шевельнулось чисто женское чувство соперничества. Ей вдруг очень захотелось, чтобы Растиславский увидел ее нарядной, красивой.
— Итак, в твоем распоряжении осталось четыре часа. Сборы будут у нас. Отсюда вместе и двинемся, — ворковала Светлана, перекалывая цветок на платье.
— Я не могу поехать, Света, — нерешительно сказала Лиля, хотя самой все сильнее и сильнее хотелось побывать на защите диссертации, после которой, по обыкновению послевоенных лет, диссертант дает банкет. — Ты же знаешь…
Светлана всплеснула руками:
— Tu manques une occasion[3].
Уговаривать Лилю принялся Игорь Михайлович. Когда он почувствовал, что Лиля в душе уже согласилась ехать с ними, он подвел ее к Растиславскому и низко поклонился:
— Добивайте!.. Я свои патроны уже расстрелял. — С этими словами он вышел из гостиной.
Теперь и Растиславский видел, что Лиля колеблется, что она ждет, чтоб ее еще раз попросил Растиславский. Он подошел к ней, протянул ей обе руки и поднял с кресла.
— Сейчас я отвезу вас домой, а вечером заеду за вами, — сказал Растиславский и взял Лилю за локоть. — Я провожу вас.
Не выдерживая упрямого натиска троих, Лиля капризно замахала руками.
— Что вы со мной делаете? Бездушные!.. Вы не считаетесь с тем, что у меня больной муж.
Светлана подошла к Лиле, поцеловала ее в щеку и, лукаво подмигнув, сказала:
— Итак, до вечера. — Повернувшись к Растиславскому, она добавила: — А вы, Григорий Александрович, не задерживайте Лилиану Петровну.
Вслед за Светланой из гостиной вышли Растиславский и Лиля.
Растиславский снял с вешалки Лилин плащ и помог ей одеться. Пока они спускались по ступеням лестничных пролетов, Григорий Александрович слегка поддерживал Лилю за локоть.
— Как мы поедем? — спросила она.
— Внизу нас ждет машина.
Они вышли из подъезда. У кромки панели стояла оранжевая «Победа». За рулем дремал пожилой шофер. Растиславский побарабанил пальцами по лобовому стеклу, и шофер, тряхнув головой, поспешно распахнул дверцу машины.
Когда «Победа» плавно тронулась, Лиля сказала адрес.
— Только прошу вас, высадите меня, не доезжая до переулка. У нас там такая теснота, что вряд ли вы сможете развернуться.
Машина постепенно стала набирать скорость. Стрелка спидометра быстро поползла вверх. Растиславский опустил боковое стекло, и в машину хлынула струя холодного ветра.
— Вы не боитесь простудиться? — спросил он, крепко сжимая руку Лили.
Лиля молчала. В эту минуту она была противна сама себе и уже искала новую, более уважительную причину, чтобы не поехать на защиту диссертации. Но ничего, кроме болезни мужа, на ум не приходило. И только после того, как Растиславский спросил, почему она вдруг стала такой печальной, Лиля подняла на него глаза и тихо ответила:
— Григорий Александрович, вряд ли я смогу поехать сегодня с вами.
— Лиля!..
— Я же вам сказала, что у меня болен муж. — Лиля наклонилась вперед, к шоферу: — Переулок направо; остановитесь вон у того красного кирпичного дома, где играют дети.
Взвизгнув тормозами, машина остановилась у подъезда. В эту минуту Лиля молила только об одном: чтоб никто из соседей не видел, когда она будет выходить из машины.
— До семи часов, — Растиславский пожал Лиле руку и помог ей выйти из машины.
— Нет, нет, Григорий Александрович. Ничего определенного… Я рада, что познакомилась с вами, но…
Лиля хотела сказать еще что-то, но он перебил ее:
— В девятнадцать ноль-ноль я жду вас в машине у этого подъезда. — С этими словами Растиславский сел рядом с шофером и громко хлопнул дверцей. Лиля что-то сказала, но он не расслышал ее слов.
Машина резко рванулась. Когда «Победа» выехала из переулка, Растиславский оглянулся назад. Лили у подъезда не было.
«Что подумает Николай Сергеевич, если я скажу ему об этом банкете? Он и без того сплошной клубок нервов», — подумала Лиля, поднимаясь по тускло освещенной лестнице.
После первого пролета она остановилась: сердце в груди билось так, что, казалось, вот-вот вырвется наружу.
Струмилин был не один. У него сидел товарищ по работе, тоже врач. Лиля видела его не однажды и знала, что они вместе со Струмилиным вот уже шестой год работают над препаратом, который (если его удастся получить) будет открытием в медицине.
— Лилечка! Сегодня у нас пир горой! Павел Сергеевич принес деньги! — в голосе Струмилина звучала детская восторженность. — Зарплата и гонорар за статью! Сегодня мы богачи!..
Павел Сергеевич встал и застенчиво поклонился:
— Здравствуйте, Лилиана Петровна… И до свидания… Мне пора. Я Николаю Сергеевичу уже изрядно надоел. Пришел в двенадцать, а сейчас уже четвертый час.
Раскланиваясь и извиняясь, Павел Сергеевич на ходу надел шляпу и вышел.
Засунув в рот пальчик, Таня, насупившись, молча стояла у дивана и выжидательно, исподлобья, смотрела на Лилю. И Лиля поняла, чего ждет ребенок. Поняла, и к щекам ее горячей волной прихлынула кровь. «Вот так постепенно забывают о детях. Мачеха… Новые люди, новые волнения…» — подумала Лиля и подошла к девочке. Подняв ее на руки, она поцеловала ее в висок.
— Сейчас папа даст нам денег, мы пойдем и купим много-много конфет! — Обращаясь к Струмилину, Лиля спросила: — Папа, ты дашь нам денег на конфеты?
В глазах Струмилина светилось счастье. В эту минуту он забыл о своих болях, которые холодными занозами давали себя чувствовать в левом бедре.
— Покупайте все, что хотите! Шоколад, мороженое, цветы!.. Для меня захватите четвертинку. И не забудьте зайти в аптеку, возьмите пирамидон. Что-то с утра болит голова. Да, кстати, как здоровье Светланы? Ты даже не сказала, что с ней.
При упоминании о Светлане перед Лилей сразу же предстал образ Растиславского: черные, с зеленым отблеском глаза и последние слова: «Буду ждать у подъезда ровно в девятнадцать ноль-ноль».
— У нее что-нибудь серьезное? — спросил Струмилин, заметив, как сразу внутренне потухла Лиля.
— Нет… Светлана поправилась… — глаза Струмилина были такие доверчивые, что Лиля не могла смотреть в них прямо.
— Чем ты опечалена?
— Сегодня я перед тобой провинилась. Мне даже тяжело об этом говорить.
Лицо Струмилина сразу померкло:
— Что случилось?
Лиля присела на край постели. Таня уже оделась и ждала Лилю. В руках она держала красную детскую сумочку, в которую собиралась положить конфеты.
— Там… у Светланы… ты понимаешь, Коля… сегодня… — Ляля хотела сказать, что она познакомилась с Растиславским, но осеклась на полуслове и тут же поправилась: — Меня пригласили на защиту диссертации. Так настаивали, что я чуть не согласилась.
— Когда будет защита?
— Сегодня вечером.
— И все? — спокойно спросил Струмилин, не спуская глаз с Лили. Лицо его просияло: — И чем же ты опечалена?
— Тем, что ты болен, и мы не можем пойти.
— Когда ты должна выехать?
— В семь часов за мной обещали заехать.
— Это же здорово, Лиля! Приедешь — расскажешь мне. Иначе ты зачахнешь с моими хворями. — Струмилин посмотрел на часы: — В твоем распоряжении три часа. Что ты наденешь?
— Я не поеду. Без тебя я не могу. Ты болен, а я…
— А я тебе приказываю поехать! Не поедешь — обижусь.
Лиля ждала, чтобы Струмилин настаивал сильней. Ей хотелось быть чистой перед собственной совестью.
— Спасибо, милый… — Лиля покорно смотрела в глаза Струмилина: «Как я могла подумать, что с тобой тяжело!»