жандармом Европы»!..
Второй мотив оправдания (генерал Кутшеба):
«По сведениям генерала Пилсудского... Деникин отказался признать полную государственную самостоятельность Польши и её право голоса в вопросе о будущем тех земель, некогда польских, которые по разделам достались России».
И потому:
«Погром советской армии привел бы к утверждению правления Деникина и в результате, к непризнанию интегральной самостоятельности Польши».
Такое оправдание, принимая во внимание тогдашнюю международную обстановку, при наличии архивов «белых», английских, французских, при жизни десятков союзных деятелей, бывших посредниками в сношениях между Таганрогом и Варшавой, такое оправдание рассчитано, очевидно, только на полную неосведомленность читателей.
Мое признание независимости Польши было полным и безоговорочным. Еще до падения Германии, когда Польша находилась в австро-германских тисках, я формировал польскую бригаду полковника Зелинского «на правах союзных войск», с самостоятельной организацией и польским командным языком. Эта бригада, со всей её материальной частью, при первой же возможности была, отправлена мною морем (дек. 1918 гр на присоединение к польской армии. С начала 1919 года на территории Вооруженных сил Юга находился уполномоченный Польского Национального Комитета, признанного и Антантой, граф Бем-де-Косбан — в качестве представителя Польши; он встречал широкое содействие со стороны моего правительства в отправлении своих официальных функций. Когда же 26 сентября в Таганрог прибыли миссии генерала Карницкого и Иваницкого, они встречены были нами с исключительной торжественностью и сердечностью. На приеме я приветствовал послов Польского государства следующими словами:
«После долгих лет взаимного непонимания и междоусобной распри, после тяжелых потрясений мировой войны и общей разрухи, два братских славянских народа выходят на мировую арену в новых взаимоотношениях, основанных на тождестве государственных интересов и на общности внешних противодействующих сил. Я от души желаю, чтобы пути наши более не расходились. Подымаю бокал за возрождение Польши и за наш будущий кровный союз».
Тяжелое воспоминание...
Таким образом, признание нами Польского государства носило не только формальный, но и идейный характер. Но для официальной версии, очевидно, удобнее отрицать эту очевидность, чтобы дать какое либо оправдание тому непостижимому для непосвященных парадоксу, в силу которого генерал Пилсудский, как свидетельствуют его сотрудники, «сознательно стремился к гибели русских национальных сил» и к поддержке той «красной революции», которая, по его же убеждению, «шла не только с целью опрокинуть Польшу, но и поджечь факелом коммунизма весь мир».
Наконец, третий мотив — вопрос о восточных границах. Вопрос этот силою вещей не мог в те поры получить окончательное разрешение. Я настаивал на сохранении временной границы впредь до разрешения судеб приграничных земель совместно польской и будущей общероссийской властью — на базе этнографической. Какое же иное решение вопроса могло быть более справедливым и реально-выполнимым в тогдашнем хаосе международной и междоусобной борьбы и версальских пререканий, при отсутствии общепризнанной всероссийской власти, при наличии изменчивых фронтов, возникающих и падающих правительств, эфемерных гетманов и атаманов?!.
Но и этот вопрос, как оказывается, был только фикцией. Дело в том, что представитель Польши, генерал Карницкий, в сущности, никогда и не предъявлял мне каких либо определенных условий относительно польско-русских границ. Очевидно, вопрос этот в такой постановке не играл роли, так как Пилсудский задавался планами иными, более грандиозными. По свидетельству генерала Кутшебы, покойный маршал стремился «к новой организации Востока Европы» — путем полного раздела России и сведения её территории в «границы, населенные коренным русским элементом»... В частности задолго до вступления в сношения со мною, Пилсудский подготовляло, «союз» с Петлюрой — союз, который по словам польского историка Станислава Кутшебы, имел целью отделение Польши от России буфером, в виде «враждебного России и тяготеющего к Польше (вассального) государства — Украины — страны плодородной, богатой углем и заграждающей России столь важные для неё пути к Черному морю»... Пилсудский полагал, что «только путем реституции Украины поляки могут обеспечит себя с востока». И что только в том случае «Деникин стал бы союзником нашим, если бы он не противился геополитическим тенденциям отрыва от России инородных элементов», и, в частности «признал бы украинское движение» ...
Пособников в разделе России среди вождей Белого движения не нашлось. И потому в польской главной квартире было решено: «так как официальное строительство Украины выявило бы наше враждебное отношение к Деникину, что для нас невыгодно», то эти планы надлежало скрывать и от Деникина, и от Антанты, и к выполнению их «можно приступит только после падения Деникина». Так гласила инструкция, данная Пилсудским генералу Листовскому, командовавшему Волынским фронтом.
Никогда, конечно никогда никакая Россия — реакционная или демократическая, республиканская или авторитарная — не допустит отторжения Украины. Нелепый, безосновательный и обостряемый извне спор между Русью Московской и Русью Киевской — есть наш внутренний спор, никого более не касающийся, который будет разрешен нами самими. «Отторжение» в 1920 году оказалось совершенно непосильным для польской армии, даже перед лицом пораженческой советской власти и разбитой красной армии Тухачевского. Поэтому так легко, вслед за сим, по Рижскому договору, и Петлюра, и Украина были брошены поляками на произвол судьбы.
Просто и ясно.
Но вот генерал Кутшеба задает вопрос: «Верно ли, что Польша предала украинцев?» И отвечает:
«Если бы не польско-украинская кровь, пролитая со имя этою дела, если бы не политическая программа 1920 года, быть может, не существовала бы сегодня Украина, как самостоятельная республика»...
С чувством удивления и... стыда за автора читаешь эти строки. Во первых, как известно, первоначальная инициатива признания Украины исходила от немцев, а во вторых... не дай Бог, генерал Кутшеба, чтобы ваша родина стала когда-нибудь такой «самостоятельной республикой», как советская Украина...
Таким образом, в свете исторической правды «борьба против российской реакции», «высокая историческая задача освобождения украинского народа», непризнание Деникиным государственной самостоятельности Польши» и проч., и проч. — все это оказывается лишь неудачным камуфляжем безграничного национального эгоизма. Вопрос в те роковые дни сводился исключительно к разрешению страшной по своей простоте и обнаженности дилеммы:
— Содействовать ли национальному возрождению России или, по крайней мере, не препятствовать ему? Или же способствовать коммунистическому порабощению России и её разделу?
Большевизм победил.
Каковы результаты этой победы не только для России, но и для всего мира — об этом говорить теперь нет надобности. Но было бы непростительным заблуждением считать, что приведенная здесь история закончена. Она продолжается. Мир вновь стоит перед событиями грозными и кровавыми. Большевицкая пропаганда и большевистское золото разлагаюсь жизнь народов, в том числе и Польши. Русско-польская рана кровоточит по прежнему. По прежнему ненависть заглушает голос крови и рассудка. Те планы, которыми задавался в 1919-1920 годах маршал Пилсудский, и тот метод, который он применил тогда не только в отношении Вооруженных сил Юга России, но и в отношении союзных Франции и Англии — как видно из появившихся официозных «воспоминаний» — находят оправдание и одобрение в польских правящих кругах и сегодня. По крайней мере осуждения им не слышно. Мало того, недавно, по случаю пребывания в Варшаве румынского короля Кароля, официоз министра иностр. дел Бека «Польское политическое агентство» привел слова, обращенные в 1922 г. маршалом Пилсудским к румынскому королю Фердинанду: «От моря Балтийского до моря Черного живет одна и та же нация, хотя и носит различные национальные цвета...» И многозначительно добавил: «Польша и Румыния решили строить свои судьбы, согласно их собственной воле и своими собственными силами»...
Если «программа» и «методы» маршала Пилсудского не подвергаются осуждению и пересмотру, то это обстоятельство, с одной стороны, ставит под большое сомнение ценность современных международных обязательств Польши, и с другой — вызывает призрак новой братоубийственной войны, исключая возможность действительного замирения Востока.
Предостережения истории, как видно, не идут впрок... Те круги, которые питают надежду на сотрудничество Германии в «восточных планах», могут жестоко обмануться. Данцигский коридор, Поморье, верхняя Силезия, быть может, часть Познани, это — реальность. Украина-же — иллюзия, обманывавшая не раз жестоко и шведов, и поляков, и немцев. Не исключена, ведь и такая возможность, что «стратагема маршала Пилсудского» обернется другим концом, что Гитлер в решительный момент использует ее в отношении Польши так, как Пилсудский применял ее некогда в отношении России...
Итак, «дилемма» поставлена перед Польшей вторично и ждет спешного и теперь уже окончательного решения. Ибо сроки близятся: на востоке происходят знаменательные процессы самопожирания большевизма и пробуждения Национальной России. Никто и ничто не в силах остановить эти процессы.
В необыкновенно сложной и тревожной конъюнктуре своего внутреннего и международного положения Польша, волею судеб и следствием своей политики, поставлена между молотом и наковальней. И не раз еще, быть может, неповинному польскому народу придется горько пожалеть о том, что в 1919 году вожди его предали Россию.