Пока всё получалось — если, конечно, не переживать из-за непогоды — очень даже складно. А по весне начнут разрабатывать сразу четыре места, где гарантированно, как по предписанию майора Норова, так и по изысканиям геолога Норова, выходят золотые жилы.
Но первое золото отправится к Норову раньше. Самого Александра Лукича может и не быть в Петербурге. Но есть трактир, ресторан, куда можно будет доставить золото. И обязательно, лишь малыми партиями, если не будет иных распоряжений.
Вот только Лапа еще не решил, как ему быть со своей долей. Не получится ли так, как у башкир? Золото есть, а возможности его тратить в полный рост, нет.
* * *
Петербург
27 ноября 1734 года
Дорога из Москвы до Петербурга была самой комфортной. Отличные почтовые станции, где и лошадей можно было поменять, ну или дать коням добротный, в тепле и сытости, как и их хозяевам, отдых. Тут же и трактиры не самые худые. Так что… Пусть и мороза установились где-то по ощущениям минус десять-пятнадцать по Цельсию, ехать было очень даже нормально.
Тем более, что в компании с Акинфием Никитичем Демидовым время убивалось, словно линейный строй солдат картечью в упор, быстро и беспощадно. И такие имена я узнал и столько узнал…
Что? В Англии начался промышленный переворот? Там лучшие станки были? Чушь! Для начала восемнадцатого века, как есть — чушь! Петровская Россия, по моим ощущениям была впереди планеты всей. Станки были изобретены и сверлильный и шлифовальный и для одновременной обтюрации двенадцати стволов на одном станке. И не только это.
И пусть все на водной тяге. Но вместе с тем, лучшие на момент создания, станки были в России. И имена тут… Не только Нартов. Хватало самородков. И это говорит о том, что если создавать в России возможности для самореализации, и уникальные люди найдутся. Богата земля русская на самородков, бедная она только на реализацию многих передовых идей. Но зря ли я тут? Будем и это исправлять.
На посту, на въезде в Петербург меня сразу же дернули. Вежливо, но так, что шансов отказаться не было. Да я и не искал причин отказываться от общения с главой Тайной канцелярии розыскных дел.
Так что, отправив роту отдыхать, ну и ждать меня в ресторане «Астория», уж очень не терпелось там побывать, я поехал с сотрудником Тайной канцелярии на рандеву с Ушаковым.
С корабля получилось и не на бал, и не на баб. А сразу же включаться в работу.
Глава 4
Грамотные люди могут жениться по объявлению, безграмотные — только по любви.
Дон-Аминадо
Петербург
27 ноября 1734 года
Андрей Иванович Ушаков встречал меня, словно своего давнего друга. Такая реакция главы Тайной канцелярии розыскных дел и нисколько не должна была меня смутить. Я прекрасно понимал, что это — игра. Что-то от меня нужно. И что именно — я догадывался.
— Мне было бы крайне прискорбно, если б мы с вами говорили в пыточной. Даёте ли вы мне слово, что не станете никоим образом вредить господину Линару? — спросил Ушаков.
До этого минут десять он расплывался в дифирамбах, оценивая всю ту работу, которую я провёл в башкирских землях. Но вот последними своими фразами Ушаков чётко поставил вопрос и завершил всё представление.
— Он должен принести мне виру! — решительно сказал я. — Пусть это будет в деньгах, в серебре, но он должен поплатиться за то, что сделал. В ином же, ваше высокопревосходительство, я понимаю, что смерть саксонского и в тот же момент и польского посла пойдёт во вред Её Величеству и нашему благословенному отечеству. А вреда Родине я не желаю.
Андрей Иванович хмыкнул, резко поднялся со своего стула и стал расхаживать по кабинету. Мы находились в небольшом особняке, буквально через три дома после нынешнего Зимнего дворца. И это не был дом Ушакова, но это и не была резиденция Тайной канцелярии.
Андрей Иванович всё ещё ходил кругами, явно злясь на меня, а я подумал над тем, чтобы спросить: а что это за такое здание чудесное, в котором я нахожусь?
— Ваше высокопревосходительство, а не продаётся ли этот дом? — спокойным тоном спросил я.
— А? Что? — Ушаков явно не этого вопроса ждал от меня. — О чём вы думаете, господин майор? Мне всё же следовало бы с вами разговаривать в пыточной?
Конечно! Вот так вот просто он возьмёт и отправит меня в пыточную! Всё же секунд-майор гвардии Её Величества — это не хухры-мухры. Это уже серьёзно. Мне даже интересно, как будут выходить из сложившегося положения в Измайловском полку. Весь мой чин предполагает командование батальоном. Или всё-таки продолжится формирование третьего Петербургского батальона, и именно я в нём стану командиром? Было бы неплохо.
— Я бы посоветовал вам, господин майор, не быть столь уверенным, что я не отправлю вас на дыбу. Знаете ли… «Слово и дело» — те слова, что вы проговорили в Уфе, позволяют мне с вами сделать многое, — сказал Андрей Иванович Ушаков и, гад такой, резко изменил моё настроение в худшую сторону.
А ведь действительно — едва я сказал «Слово и дело», меня должны были напрямую тащить к Ушакову, даже если расстояние от Уфы до Петербурга — немалое и исчисляется в тысячах вёрст. Я, грешным делом, уже подумал, что слова эти остались лишь словами, а не формулой, которую многие считают едва ли не магическим проклятьем и по которой меня должны были привести в Тайную канцелярию. Сказаны они были тогда к месту, а вот сейчас — неуместны.
— Осознали, господин Норов? И какой же теперь у вас будет ответ на моё требование?
Я пристально посмотрел на Ушакова. Понимаю, что он ждет моего полного согласия и обещания, что не буду трогать Линара. Но…
— Вира! Андрей Иванович, рубль. Один рубль вирой он должен мне дать.
— Вы хотите унижения посла иноземного государства? — строго спросил Ушаков.
— Посол заплатил бандитам, чтобы они убили офицера гвардии ее величества. Погибли… Геройски погибли гвардейцы. И при этом только рубль, — сказал я, не отводя взгляда от «тигриного» взгляда Ушакова.
— Он нужен Отечеству! — настаивал Ушаков.
Если бы вопрос не звучал так, как я его поставил, что напали на защитников императрицы, то уверен, что разговор был бы куда как короче. Может быть и не в этой локации, а где-нибудь метров пять под землей, где висят веревки и часто люди на них. Где горит огонь, но не для того, чтобы освещать помещение, точнее не столько для этого. А чтобы нагревать железные предметы. И оказаться тем, кого будут проверять на степень прожарки, мне не хочется.
И понимаю я, что Линар завербован и таковым нужен России. Скорее всего, сработал Ушаков. И это не может не радовать. От послов в этом времени много зависит. Порой посол может и самостоятельно определить степень отношений между страной, которую он представляет и тем государством, где он находится с посольством.
— Рубль. И не публично. Знать будут только солдаты и офицеры моей роты, — предложил я крайний вариант.
— Будет вам, господин Норов, рубль, — усмехнулся Андрей Иванович. — Вы не подумайте. Я даже понимаю вас. Но служба государева — она первее за все!
— Поверьте, что и у меня она главнее прочего! — отвечал я.
— Я дам вам свой экипаж. Не стоит его светлость герцога Бирона заставлять ждать. Мой человек первым вас перехватил. А так… Поздравляю со скорой свадьбой!
Чего мне только стоило не показать своего удивления! Но не доставил удовольствия Ушакову, который явно ожидал более эмоциональной моей реакции на сказанное.
Свадьба?
— Венчание с Юлианой Менгден? — почти кричал я в присутствии герцога уже через час после того, как покинул Ушакова.
— Вы забываетесь, секунд-майор. Умерьте тон! — сказал Бирон, отпивая из бокала венгерское вино.
Мы находились в левом крыле Зимнего дворца, в противоположном от того, что занимала императрица. Комната была не по царски малой, но богато обставленной вычурной, скорее на французский манер, мебелью на тонких ножках с изгибами. Голландская и немецкая мебель обычно более устойчивая и основательная. Так что Франция по-тихоньку проникает в Россию и сейчас.
— С чего решение о моем венчании принимается без меня? — спросил я.
Понятно уже почему. Особенно, если знать то, как решала свои амурные дела Анна Леопольдовна в иной реальности. Тогда она женила Морица Линара на той же Менгден, своей подруге, чтобы было удобнее встречаться с любовником-саксонцем.
Мне нравится Анна, но… Я же не вещь. И не против женитьбы. Вот только кроме гипотетического доступа к телу и сердцу Анны Леопольдовны, хотелось еще и материальной выгоды от такого важного поступка.
— Что в приданном? — спросил я.
— Приданное? А разве не понятно? Вы будете допущены к Анне Леопольдовне. Вы! А не мой сын, или кто иной. И вы будете мне говорить обо всем… О ее желаниях, чаяниях, стремлениях. А я помогу вам. Я уже помогаю вам, — Бирон недоумевал почему я сопротивляюсь.
Я не сразу ответил. Нужно было подумать, как так подобрать слова, чтобы мое требование хорошего приданного было аргументировано.
И вовсе эта история с женитьбой… Я и не против, по сути. Да и сама Менгден недурна собой. Противно с ней находиться не должно. Если только не полная дура. Но то, что она уже столько времени при великой княжне говорит только в пользу изворотливости ее ума.
И я понимал, что сейчас такой брак только продвинет меня, позволит расти в чинах. Не будет чего-то экстраординарного, просижу в секунд-майорах и пять и десять лет.
А тут Бирон хочет через меня приручить Анну Леопольдовну? То есть я, ее любовник, буду способствовать возвышению Бирона, как будущего регента при еще не рожденном наследнике Российского престола? Пусть так и думает. Но за это платить нужно.
— Ваше предложение по разведению лошадей возымело хороший результат. Я готов заплатить тысячу рублей за это, — сказал Бирон и посмотрел на меня изучающе.
Я сейчас запрыгаю от счастья и забуду обо всем? Как же! Великий Бирон предлагает мне целую тысячу рублей! Так нет же… У меня сейчас самого больше трех тысяч. Я же забрал большую часть схрона серебра своего двоюродного братца, когда нашли ту землянку, где он задушил какого-то мужика.