Джессика встала. Не выдержала. Она просто вышла из кабинета и пошла на кладбище.
---
Могила отца была под старым вязом. Серый камень. Она упала на колени, впиваясь пальцами в мокрую землю.
— Почему ты не забрал меня с собой, папа? Я ведь ничего не понимаю. — голос сорвался. — Всё как во сне. Или в кошмаре. Я вижу, как ты умираешь. Снова и снова.
Слёзы. Навзрыд. Здесь можно было плакать, кричать, стонать — земля всё примет. Она падала лицом в мрамор, рыдая от бессилия, злости и невозможности изменить хоть что-то.
И снова — треск ветки.
Она резко подняла голову — кто-то смотрел на неё из-за изгороди? Или показалось?
Она прижалась к надгробию, как к последней опоре в этом мире.
---
Позже, в саду, она пыталась выдохнуть. Вдыхала аромат роз, как лекарство. Руки были в земле — она пересаживала цветы в память о матери, которой никогда не знала.
И тогда появился он.
Высокий, с расстёгнутым воротом рубашки, закатанными штанами, босой в воде у озера. Он не знал, что за ним наблюдают. И она не знала, как сильно этот момент навсегда врежется в её память.
Бросившись с холма, не справившись с собой — она влетела в него, словно во спасение.
И оба упали в воду.
Мир замер. Только их дыхание, вода, смех. Смех, которым она не смеялась с самой смерти отца.
Он — первый, кто заставил её почувствовать, а не просто существовать.
---
Вечером
— Примешь ли ты предложение деда? — спросила она, стоя на лестнице, всё ещё босая, в его рубашке, которая висела на ней как ночная сорочка.
— Приму. Но не ради сделки.
Она не поняла сразу. Но внутри разлилось тепло.
Может, именно в нём... и было то, чего ей так не хватало? Не спасение. А понимание.
Скатерть была белоснежной, как саван. Джессика смотрела на вилку, как на оружие. Внутри всё сжималось. За день она потратила слишком много сил: воспоминания, вода, могила отца, Альфред, разговор с дедом, от которого в груди поселился холод.
Альфред сидел напротив. Спокойный, собранный. Ни одной лишней эмоции. Но она ощущала — он её изучает. Не как мужчина смотрит на женщину. Как хищник на существо, которого не знает: опасно оно или нет.
Дерек наливал вино, разливая пару капель на скатерть. Рука дрогнула — впору удивляться, что бутылка не выпала из пальцев.
— Ну что, — начал он с хрипотцой, — как вам дом, Альфред?
— В нём слишком много воспоминаний, — коротко ответил тот, не отводя взгляда от Джессики.
Она вздрогнула. Словно он увидел в ней всё. И страх. И одиночество. И надежду.
— Рада, что ты остался, — нарушила молчание она, глядя в бокал. — Это… не совсем обычный ужин.
— Не совсем обычная семья, — мягко сказал он. И снова этот взгляд, как будто он пытался прочесть её суть, строчку за строчкой.
Ей захотелось сбежать. Просто встать и уйти, вылететь из дома, как птица — из горящего гнезда. Но в её глазах, в её крови уже что-то проснулось.
И он знал это.
— Ты ведь уже чувствуешь, да? — спросил Альфред вдруг, отложив приборы. — Этот зуд. Дрожь по коже. Предчувствие, что что-то движется внутри тебя. Что ты уже не просто человек.
Она побледнела.
— Иногда я вижу... тени. — прошептала она. — Даже когда не должно быть света. Слышу шаги. Чувствую запахи, которых нет. Я больше не сплю. И не просыпаюсь. Всё смешалось.
— Это не безумие, Джессика, — произнёс он твёрдо, — это кровь. Это наследие. И оно требует места.
— И что мне делать? — сорвалось с её губ. — Превратиться в волчицу? Летать по ночам в поисках добычи?
Альфред не улыбнулся. Он наклонился к ней чуть ближе.
— Сначала ты научишься выживать. А потом — выбирать, кем быть.
Сердце Джессики бешено заколотилось. Она едва могла дышать.
— Хватит! — громко сказал Дерек, — не сейчас. Не пугай её.
— Я не пугаю. — Альфред откинулся на спинку стула. — Я спасаю. Пока ещё не поздно.
Молчание. Тишина, звенящая, как гробовая.
Джессика встала.
— Извините, я… Мне нужно на воздух.
Не дожидаясь ответа, она выскочила в сад.
---
Небо будто провалилось в землю. Ни одной звезды. Деревья качались, словно шептали: "беги-беги-беги…"
Она добежала до качели под старой елью. Села. Запрокинула голову. Глотала сырой воздух, будто пыталась вдохнуть хоть каплю мира.
И снова — шаги. Кто-то приближался. Она не обернулась.
— Прости, — раздался позади неё знакомый голос. — Я был груб.
— Нет, ты был честен. И, пожалуй, я давно этого ждала.
Он сел рядом. Качели скрипнули.
— Ты сильнее, чем кажешься.
— Я вообще не знаю, кто я, — горько рассмеялась она. — Внутри меня две девочки. Одна хочет убежать, другая — превратиться в зверя и разорвать всех, кто причинил боль.
— Вторая победит, — сказал он тихо.
Она повернулась к нему. Он был слишком близко. Лицо — полутень, полусвет. Её рука непроизвольно потянулась к его щеке — проверить, настоящий ли он. Но в последний момент остановилась.
— А ты, Альфред? Ты человек?
Он долго молчал. Потом прошептал:
— Уже нет.
Глава 4
«Под ивой: выбор между долгом и сердцем»
После обеда, когда день клонился к вечеру, а тени начали удлиняться, Альфред предложил Джессике прогуляться.
— Хочу показать тебе кое-что, — произнесла она негромко, глядя ему в глаза. — Самую красивую часть озера, если не против.
Он кивнул и они пошли по тропинке, петляющей сквозь дубраву. Воздух был напитан ароматом луговых трав, пыльцы и запахом весенней влаги. Шорох листвы, звон птиц, шелест насекомых — всё сливалось в один завораживающий природный хор.
— Вот, — остановилась Джессика и указала на старую иву.
Ива росла у самой кромки озера. Её толстый, искривлённый временем ствол напоминал старого хранителя, пережившего всё: любовь, горе, дождь и смерть. Молодые побеги зеленели так ярко, словно сами были светом.
— Проходи. — Она отодвинула ветви, скрывшиеся за лиственным занавесом, и втянула его внутрь.
Там, в этом зелёном коконе, под сенью ветвей, стояла старая деревянная скамейка.
— Мы с отцом часто приходили сюда. Он называл это местом силы... — тихо сказала она. — Здесь я могу плакать, не притворяясь, не сдерживаясь. Здесь слёзы не стыдны.
Она присела на скамью. Тихий ветер шевелил ветви, и они будто перешёптывались между собой. Альфред, встав рядом, слушал. Он не знал, как себя вести. Девушка плакала, но в ней не было слабости. Была боль, та, что не исцеляется временем.
Он провёл рукой по волосам, привычным движением, когда чувствовал смущение. Его пальцы не касались лица — только волосы. Это был его жест, как щит, который он невольно поднимал, когда эмоции угрожали пробить его выверенный фасад.
Альфред Ленг — мужчина, к которому легко прилипало слово «идеальный». Высокий, с аристократическими скулами, внимательными глазами цвета тёмного янтаря и короткой бородкой. Его внешность притягивала, как будто он сошёл с рекламного билборда. Но в нём было больше. Что-то старое, как будто душа его пережила слишком многое. Он умел быть жестким, но справедливым. Богатство не сделало его черствым, наоборот — научило отсеивать ложь по выражению глаз и манере пожимать руку.
Ему не нравилась эта ситуация. Не нравилось то, что он оказался на распутье: жениться на девушке, которую не знает, или бросить её на растерзание «клана». Совесть говорила одно: «Ты обещал Томасу. Ты в долгу». А сердце... сердце сопротивлялось. Оно не верило в фиктивные браки, в холодные сделки. Он всегда хотел, чтобы его любовь была настоящей. Живой. Обоюдной.
Альфред помнил Томаса хорошо. Они были не просто партнёрами — друзьями. Томас вытягивал его в самые трудные моменты, помогал советом, когда тот ещё только поднимался. Он был честным, сильным и добрым человеком. Потеря друга — это не просто дыра в жизни, это ощущение, будто тебя вырвали из контекста. Без Томаса мир казался другим, грубее и холоднее.
Он опустился на скамейку рядом с Джессикой, взглянул на её профиль. Тонкая шея, светлые волосы, нежная линия скул. Она — копия Томаса в женском обличии. Такая же упорная, такая же хрупко-сильная.
— Мне было сложно решиться приехать, — заговорил он наконец, — потому что я не привык вмешиваться в чужие жизни. Но, Джессика, твой дед... он прав. Клану нельзя верить. Деньги для них — кровь. Они высосут из тебя всё и оставят пустую оболочку.
Она молчала, слушала, не перебивая.
— Я не буду врать, я не знаю, во что всё это выльется. Но я не позволю тебе остаться одной. Я не могу... — он замолчал, сжал кулаки. — Просто не могу предать память Томаса. Он бы никогда меня не простил.
Она посмотрела на него. В её зелёных глазах — буря. Не девичья наивность, а взрослая боль. И какая-то тоска, будто она уже чувствует, что пути назад нет.
— Если ты скажешь "нет", я пойму, — тихо добавил он. — Но если скажешь "да", я сделаю всё, чтобы ты не пожалела.
Она не ответила сразу. Потом, подняв глаза, сказала лишь:
— Только не притворяйся. Пожалуйста. Я слишком устала от лжи.
Он кивнул.
— Я не умею лгать. Сыграем по-настоящему.
Глава 5
Вкус запретного
Джессика вскочила с кровати, словно её кто-то подбросил. Ещё не успела до конца проснуться, но сердце уже стучало в бешеном ритме. Стук — удар — пуфик — боль. Девушка вскрикнула, схватилась за ногу, зашипела сквозь зубы. Прекрасное начало дня.
В душе она едва чувствовала тепло воды — мысли витали где-то между виной и неловкостью. Перед дедом, перед собой, перед Томасом… и перед ним. Почему вообще она согласилась?
Одеваясь, она в третий раз за утро вспомнила, как зашла в кабинет Альфреда пару дней назад… как он пролил на себя кофе, как снял рубашку, а она стояла столбом, не в силах отвести взгляда. Ей до сих пор было стыдно — даже не за то, что увидела, а за то, что ей понравилось.
Она с досадой зарылась лицом в полотенце. Не время для подобных чувств.