Крылья за спиной — страница 1 из 63

Саманта МиллсКрылья за спиной

Издательство Азбука®

* * *

Посвящается Бу.

Жаль, ты этого не видишь


Глава первая

Вначале был город из камня и дерна, небогатый народ, убежище в ничем не примечательной долине. А потом явились боги.

Св. Лемен. История. Т. 1

В ту ночь, когда крылатая Земолай впала в немилость, с востока дул холодный ветер. Она еще припомнит этот ветер – ветер ее последнего полета, – и в памяти он покажется холоднее и будет злобен, словно живое существо. А тогда это был обычный нисходящий ветер, она о нем и думать не думала. Земолай летела обратно в Радежду после месячного патрулирования восточной границы. Спина горела, измученная мерным ходом механических крыльев. Мысли занимал длинный перечень болячек: колени – болят; бедра – очень болят…

Она слишком устала, чтобы благодарить ветер.

Сквозь ночные облака впереди проглядывало слабое мерцание. Оранжевые, красные, золотые всполохи – огненные цвета без пламени. Ни один другой город в мире не мог похвастаться таким видом. Благословенна Радежда, и нету другой такой.

Беспламенные огни представляли собой порталы. Врата в иной мир. А по ту сторону их странного ускользающего сияния крепко спали пятеро божеств.

Земолай любила пятое божество: меха-дэву – покровительницу городских воинов и блюстительницу закона. Ради того чтобы служить ему и охранять город, Земолай пришлось покинуть обоих и вести долгие вахты в горах, облетая границу, пока крылья не раскалялись так, что импланты в спине начинали буквально плавиться. Устала она от этого. Ус-та-ла.

В таком состоянии – измотанная и провонявшая разогретым металлом – Земолай и прибыла в башню Кемьяна, сердце секты воинов. Двадцать пять этажей из кирпича, дерева и металла вздымались до самого портала меха-дэвы – чудо среди городских чудес. Ожидаемо Земолай приземлилась на дозорный балкон двадцать третьего этажа.

Менее ожидаемой оказалась возникшая там ссора.

После крылатая вихрем ссыпалась в рабочие казармы на третьем уровне, где и учинила внеплановую инспекцию. Суть ссоры особого значения не имела (еще как имела). Просто инспекция запоздала, и кто-то должен был ее провести (не обязательно она сама; ей хотелось драки).

Вот там-то она себе жизнь и сломала.

Рабочие казармы встретили Земолай пустотой. Вдоль помещения вытянулись пять рядов коек и сундуков – все простыни заправлены, все ручки защелкнуты. Потолок подрагивал от далекой музыки – двумя этажами выше гремела вечеринка. Праздновали День святого Орлуски. Пользуясь лишним выходным, курсанты будут пить в его честь всю ночь.

Внезапно ее накрыло абсурдностью ситуации. Пол-округа гуляет, а она вот – вся в поту, все болит, спать хочется неимоверно, но вместо того, чтобы праздновать или спать, поддалась раздражению, а оно притащило ее сюда, в пустую казарму, и заставило рыться в чужих вещах. И каких вещах – латаных-перелатаных шмотках; книгах, как религиозных, так и развлекательных; мешках с конфетами.

«Молодец, Земолай, точно стоило время тратить».

Она уже собиралась уходить, когда наткнулась на идола.

Тот был завернут в рубашку – торопливая попытка спрятать вещь при вызове на внеочередное дежурство по кухне. Копнула глубже и обнаружила у сундука фальшивое дно – при серьезном подходе к делу такое давно бы вскрылось. Земолай вдохнула и нажала кнопку вызова над койкой.

Запыхавшийся голос в динамике отдавал жестью:

– Кухня.

Она глянула на табличку на сундуке:

– Хай Савро ко мне, в казарму.

– Уже идет.

Послышалась ей нотка колебания или то была игра статического электричества? Не важно. Минуты через три работник явится, и упадет на брюхо, и примется все отрицать, и будет выть и брыкаться, пока его выволакивают за дверь, – но до этого еще три минуты, а идол в руках у Земолай.

Красивая вещица – изящная медная отливка в виде спящей фигурки со скрещенными на груди руками. За ней явно с любовью ухаживали. Даже лицо намечено – небольшие впадинки глаз и крохотная выпуклость на месте носа. И сходящиеся в одну точку ступни, словно это принадлежность для письма.

Схола-дэв.

Дверь с тихим вздохом отъехала в сторону, и в казарму вошел Хай Савро. Пожилой мужчина, усталый, с чуть синеватой от многолетнего употребления дешевых стимуляторов кожей. Зайдя внутрь, он не стал протестовать, хотя наверняка догадался, почему его вызвали. Просто опустился на колени перед Земолай и ждал. Одно-единственное «пожалуйста» слетело с его губ, еле слышное, словно против воли. Молитва, не предназначенная для ее ушей.

И Земолай заколебалась.

Процедура сомнений не вызывала – закон был предельно ясен. И жалости коленопреклоненный старик у ее ног не вызывал – к мольбам она привыкла.

Но в его смирении присутствовало тихое достоинство, въевшаяся в кости усталость, какую сама она ощущала с каждым днем все сильнее, и впервые за очень долгое время крылатая медлила в нерешительности.

– Сколько ты проработал на кухне? – спросила она.

– Пятнадцать лет.

Голос у него оказался хриплый и тихий.

– И сколько лет притворяешься, будто служишь дея-дэву?

– Двадцать.

Она оценила, что он не стал лгать. Не стал тянуть время, препираясь по поводу истинности убеждений, верности, промахов инспекции: «Пожалуйста, крылатая Земолай, тут какая-то ошибка, это даже не моя койка!..»

Земолай повертела идола в руках, проводя пальцами по шелковистым и гладким линиям, как множество раз это делали другие пальцы. Закон гласил: частные богослужения недопустимы; поддельная лояльность недопустима. Хай Савро являлся неучтенным представителем секты книжников, а это неприемлемо. Немногие оставшиеся книжники обитали уединенно у себя в башне, занимаясь архивами и ведя исторические хроники. Для них так было безопаснее всего. (И для всех остальных тоже.)

Хай Савро прикинулся рабочим с целью получить доступ к собственному храму меха-дэвы, самому сердцу Кемьяны, главной башне. Гнусное коварство!

Но…

Но опять вспомнилась та ссора (та, что привела ее сюда; та, что не имела значения).

Земолай не знала, сколько человек арестовала за эти годы, и не рвалась увеличивать их число. В памяти расплывчато мелькали волосы цвета радуги; дешевые механические протезы; улучшенные глаза, сверкающие гневом, горем и вызовом; грубые голоса, вопрошающие «что?», вопрошающие «как?», вопрошающие «почему?», «почему?», «почему?».

Она знала только, что устала, зла и очень давно не видела схола-дэва.

– Избавься от него! – резко сказала Земолай и сунула идола старику в руки.

Хай Савро вытаращился на нее. Затем перевел взгляд на дальнюю дверь, без сомнения ожидая увидеть воинов-курсантов, готовых потащить его на правёж. Старик проработал в этой башне слишком долго, чтобы поверить, будто приговор меха-дэвы может склониться в пользу обвиняемого.

– Зал скоро опустеет, – сказала Земолай. – Я не стану повторять дважды.

Савро вскочил на ноги, прижимая идола к груди. Крылатая проводила его взглядом, и у нее екнуло в животе. Она уговаривала себя, что виной тому жидкий ужин: обезболивающие, запитые кружкой притупляющей чувствительность дряни. Доза росла с каждым годом, и Земолай начала подозревать, что потроха у нее откажут раньше, чем импланты.

Закружилась голова. Затошнило. На одно мимолетное мгновение женщина почувствовала себя больше чем машиной, больше чем механическими крыльями за спиной – но в то же время гораздо меньше. Крылья ничего не значили вне служения меха-дэве.

Благочестие Земолай дало тонюсенькую трещину; возможно, она наметилась давным-давно. Крылатая ждала срыва еще много лет назад. Она рассчитывала погибнуть в битве с боевым кличем на устах или сойдя с ума от ярости в карантинной клетке – отнятая у нее судьба, жестокое милосердие. Она не ожидала, что конец наступит так. Тихо. Мягко. Без всякой помпы.

Единственное крохотное колебание распахнуло окно свежему воздуху в месте, уже много лет не ведавшем чистого вдоха.

Земолай просыпалась.

Но еще не знала об этом.


На пятнадцатый этаж Земолай поднялась на внутреннем лифте – слишком устала, чтобы снова выходить из башни и перелетать к себе на балкон (упущенная возможность).

В комнате ее ожидали пыль и пустота. Кровать, письменный стол, сундук с вещами. От рабочих казарм она отличалась разве что тем, что была отдельной и запиралась, да из стены напротив кровати торчали крючья для крыльев.

Крылатая придвинулась к стене спиной и нажала на фиксатор на позвоночнике. Резьбовые цилиндры в портах завертелись против часовой стрелки, жужжа громче, чем хотелось бы (пора смазывать), – а затем крюки резко сняли тяжесть со спины.

Земолай застонала от облегчения и вышла из-под крыльев. В открытые порты хлынул прохладный воздух, и она вздрогнула. Цилиндры с толстыми бороздками сидели глубоко в костных мозолях на спине, а их механервные окончания уходили непосредственно в спинной мозг. Она чувствовала себя уязвимой. Голой. Не хотелось ничего, только рухнуть в постель и забыть этот день, весь этот год.

Месяц она провела в патруле на этот раз. Месяц!

Месяц трехдневных смен – прочесывая горизонт при свете дня, противостоя холодным ночным ветрам; останавливаясь лишь ненадолго, чтобы справить нужду и наполнить едой и водой контейнеры, прицепленные к крестообразной портупее. Ночной отдых на скалистом аванпосте, пока ее подменял дежурный, а потом снова три дня в воздухе.

Земолай вымоталась вконец.

Но крылья грязные, а это недопустимо.

Она раскрыла их. Нынче в кузницах выковывали металл всех цветов неба, но Земолай никогда не хотела ничего, кроме блестящей меди. Пусть старомодно, но вид ее до сих пор вызывал у крылатой чуть заметную улыбку.