[Из открытых источников]
Это прозвучало окончательным приговором. Поскребышев все понял. Броню не отпустят. А Сталин вдруг рассмеялся. Подмигнул как бы по-свойски:
– В чем дело? Тебе нужна баба? Мы тебе найдем.
И действительно, вскоре в просторной квартире Поскребышева на улице Грановского появилась миловидная, круглолицая и статная женщина, сказала, что зовут ее Екатериной, фамилия – Зимина, и ей предписано вести его хозяйство.
Надо признаться, она вела его очень хорошо. Была скромна, опрятна, домовита. Но главное, чем она приглянулась Поскребышеву, чем заслужила его благодарность – это тем, что с первого же дня очень внимательно и ласково стала относиться к самому дорогому, что осталось у него, – его дочуркам. Поскребышев вскоре заметил, что и девочки к ней привязались, да и самому ему она всегда старалась угодить. Независимо от времени суток встречала и провожала, потчевала вкусной едой, стремилась окружить теплотой и уютом. О большем он как-то и не помышлял. Не мог и не хотел забыть Броню. Жалел, что так мало времени за шесть лет совместной жизни удавалось скоротать вместе. Он поздно возвращался с Кунцевской дачи, она рано уходила на прием к своим больным.
Отношения с Екатериной складывались совсем по-другому. Не от влюбленности, а, скорее, от привычки, не от огня в сердце, но от тепла в душе. Складывались медленно, настороженно. Не сам ведь выбирал. Кто-то предварительно проверил, подготовил ее. Да и разница в возрасте – ни много ни мало, а четверть века.
Хотя, чего скрывать, порой насилу сдерживался, когда под утро, в неизбежно изрядном подпитии, приезжал с дачи Хозяина и заваливался в свою белоснежную и обжигающе холодную, как сугроб, постель. Да, крепился, крепился… Но терпению мужика, его нервному напряжению все же есть какой-то предел.
Еще один сильный удар пережил позже, когда в самом начале войны в очередной раз попытался вызволить жену и вдруг узнал о ее расстреле. Вернувшись домой с «самоотверженной» работы, заплакал, выпил водки, глубоко вдохнул и выдохнул, расстегнул кобуру…
Но в воспаленной, пульсирующей голове в последний момент прозвучало: «А дочек можно отдать в приют… Поможем воспитать».
Нет, вот это как раз и будет предательством по отношению и к Броне, и к старшей Галине, которую он удочерил еще младенцем, к их общей малышке Наталье. Это и будет предательством! Любовь? Любовь – это ответственность. Не уберег жену, должен уберечь детей! Они не могут его потерять. Он – их единственная опора. Без него они сгинут. Ему живо представилось, как Лаврентий с удовольствием пришлет им напоследок еще одну корзину сладких подарков… До боли сжал зубы и вновь застегнул кобуру.
Пожалуй, именно с той минуты он понял, что станет еще более аккуратен и безупречен в выполнении всех поручений Хозяина, предельно осторожен в разговорах, в выражении своего мнения, в защите знакомых ему людей. Старший после него в секретариате Сталина Владимир Наумович Чернуха был человеком надежным – сибиряк, член партии с 1918 года, активный участник Гражданской войны. Вместе с ним Поскребышев начал свою большевистскую карьеру в Уфе и потом, еще в двадцатых, перетянул за собой в ЦК. И ни разу не пожалел. Чернуха делал свою работу четко и надежно, ни в какие аппаратные игры не играл. Был замкнут и верен.
А друзья нередко удивлялись Поскребышеву, который, по должности первым узнавая о подписанном наградном указе, обязательно звонил из своего кремлевского кабинета, но при этом ни в коем случае не поздравлял, а просто советовал почитать завтрашний номер «Правды». Да и вообще по личным делам Поскребышев из Кремля предпочитал не телефонировать и в кабинете о них не говорить. Так и закрепилось за ним звание «великого молчальника». Эдак надежнее – болтливый от немого устает.
Впрочем, кто нынче не молчальник? Или где они, те, что были «немолчальниками»?
Даже сам Хозяин все наиболее важные совещания, например по тому же атомному проекту, проводит не в Кремле, а исключительно на даче, где хлопотливый и всеведущий Власик гарантирует полную секретность.
В Кремле уже который век гадают, где хранится ценная библиотека Ивана Грозного, а вот где хранится нынешняя ценная фонотека кремлевских разговоров, можно догадаться легко.
Нередко собирались у Поскребышева на даче тесной компанией и адмирал флота Кузнецов, и герой Севера Папанин, и начальник тыла Советской армии Хрулев, и тот же Бакулев, актер Ливанов или знаменитый бас Михайлов, которого очень любил Сталин, особенно в опере «Иван Сусанин». Однако тот, будучи в прошлом протодьяконом, порой не осмеливался дать волю голосу. И как-то признался в этом вождю. А в ответ услышал:
– Максим Дормидонтович, не стесняйтесь, пойте в полную силу. Я тоже учился в духовной семинарии. И если бы не избрал путь революционера, кто знает, кем бы я стал. Возможно, священнослужителем.
Вот такая компания собиралась. Пили, пели, шутили, играли на бильярде. Но никогда не вели никаких серьезных и тем паче политических разговоров. В лесу или на рыбалке еще куда ни шло. И то лучше поостеречься. Просто брать пример с пойманных карпов, щук и плотвичек – тяжело дышать, выпучивать глаза, поводя ими в разные стороны, но при этом не издавать ни звука. Хотя участь рыб это все равно никак не меняло.
А.Н. Поскребышев за столом в гостях на даче у М.И. Калинина. Московская область. 1930-е.
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп.11. Д. 1656. Л. 14]
Чуть позже ему в руки попала книга английского писателя Бернарда Шоу, еще до войны приезжавшего в СССР, чьи пьесы с успехом пошли на советской сцене. Там он наткнулся на совет: «Научитесь никому ничего не рассказывать. Вот тогда все будет хорошо». И с грустным удовлетворением отметил, что обогнал в этом знаменитого британского мудреца.
А как иначе? Берия не уймется, ему ведь не жены нужны, а мужья. Недавно доложил Хозяину, что супруги ряда руководителей бесплатно пользуются ателье и магазином Управления охраны. Знает, что к шмоткам у Сталина отношение пренебрежительное, сам ходит в стоптанных башмаках, потертом пальто и расточительства за государственный счет не терпит. А тут у Берии присутствовал еще и коварный расчет на восприятие подобной информации вдовцом, дважды трагически лишившимся своих любимых супруг.
Микоян, тот сразу прибежал к вождю с кипой квитанций об оплате покупок своей жены. Как же иначе? Ведь сам Анастас Иванович на двадцатилетии органов ВЧК – ОГПУ – НКВД провозгласил замечательный лозунг: «Каждый гражданин СССР – сотрудник НКВД».
Наверняка Анастас Иванович, как и Поскребышев, помнил совсем давнее замечание Сталина Луначарскому по поводу его жены, актрисы Малого театра Натальи Сац-Розенель, крайне самоуверенной, избалованной и амбициозной женщины, своим поведением постоянно ставившей в неловкое положение мужа-наркома. В артистической среде тогда напевали куплеты: «Вот идет походкой барской и ступает на панель Анатолий Луначарский вместе с леди Розенель…» Рассказывали, что однажды перед поездкой в Ленинград Луначарский своим распоряжением задержал отправление поезда, потому что жена еще не вернулась от портнихи. Вся Москва повторяла эпиграмму Демьяна Бедного, написанную после того, как она сыграла в пьесе мужа «Бархат и лохмотья»:
Ценя в искусстве рублики,
Нарком наш видит цель:
Лохмотья дарит публике,
А бархат – Розенель.
Луначарский ответил в том же духе:
Демьян, ты мнишь себя уже
Почти советским Беранже.
Ты, правда, «б», ты, правда, «ж».
Но все же ты – не Беранже.
А Сталин все-таки не выдержал, сделал Луначарскому замечание насчет поведения его жены.
– Я люблю эту женщину, товарищ Сталин, – решительно возразил тот. И тут же получил суровый ответ:
– Любите дома. А в казенной машине чтоб не смела разъезжать по магазинам и портнихам.
Но это старая история, а в данном случае не только Поскребышев понимал, в кого на самом деле целился Лаврентий. Многие обращали внимание на нарочитую роскошь и дороговизну нарядов супруги Молотова Полины Жемчужиной, ее аристократические замашки, будто не дочерью портного она была, а столбовой дворянкой.
А.Н. Поскребышев.
Ноябрь 1947. [РГАКФД]
«Пролетарские барыни» из числа номенклатурных жен становились приметой времени уже не только в столице. Но все же в Кремле, на правительственных приемах, в присутствии Сталина они не рисковали откровенничать в своих нарядах. А вот Полина Семеновна, взявшая себе когда-то столь скромный революционный псевдоним «Жемчужина» и превратившая его в фамилию, всегда вела себя достаточно самоуверенно и независимо. Она ведь раньше была ближайшей подругой жены Сталина Надежды Аллилуевой, последней разговаривала с ней, а после ее самоубийства сочла себя вправе слыть первой леди – в качестве супруги председателя правительства, а затем министра иностранных дел.
Что же касается ателье – многие жены и так побаивались заезжать в него с тех пор, как именно туда приглашена была якобы на примерку жена Калинина. Поехала, но не вернулась. Как выяснилось, там ждали ее совсем другие «закройщики». И нечего удивляться – главный спец по нарядам в этом ателье, Абрам Исаевич Легнер, тоже как-никак был в чине полковника. Уже после войны, совсем незадолго до кончины «всероссийского старосты», его супругу все-таки освободили…
Но подобные похищения вовсе не прекратились. Совсем недавно за советом к Поскребышеву обратился Иван Папанин. Рассказал, что на дачу к его другу-полярнику, министру морского флота, Герою Советского Союза Петру Ширшову вдруг приехал зам Берии Абакумов и увез его жену актрису Евгению Гаркушу как бы по срочному делу в театр.
С того дня она пропала. Поговаривали, что это из-за пощечины, которую получил от нее Берия за неприличное предложение на одном из кремлевских приемов. Ширшов полгода пытался что-то сделать сам. Не получилось. Поехал к Микояну, который всегда его поддерживал. Тот сказал, что соболезнует, но это не в его силах. Тогда бросился к Папанину, считавшемуся любимчиком Сталина. Папанин на дачу к Поскребышеву. Встреча со Сталиным состоялась. А итог? «Передайте товарищу Ширшову, чтобы забыл и искал себе другую жену».