Вздрогнув от прикосновения, я тотчас открыла глаза. Рядом со мной стояла медсестра и держала наполненный шприц возле моей руки.
— Она очнулась! — испуганно прокричала она кому-то и отскочила в сторону.
К нам подошли здоровенные дядьки в белых халатах.
— Тише! Тише! — прошептал один из них устрашающе-успокаивающим голосом.
— Что вам нужно? — спросила я. — Позовите врача!
— Позовем, позовем, — пообещали они, — только укольчик сделаем.
«Укольчик» меня беспокоил так же, как и санитары. Ситуация казалась мне зловещей. Нужно было как-то изворачиваться.
— Ребята, укольчик всегда успеем! Дайте с доктором поговорить, — как можно спокойней и убедительней проговорила я.
— Что-то ты, Кострова, подозрительно спокойная, — сказал санитар, — что-то задумала?
Это он к кому сейчас обращался? Где здесь Кострова? В комнате я видела только одну кровать — оглянувшись для уверенности, убедилась: кровать по-прежнему одна. И кроме персонала психбольницы и меня, здесь никаких Костровых нет.
— Это вы мне? — спросила я.
— Смотри-ка, какая вежливая стала после побега! — подтолкнул один детина другого.
— Прикидывается! — резюмировал тот.
Они все здесь сумасшедшие. Я слышала, что люди, работающие с психически нездоровыми людьми, сами превращаются в таких. Похоже, эти работники не исключение. Даже не знаю, как дальше вести беседу — попробую поговорить, как с больными людьми:
— Ребята, позовите доктора! Хочу узнать его мнение насчет меня.
— Ха! Мы тебе его мнение можем сообщить: шиза и еще раз шиза, — хихикнул санитар.
— Но все же! Хотелось бы услышать это от него, — настаивала я.
— Ладно, Илья, я сейчас позову. Тем более что у него и так обход, — сказала медсестра и вышла.
— Смотри, как Кострова похорошела! — сказал Илья другому санитару.
— Да! Отдохнула на воле от больнички. Где пропадала, Катерина? — обратился ко мне тот санитар.
«Катерина», — мелькнуло у меня в голове знакомое имя. Последний раз я его слышала от Кэт.
— Кэт? — переспросила я у него.
— Ну да, ты же у нас Кэт, а не Катерина!
— Так я не Кэт! Я Алиса, — объяснила я им.
— Ну полный крэйзи! — заржали они.
Так! Картина слегка вырисовывается. Эти два типа принимают меня за Кэт. Она, скорее всего, им хорошо знакома. Но неужели они не видят, что я не она?! Бред какой-то!
Пришел доктор. Седые короткие волосы, умные серые глаза за стеклами очков, слегка подрагивающие руки.
Увидев его короткие волосы и очки, машинально провела рукой по своей голове, нащупала ежик и вспомнила, что последний раз сама была удивлена сходству с Кэт. Вот почему они принимают меня за нее. Но не до такой же степени мы похожи, чтобы так ошибаться!
Если волосы еще не отросли, значит, я недавно здесь. А может, в больнице принято стричь пациентов?
— Что, Кострова, опять буянишь? — устало спросил доктор.
— И не думала даже, — спокойно сообщила я. — Можно мне узнать, как и при каких обстоятельствах я попала к вам?
Доктор удивленно и пристально посмотрел на меня, а санитары заржали.
— Кострова, у меня нет времени играть в твои игры! — сказал он.
— Как вас зовут? — спросила я его.
— Бог мой, еще и амнезия! — вскричал он. — Кострова, твой букет и так поражает! А ты еще и амнезию хочешь присовокупить?
— Какой букет? — удивилась я.
— Болезней, милочка, — разъяснил он.
— А-а-а… Может, вы осмотрите меня? — предложила я.
Вздохнув, он пощупал у меня пульс, оттянул мои веки, рассмотрел зрачки, стукнул по коленке. Еще более пристально взглянул на меня.
— Вы хороший доктор? — спросила я его.
Санитары развеселились не на шутку.
— Тише вы! — осадил их доктор.
— Да вроде бы ничего, — ответил он мне.
— Тогда скажите, почему вы не видите, что перед вами другой человек?
— В каком смысле? — спросил он.
— Я так поняла, что меня принимают за Екатерину Кострову. А я Алиса Машкова.
— Прошу тебя, не начинай свой очередной бред, — взмолился доктор.
— Я недавно была знакома с женщиной по имени Кэт. Думаю, что из-за нее и попала сюда. Эта особа с первых минут пугала меня. Она увела моего мужа, ударила меня по голове каким-то мешочком, и я почему-то оказалась здесь под ее именем. Существуют же методы, чтобы проверить — Кострова я или Машкова? — быстро протараторила я.
— Фу, как я от тебя устал, Кострова! — выдохнул доктор.
Я понимала, что этот разговор — почти единственный шанс убедить доктора в том, что я не Кэт. Важно не разозлить его и не утомить, а при этом найти аргументы для своего спасения. Нужно сделать что-то исключительное.
— Я понимаю, что вы мне не верите. Кем была Кэт?
— Тебе ли не знать свою биографию? — уклонился он от ответа.
— Хорошо. А Кэт умела рисовать?
— Не припомню.
— Прошу вас, пусть мне принесут ручку или карандаш и листок бумаги. Я профессиональный художник Алиса Машкова. И вы сами сможете в этом убедиться.
Доктор махнул рукой и протянул мне свой планшет с листом бумаги и ручку.
Никогда еще от моих набросков не зависела моя судьба. Я быстрыми уверенными линиями изобразила доктора, верзил-санитаров и медсестру.
— Во дает! — восхитился Илья.
— Поймите! Я много лет этим занимаюсь. Если Кэт не умела рисовать, она вряд ли бы смогла этому научиться за неделю или даже за год.
Доктор рассматривал наброски, приподняв очки.
— У нас нет информации относительно этих способностей Костровой.
— Вы как психиатр можете обследовать меня и убедиться, что мы — два разных человека.
— Знаете, меня, как психиатра, удивляет не ваша способность рисовать или ваше согласие на дополнительное обследование, а ваша манера говорить и убеждать. Кострова очень хитрая и коварная особа. И от нее можно ожидать всякого. Но сегодня она бы превзошла себя по выдержке. И потом — ваши глаза.
— Близорукие?
— Нет. Нормальные.
Я отметила про себя, что доктор уже не обращается ко мне как к Костровой. А тут еще и Илья:
— Да, док! Какая-то она не такая.
— Спасибо! — кивнула я ему.
Он мне подмигнул.
— Что ж, давайте общаться! — предложил доктор. — Ваша версия: как вы попали сюда?
Я рассказала о том, что нашла в лесу связанную женщину, спасла ее, приютила у себя дома и видела, как она занималась любовью с моим мужем и последнее, что я помню, как она ударила меня каким-то мешочком, а потом я как-то оказалась в этой больнице.
— Эта женщина называла себя Кэт. Еще я заметила, что она невероятно сильна, — добавила я.
Доктор и санитары внимательно слушали меня.
— Как она объяснила, кто ее связал? — спросил доктор.
— Никак. Я спрашивала ее на этот счет, но она не особо разговорчива.
— Она казалась вам странной?
— Немного странной. А еще подозрительной и очень жестокой. Она свернула шею гусю, а потом билась в конвульсиях. Это было странно.
— Ну, в ее случае это нормально. Она, очевидно, получила удовольствие от убийства. Те конвульсии, что вы наблюдали, были скорее всего оргазмом, — разъяснил доктор.
— Да-а?! — удивилась я.
— Да, так тоже можно, — сообщил мне доктор.
— Надо же! И сила у нее недюжая! Видели бы вы, как она отжималась!
— Многие психически больные люди очень сильны физически. Компенсация организма, так сказать, — разъяснил доктор.
— Я так понимаю, что она бывала в вашей больнице и раньше? Она что, сбежала?
— Да, она сбежала. Совратила санитара, который присматривал за ней. Он помог ей пробраться за пределы клиники. Теперь к ней, то есть к вам, приставили двоих — вот этих лоботрясов, — указал он на санитаров. — Кострова очень опасный человек.
— Но что с ней не так, почему она такая?
— Этиология ее болезни не совсем понятна: вероятно, в детстве была травма психологического характера, так как физиологических отклонений в деятельности мозга обнаружить не удалось. Возможно, имел место аффектно-шоковый невроз. Но это лишь предположение, поскольку Кострова не идет на контакт. Вообще по истории болезни можно писать диссертацию — жаль, я стар для этого. Бесспорно, она неординарная личность с нестандартной психикой и невероятными физическими проявлениями. Если бы не причина, которая спровоцировала везанический, то есть безумный характер больной, она могла бы достичь невероятных результатов вне стен больницы. Например, в спорте.
— Но может, она действительно гениальна?
— Хороший вопрос. Гениальность — это отклонение личности от нормального типа, своего рода патология. Но только это отклонение со знаком «плюс», то есть направленное на созидание, творчество, прогрессивные достижения. А у Костровой отклонения, направленные на разрушение. Она страдает параноидальными проявлениями: мстительностью, склонностью к садизму и преследованию людей. Также у нее искажены социально-нравственные представления — с ними вы имели несчастье познакомиться лично. Это и отсутствие критериев порядочного человека, и неблагодарность, и крайний эгоизм.
— Сколько всего… — задумалась я. — А как она попала к вам?
— Год назад ее привезли к нам ее бывшие сослуживцы. Они были напуганы ее поведением. Она сожгла их дома.
— Разве не полиция разбирается в таких случаях?
— Полиция завела на нее уголовное дело потому, что на месте пожара пострадали люди. Но причастность Костровой еще следовало доказать. Ее сослуживцы настояли на психологической экспертизе, так как считали, что она совершила преступления потому, что не совсем владеет собой. Полицейские и ее бывшие товарищи привезли ее где-то в апреле прошлого года. Тогда Кострову обследовала комиссия психиатров. И подтвердили, что у нее пиролагния — мания поджога. Еще была диагностирована табетическая аналгезия: отсутствие болевых ощущений. Иными словами, она не чувствует боли, отсюда и крайняя жестокость. Человек не может сострадать, так как не знает болевых границ. Так она оказалась у нас.
— В этой палате?
— Сначала она пребывала в палате с другой пациенткой, которую регулярно истязала и довела до попытки суицида. Пришлось перевести ее в эту одиночку для особо опасных.