Сергей Вольф Кто там ходит так тихо в траве
Ищи себя, Громов Повесть
— А в глаз ты не хочешь?
— Нет, — сказал я. — Не хочу.
— А в ухо? — спросил второй.
— Тоже нет, — сказал я.
— А в нос?
— Ну нет же.
— По шее! По шее хочешь?
— Нет.
— А по уху?
— А по уху и в ухо — разве не одно и то же? — зачем-то спросил я.
— Разные вещи, — сказал один из них. Всего-то их стояло вокруг меня человек пять.
— Нет, не хочу, — сказал я.
Ерунда какая-то! Они все спрашивали, а я все отвечал, а они опять спрашивали и ничего со мной не делали, — вот что, они просто понимали, что хоть я и говорю «нет» и «не хочу», а сам все равно ничего, оказывается, не прошу у них, не хнычу, не подлизываюсь и не боюсь, они просто понимали, наверное, что я совсем о другом думаю. Они все были из 6 «В», или «Г» — не знаю, я еще не разобрался.
А эта девочка! Ох уж эта девочка! Я, дурак, сразу должен был догадаться, что хорошо это не кончится — такая она была красивая... ну, как бабочка, что ли... Таких девочек еще поискать надо, не в каждой школе найдешь. Я ее заметил еще на первой переменке и все смотрел, как она носится по коридору, порхает. Конечно, очень трудно было ее рассмотреть, потому что она все время носилась, на каждой переменке. Потом уроки кончились и все пошли из класса, я тоже пошел и вдруг вспомнил, что я, балда, в классе портфель оставил. Представляете? Не авторучку, не тетрадку там, а портфель — самое главное. И вот, когда я за ним сбегал и шел обратно по пустому коридору, я вдруг, обернувшись, увидел, что она вышла из класса и тоже идет по коридору, сзади меня. Она шла и пела, и я все оборачивался, чтобы рассмотреть, какая она есть. Трудно было все время головой крутить, и я пошел тогда головой назад, а ногами вперед, ну, то есть я шел, как и раньше, а сам смотрел назад, на эту девочку.
Нет, никогда не надо так ходить в школе по коридору!
Я услышал, как кто-то сказал басом:
— Ах! Ох! Что с тобой, мальчик?
В глазах у меня стало темно, а голове мягко-мягко. Я прыгнул куда-то в сторону, открыл глаза и увидел высокого седого человека.
— Ты попал мне головой в живот, — сказал он. — Как это ты умудрился? Ну, ладно, иди. Не делай так больше.
«Извините, простите», — слышал я свой голос, и еще я слышал, выбегая на лестничную площадку, как смеется где-то внизу эта девочка, похожая на бабочку.
Я выскочил на улицу как угорелый. Я стал размахивать портфелем, кружиться на месте — весь я был будто заводной, — и вдруг портфель вырвался у меня из рук и полетел высоко вверх...
— Значит, не хочешь в глаз? — спросил опять один из этих пяти.
— Нет, — повторил я в двадцатый раз.
— А ты за что его ударил? — спросил другой.
— Я не ударил, — сказал я. — Просто портфель сам упал ему на голову.
— Но ведь это ты его бросил, а?
— Ну да, но я не нарочно, просто он вырвался.
Сам-то этот, ну, тот, которому портфель упал на голову, стоял, покачиваясь, и молчал.
Вдруг круг их раздвинулся, и я увидел эту девочку, эту бабочку.
— Оставьте его, — сказала она, задрав нос и не глядя на меня. — Он новенький.
Все зашумели, а рыжий сказал:
— Он ударил Бочкина сверху портфелем.
— Да, — сказал Бочкин и качнулся.
— Оставьте его, — повторила она. — Он же не в себе. Он только что влетел головой в живот директору школы. Он новенький.
Они зашумели, начали смеяться и разошлись.
Я остался один. Постоял немного и пошел домой.
Очень странно было идти по незнакомому городу, подыматься по незнакомой лестнице, звонить в незнакомый звонок — к себе домой.
Еще три дня назад папа, мама, Зика и я были в Сибири, а сегодня я уже в Ленинграде и даже ходил в новую школу.
Сходил, так сказать.
И, главное, мы там, в Сибири, задержались и прилетели на самолете в Ленинград, когда занятия в школе уже начались, и теперь мне придется догонять класс.
Мама улыбалась как солнышко, когда я вошел.
— Ну как? — спросила она. — Как первый день в школе?
— Просто прекрасно, — сказал я.
— Тебя не обижали?
— Вот еще, — сказал я. — С чего это вдруг? Просто так, что ли?
— Ну, я не знаю, — сказала мама. — Дети такой подвижный народ.
Вдруг она положила руку мне на плечо и стала смотреть в глаза, а я начал вертеть головой, потому что нарочно смотреть в глаза — это одна из самых ужасных вещей на свете. Мне так кажется.
— Послушай, — сказала она. — Ты с кем-нибудь подружился сегодня, а?
— Нет, — сказал я. — Нет.
— Это плохо, — сказала она. — Это очень плохо. Мне бы так хотелось.
Я крутил головой и не мог смотреть ей в глаза.
— Ты должен быть общительным, и тогда все тебя полюбят. Ты увидишь, детям понравится, что ты общительный.
— Я общительный, — сказал я.
— Не знаю, — сказала мама. Она так и норовила заглянуть мне в глаза. — Иногда мне кажется, что ты необщительный. Вот Зика — общительная. Ты же помнишь, к ней в гости ходил чуть ли не весь класс, а к тебе почти никто. Я хочу, чтобы ты был общительный — это надо тебе самому.
Я вдруг перестал крутить головой, мама уже не смотрела мне в глаза и сняла руку с плеча.
— Это Зика! — сказала она, убегая в прихожую. Звонок звонил как ненормальный.
Зика влетела в комнату так быстро, что я даже не успел сойти с места и стоял посреди кухни с портфелем будто неживой. Зикин портфель еще летел на стул, а она уже мыла руки, хохотала и спрашивала про пельмени.
— Садись, — сказала мне мама, и только тогда я сел. Зика уже ела пельмени.
— Ну как? — спросила мама. — Как в школе, Зикочка?
— Просто прекрасно, — сказала Зика.
— Вы что, договорились, что ли? — спросила мама.
— Как договорились?
— Вот и Митя сказал: «Просто прекрасно».
— У нас так в классе все говорят, — сказала Зика.
Поразительная у меня сестренка, все замечает. Первый раз была в новой школе, и сразу же — «у нас». Наверное, это от общительности. Я так ничего не заметил и только сейчас вспомнил, что в моем классе тоже все так говорят. Наверное, я маме так ответил, потому что все так говорят, и я это запомнил, хотя и не обратил тогда на это внимания.
— Меня сегодня уже вызывали, — сказала Зика.
Обалдеть можно!
— Ка-ак? Уже в первый день? Ты же новенькая, — сказала мама.
— Ну конечно, меня никто специально не вызывал, это я сама руку подняла.
— И что же?
— Там одна девочка не могла на доске задачу решить, я вышла и решила.
— Скажи, — мама вдруг стала строгой. — А эта девочка не обиделась на тебя, нет? Вы не поссорились на переменке? Никто не сказал, что ты выскочка?
— Что ты! Ко мне все отнеслись просто прекрасно. И эта девочка тоже. Я же не задавала там какая-нибудь.
— Да, — сказала мама. — Ты у меня просто прелесть до чего общительная.
«А я — нет, — подумал я. — Или я все же общительный? Разве я в той своей старой школе был не общительный?»
Я так и не понял, какой я был. Я сидел, ел пельмени и не слушал маму и Зику — со мной это бывает. Витаю в облаках. Я думал о Бочкине, на которого упал мой портфель, о том, что человек, которого я боднул головой в живот, — директор школы, и об этой девчонке-бабочке. Вот денек выдался! А девчонка, девчонка-то, да какая она бабочка?! Подумать смешно! Вот балда! Красавица? Да?? Да я в тыщу раз лучше девчонок видел! Я знаю, почему я на нее на каждой переменке смотрел: чтобы не думать о том, что мне надо общаться с классом. Как бы я общался, если я необщительный?
— Знаете, — сказал я громко, и мама с Зикой тут же замолчали и стали глядеть на меня во все глаза. — Знаете, я сегодня боднул головой в живот директора школы.
Мама стала бледная как снег.
— Что-о? И это в первый день? Нет, я не то говорю. Но это же ужасно! Но я надеюсь, что ты это сделал не нарочно? О, что я говорю? Конечно же, не нарочно! Хочешь, я сама пойду в школу и скажу директору, что ты это сделал не нарочно?
— Это еще зачем? — спросил я.
— Но ты же не нарочно?
— Да, — сказал я. — Чисто случайно.
Зика смотрела на меня, склонив голову набок, и у нее в глазах так и скакали, так и прыгали какие-то малюсенькие светящиеся жучки.
Она сказала:
— Умоляю. Расскажи все подробно.
— Еще чего? — сказал я и вышел из кухни.
Тут же зазвенел звонок, я открыл дверь, и это был папа.
Как раз очень кстати получилось — следующий день был воскресенье, да еще дождь зарядил: так бы все мы гулять отправились, папа, мама, Зика и я, а так они никуда не пошли, из-за дождя, и я пошел один. Именно так мне и хотелось — в школу не идти и побыть одному, в одиночестве. Здесь объяснять нечего, здесь, я думаю, и так все ясно.
Эрмитаж, Исаакиевский собор, Петропавловская крепость! Кто ж их не знает? Они же всемирно известны! Туристы так и мчатся в Ленинград, чтобы увидеть все эти замечательные места. А я их не видел! Ни разу. Никогда.
Я-то, положим, побывал один раз в Ленинграде, но это так, ерунда, несерьезно, мне тогда всего год был — разве все упомнишь? Как раз в те далекие годы папа, мама и я летели в Сибирь, они работать, а я — потому что одного меня нельзя же было оставить. Я тоже летел в самолете. Зика считает, что она тоже летела в самолете и делала в Ленинграде пересадку, а я считаю, что это все ерунда. Как раз когда мы теперь в Ленинград летели, мы об этом заспорили, и я сказал, что ерунда все это, и никуда она тогда, в те далекие годы, не летела и в Ленинграде не была. Зика сказала, что я балда и не могу разобраться в простых вещах. Мы даже стали орать друг на друга, и тогда мама сказала, что Зика все же, пожалуй, права, что она летала уже и тогда в самолете и в Ленинграде побывала, хотя, конечно, еще ничего не видела, так как была у нее, у мамы, в животике. В животике. Смех!