пахнуть жизнью. А значит, всё было хорошо. Оно вылупиться, как и все остальные.
Сегодня за гнездом смотрела Кречет. Блеск скорлупы под луной, запах того, что яйца скоро вылупятся, заставлял думать о том, какими будут драконята, когда выберутся из своих скорлупок. Тело было уже готово греть их: её красная чешуя дышала теплом, так необходимым детёнышам после вылупления.
Что-то внутри откликалось на это, распускаясь чувством глубокой, всеобъемлющей правильности. Как мать, ждущая детёнышей… и да, она не их мать. Но импритинг был неизбежен. Разливающееся чувство правильности было неизбежно. А значит — и её материнская роль для них, как бы она не пыталась это опровергнуть.
Первое яйцо зашевелилось! Не так, когда оно ждёт своего часа — тихонько вибрируя от маленьких движений внутри. Нет, это были сильные, толчкообразные движения, как будто кто-то активно пытается выбраться наружу.
И это яйцо было грязекрыльим. Аша была бы горда! Ещё бы, первым вылупится драконёнок её племени! Значит, он станет большим крылом этого гнезда! Она любила рассказывать про то, как устроено гнездование у них. Что тот, кто вылупится первым, помогает остальным, и собирает их под свои крылья, становясь их большим крылом — собственно, отсюда и название, ведь у сильных, появившихся первее всех, Грязекрылов большие крылья, чтобы собрать всех сиблингов под ними.
А тем временем, по скорлупе пошла неровная трещина. Потом вторая — и вот, чей-то любопытный нос с высоко посаженными ноздрями уже показался снаружи. Он сдавленно пискнул — и стал работать усерднее, помимо выгрызания отверстия в скорлупе подключив ещё и лапы, ломающие нижнюю половину скорлупы. Судя по его сосредоточенному дыханию, ему уже совсем не терпелось выбраться наружу. Он ещё не знает, что именно ждёт его в этом мире, но так стремиться в нём оказаться… Кречет невольно сжалась от этой мысли, почувствовав острый укол… несправедливости?
Когда маленький, мокренький от яичной жидкости, драконёнок вывалился наружу, его ждали заботливо подложенные мясные кусочки, уже прожёванные мощной челюстью взрослой до состояния мягких волокон, которые он с жадностью заглотил. После долгого труда по вылуплению ему нужна была энергия для того, чтобы помочь другим — и родители ему её предоставляли. Единственная помощь во всём процессе создания маленькой сиблинговой стаи.
Теперь же, полный сил, драконёнок обратил внимание на другое яйцо. Маленькое песчаное лежало рядом, и кто бы там ни был, он определённо шевелился и хотел наружу. Грязекрыл немедленно подошёл и тыкнулся в него, будто стараясь убедиться, что запах соответствует началу вылупления, и, немного сконфуженный нотками другого племени, навалился, стуча носиком с твёрдыми чешуйками. Раскачивания изнутри усилились, и наконец возникла трещинка, одним махом двух голов превращённая в дыру. Оттуда вывалилась необычно золотистая мордочка — и сразу же поднырнула под большое крыло, довольно чирпая прямо оттуда и вставая на нетвёрдые лапки. Маленький Грязекрыл сразу же отвёл её к мясу, а сам стал помогать следующему — радужнокрылому.
Кажется, по нему бегали маленькие лунные радуги, отражаемые скорлупой. Но это не отвлекало их уже устроившегося в своей роли Большое крыло, которое навалился на яйцо, постукивая носом в ритме рвущейся наружу жизни. Она явно хотела увидеть свет снаружи, и с помощью присоединившейся песчаной драконочка наконец вывалилась наружу, такая же мокренькая, как и все остальные, сразу же оказавшись под опекой Грязекрыла, что уже сам принёс мясо в зубах и передал его маленькой — так как это яйцо было от него дальше, чем песчаное. Радужнокрылка сразу ответила золотой радостью — и ловко подхватила его, тихо ворча себе под нос.
Но ничего не могло сравниться с серебристым ночекрыльим. Когда маленький Грязекрыл приковылял, чтобы исполнить свою роль большого крыла и с ним, он едва успел неловко отпрыгнуть, когда активно качающееся яйцо пошло трещинами — и его верхняя половина буквально взорвалась изнутри! Скорлупа безвредно упала рядом, а в оставшейся половине зачарованно тянул свою мордочку к свету лун маленький чёрный драконёнок с каплевидными чешуйками на краю глаз.
Грязекрыл, продолжая держать в зубах кусочек мяса, деловито покачал скорлупку — никакого ответа. Тогда он с требовательным и целеустремлённым рычком стал переваливаться через край, отчего скорлупа качнулась, и недовольно пищащий Ночекрыл плюхнулся прямо на спинку своему брату. Маленькая детская потасовка, в ходе которой вылуплёныш активно пытался освободиться — но вот он уже под крылом довольно урчащего большого крыла, а его пасть задумчиво жуёт занявший всю пасть кусочек мяса, пока его неспешно отводят к месту сбора возле остатков пищи.
Но у Грязекрыла явно было чувство, что кого-то забыли, заставляя его активно принюхиваться и поводить носом… Оставив своих сиблингов пировать, он захватил мясной кусочек и направился в сторону небольшой запруды — как раз, чтобы столкнуться с вынырнувшей оттуда Морекрылкой, что активно шлёпала жабрами от радости её первого дня плавания.
В отличие от всяких наземных драконов, Морекрылые вылуплялись в воде. Конечно, суша тоже бы подошла… но зачем лишать маленького дракончика вылупления в своей среде? Ласт очень хотел, чтобы его сородич вылупился там, где ему место, и сам лично помогал с этим.
Сначала — помочь малышу, ведь яйцо твёрдое, чтобы держать форму, а вода очень не любит сжатия, так что ломать скорлупу изнутри очень неэффективно. Ласт чувствовал вибрации малыша своими подбородочными усиками, и тихо урчал себе под нос, надкусывая скорлупу и буквально видя, как потоки яичной жидкости, немного плотнее окружающей среды, смешиваются с водой в спиралеобразных паттернах. Чувствуя ослабление своей камеры, энергичная Морекрылка внутри яйца воспользовалась дырами от зубов, чтобы расширить их когтями, и наконец выплыть из отверстия в яйце, радостно мигая всеми возможными полосами её тела.
Ласт был бы рад обеспечить ей подходящие условия роста. Ему бы так бы хотелось, чтобы она прожила свой положенный месяц полностью в воде, а потом бы вместе с другими детьми племени вышла бы на берег согласно обычаю, ощутив свой первый вдох воздуха с поддержкой остальных взрослых! Но к сожалению… ей придётся выйти на берег прямо сейчас.
Запах мясного куска манил её. Она буквально выплыла на берег, тяжело поднимаясь на лапки. Большое крыло ткнул в её мордочку мясным куском — и она проглотила его одним махом, даже не задумавшись.
А потом замерла. Жабры высыхали. Неприятное, щекочущее чувство появилось в шее, заставляя её недовольно чирпать и пытаться выбраться из-под уже обхватившего её крыла Грязекрыла, чтобы вернуться в уже такую знакомую воду. И вдруг — что-то в ней переключилось. Она закрыла пасть, которой активно пыталась дышать, и втянула воздух неожиданно расширившимися ноздрями. Она дышала! Жабры сразу же закрылись чешуйными крышками, запечатывая нежные внутренности и предотвращая их высыхание. Теперь она была настоящей Морекрылой, властительницей трёх стихий — и как будто бы уже понимая свою уникальность, гордо подняв морду из-под крыла, пока большое крыло вёл её к пировавшим сиблингам. Ну, скорее же, пока без тебя не съели всё!
Голодные вылупленцы съели всё быстро — и, накрытые Грязекрылом, довольно заурчали, жмурясь от приятной тяжести в животиках и тихонько засыпая. Кречет нерешительно замерла. Вроде бы сейчас же можно вмешиваться? Грязекрыл наконец сформировал свою семью необычных сиблингов, и они сейчас сидели под его крылом, пока он их аккуратно вылизывал от мордочки до самого хвоста. И её инстинкты требовали, чтобы он тоже был облизан, очищен от остатков яйца, ведь сам он этого не сделал, самоотверженно бросив все силы на помощь сиблингам…
И тогда Кречет аккуратно склонила свою морду к нему, нерешительно делая первые лизки. Но каждый новый лизь становился всё увереннее, очищая всё больше остатков. Она не была уверена, стоит ли лизать болотных — но с другой стороны, он же сам делает это с другими, а значит, всё правильно? Судя по его довольной мордочке и изменившемуся запаху, ответ был однозначен — да.
Из груди рвалось что-то большое и тёплое. Она задышала чаще — и вдруг, к удивлению остальных стражей, издала низкое, громкое и раскатистое урчание. Это был не рык, а именно что урчание довольной драконицы, которая сообщает своим детям, что мир безопасен. Драконята отвечали довольными пищаниями, и прижимались к ней ещё сильнее, ещё охотнее подставляясь под ласку. Они знали это урчание — но тогда оно было тихое, когда её нос прижимался к скорлупе, посылая по ней лёгкую вибрацию. Теперь же оно было громким — и напоминало им тот момент, когда яйцо, что они считали всем миром, вибрировало спокойствием мамы. Теперь же весь мир вибрировал вокруг тем же самым: «Я вас ждала. Я вас люблю. Пока я рядом, всё хорошо» -- внутри всё пело.
Как будто большой огненный шар распускается изнутри, тихо ворча: «Ты всё делаешь правильно». Каждый дракон знает, что это такое — древние знания, переносящиеся через тысячелетия. И вот сейчас, она видит дракончиков, она ощущает их запах — не такой, как у её собственного племени, но всё ещё несомненно детский, тающий на нёбе, если высунуть язык — и её внутренняя мать пробуждается в ответ на это, требуя кормить и защищать. Требуя дать им её запах, обозначающий только одно — они под моей защитой. Любой, кто хотя бы задумается причинить им вред, будет наказан.
Она всё ещё слабо протестовала и пыталась убедить себя, что это не её дети, что её дети ждут дома, но, честно говоря, получалось это отвратно. Инстинкты они такие — они редко слушаются голоса разума, скорее наоборот, пытаются управлять им, если считают нужным.
Вот как сейчас. Рядом стояли Бархан и Ласт. И её инстинкты… они кричали ей, что это неправильно. Любая, даже самая маловероятная, угроза, должна оставаться вне радиуса гнезда! Тело напряглось, клыки невольно обнажалась. На её морде застыло выражение борьбы — она активно пыталась не