Всё шло как будто гладко. Но тут забытый всеми Гриша вдруг закричал:
— А я?
Геннадий Максимилианович повернулся к нему:
— Как же ты хочешь в музыкальную школу без песни?
Гриша вскочил с места:
— Я знаю интермедию. — И выпалил одним духом:
Товарищи взрослые,
Вы в ответе за то,
Что делают ваши дети!
— И это всё? — спросили Гришу.
— Дальше я забыл…
— А ты хоть знаешь, что такое интермедия?
Под общий смех нас всех выставили за дверь.
После прослушивания
После прослушивания мы, во главе с Васькой, занялись подслушиванием: поочерёдно прикладывали уши к двери зала, где шёл горячий спор между Татьяной Васильевной и Геннадием Максимилиановичем.
Когда очередь подслушивать дошла до меня, я жадно приник к замочной скважине:
— …И этого малыша Гришу Мишнаевского? — услышал я возглас Татьяны Васильевны.
В её голосе мне почудился ужас. Затем они стали говорить тише, и я ничего не мог разобрать.
Вдруг дверь стремительно отворилась, и я полетел на пол.
В дверях стоял Геннадий Максимилианович.
— Здравствуйте, — растерявшись, сказал я и поднялся на ноги.
— A-а, здравствуй! — ответил Геннадий Максимилианович. — Давно не виделись. Не ушибся?
Ребята рассмеялись, а я поплёлся к выходу.
Но Геннадий Максимилианович остановил меня и, обращаясь ко всем, сказал:
— Отправляйтесь-ка в мой кабинет. Я скоро приду.
Он куда-то исчез, а мы пошли в его кабинет. Настроение у нас, признаться, было не очень-то хорошее.
— Не примут, вот посмотрите! — сказал Костя. — И зачем ты, Васька, заладил про измены и перемены? Что, ты без этого не мог обойтись?
— Ну, и ты хорош! — не остался в долгу Васька. — То пищал, как поросёнок, то ревел, как бык. За такое по головке не гладят…
— А по-моему, — сказал Серёжка, — нас с руками и ногами возьмут. Думаете, к ним каждый день приходят добровольцы?
— Особенно Федю возьмут, — сказал Васька. — Прямо схватят да ещё спасибо скажут.
— Да-a, Федя был хорош! Гудел про бухенвальдский набат…
— Ещё завёл «Дубинушку»…
— По голове бы его этой дубинушкой…
— А я… — начал Гриша.
— Ты лучше помалкивай… — проворчал Васька. — Чего ты полез со своей дурацкой интермедией? Где ты её выкопал?
— Тётя Соня водила меня на концерт. Там много всяких выступало. Тётя Соня смеялась. И я тоже смеялся.
— Эх, жаль, нет Женьки!.. — вздохнул я. — Он бы что-нибудь обязательно придумал.
Только я это произнёс, как услышал: кто-то скребётся в окно.
Женька!
— Нас не примут! — заорали мы в несколько голосов.
Женька погрозил нам кулаком, а сам полез ногами на карниз.
Через мгновение голова его протиснулась в открытую форточку.
— Что делать, Жень? — спрашиваю. — Нас не примут…
— Я тебе покажу, что делать! — ответил Женька. — Зря, что ли, мы доставали музыкальные инструменты?
— А если всё-таки не примут?
— Как только придёт директор, начинайте петь хором «Я люблю тебя, жизнь». Это здорово получается.
— Здорово? — сказал Васька. — Один раз нас здорово погнали. Чуть милицию не вызвали.
— Мало ли что! — ответил Женька. — Они ничего в музыке не понимают. Им лишь бы выспаться…
Вдруг в кабинет вошёл Геннадий Максимилианович. Женька исчез так же внезапно, как и появился.
Увидев Геннадия Максимилиановича, мы почему-то не решились последовать Женькиному совету.
Лишь наш бесхитростный Гриша заорал во всё горло. Он голосил изо всех сил, да так, что глаза у него вылезли на лоб. А мы готовы были провалиться сквозь землю.
Но Геннадий Максимилианович не перебивал Гришу. Он выслушал всё до конца и сказал:
— А говорил, что не знаешь ни одной песни. И поёшь правильно, и ритмично, и даже музыкально. Молодец! А то у меня появилось сомнение: принимать ли тебя в школу?
— А нас? — чуть ли не шёпотом спросил я.
— Вы все зачислены.
Я чуть не подпрыгнул от радости.
— А когда мы начнём заниматься?
— Завтра же и начнёте. Татьяна Васильевна включит вас в расписание. А пока попросите родителей зайти ко мне для исполнения некоторых формальностей. Да и познакомиться мне с ними не мешает. Что касается выбора музыкальных инструментов — всё как будто ясно. Вася будет учиться на виолончели, Костя — на контрабасе, Серёжа — на скрипке, Федя…
— А я? — нетерпеливо воскликнул Гриша.
— Губная гармошка отменяется. Мы тебя научим играть на скрипке…
— Не-етушки, — возразил Гриша. — Мне нужно обязательно на букву «Г», а то Женька заругает…
— Какой Женька?
Васька ущипнул Гришу.
Гриша ойкнул и ответил:
— Не знаю какой. Только обязательно на букву «Г».
Геннадий Максимилианович поманил к себе Гришу и голосом, которым обычно рассказывают сказки, произнёс:
— Давно-давно на Руси бытовал музыкальный инструмент на букву «Г». И называется он теперь… скрипка.
— Как так? — удивился Гриша.
— А вот так: в старину скрипку называли «гудок». Берись за скрипку. Не пожалеешь. У неё прекрасный тембр и сильное звучание…
На этом наша беседа с Геннадием Максимилиановичем закончилась.
Мы выбежали из школы.
На «Площадке встреч» нас ждал Женька.
Васька, конечно, не удержался, чтобы не похвастаться:
— Сам директор сказал про меня: «Талант!» А вы говорите — толстый. Если я был бы похудее, то, может, и таланта не было бы.
А Гриша восторженно кричал на весь двор:
— Я знал, что меня примут! Я знал, что меня примут!
Васька мечтательно продолжал:
— Отец обрадуется! А то всё: «Полжизни на тебя тратишь, а ты бездельничаешь!» Теперь увидит, как я на виолончели буду трудиться.
— Мой дед тоже будет на седьмом небе, — протянул Серёжка. И было непонятно — сам-то он рад или нет.
— Ладно, я пошёл, — сказал Костя. — Некогда мне тут с вами лялякать…
Это послужило сигналом. Все заторопились домой, чтобы поделиться приятной новостью с родителями.
Лишь я не ушёл. Я видел, каким одиноким и покинутым стал вдруг Женька. «Эх, думаю, и почему же люди, у которых радость, в этот момент забывают, что другим, может, не так уж хорошо и их нельзя оставлять одних?»
А Женька, ни слова не говоря, повернулся и тоже пошёл прочь.
— Женька, подожди! — крикнул я ему вдогонку и хотел последовать за ним, но вдруг вспомнил, что из-за Гришиной болтовни Геннадий Максимилианович ничего не сказал мне о моём фаготе.
И я помчался обратно в школу.
Фагот или кларнет?
От Геннадия Максимилиановича я узнал, что класса фагота в школе ещё нет. Собираются открыть, но только на будущий год.
— Не хотелось бы тебя огорчать, — сказал он мне. — Но раз ты настаиваешь на фаготе, то придётся отложить… Будущий сезон не за горами.
«Ждать целый год? Ни за что! Соглашусь играть на чём угодно, а времени терять не буду!»
— Можно мне играть на флейте? — попытал я счастья.
«Какая, думаю, разница, всё равно с «фе».
— Класс флейты у нас переполнен, — ответил Геннадий Максимилианович.
Я огорчился не на шутку:
— А я уже с ребятами договорился…
— Ну, это я беру на себя, — ответил Геннадий Максимилианович. — Кто у вас за главного?
— Же… — начал я и осекся. — Никто.
— Тем лучше. Значит, никто и не станет возражать.
— На чём же я буду учиться?
— На кларнете.
— На кларнете?
— Замечательный инструмент. Без него не обходится ни один оркестр. Даже военный. Прекрасный тембр, сильное звучание. Словом, ты будешь доволен.
Я вспомнил, что Геннадий Максимилианович про скрипку тоже говорил, что у неё прекрасный тембр и сильное звучание. «Наверное, думаю, у многих музыкальных инструментов прекрасный тембр и сильное звучание. Не станет же директор школы говорить просто так. Помню, в Кремле…»
— Ну как, согласен? — перебил мои мысли Геннадий Максимилианович.
Что мне оставалось делать? Пришлось согласиться.
Но на всякий случай я спросил:
— А можно на будущий год перейти в класс фагота?
— Тебе, я вижу, ни за что не хочется расставаться с фаготом?
— Не хочется.
Геннадий Максимилианович немного подумал и сказал:
— Ну ладно. Зайди ко мне в конце недели.
Эх, если бы я знал, чем всё это кончится! Но я не очень-то обратил внимание на последние его слова и стал размышлять: «А чего мне, собственно, упрямиться? Может, это единственная возможность избавиться от фагота. Может, мне просто привалило счастье. Как знать? Зачем мне настаивать? Тем более, на кларнетах и в военных оркестрах играют. Значит, кларнет очень важный инструмент…»
Я пошёл к ребятам, чтобы посоветоваться. Встретил Костю, рассказал ему про кларнет. А он:
— Ничего, гудошник, дуй в свой кларнет, нам не жалко!
«Тебе-то что! — подумал я. — Ты ловко устроился. А как отнесётся к этому дирижёр? Вдруг Женька заупрямится и начнёт ругаться, что я нарушил уговор. А потом, чего доброго, не пустит в свой оркестр!»
Нашёл Женьку.
— Жень, — говорю жалобным голосом, — с фаготом-то всё покончено… До будущего года. Нет такого класса… Что я — виноват?
— А ты разве на фаготе собирался играть? — как ни в чём не бывало спросил Женька.
«Ах, вот как! — разозлился я. — Значит, никому до этого нет дела? Тогда чего я переживаю?»
И в тот же день мы с мамой отправились в магазин «Музыка».
— Ну, что я вам говорил? — проворчал продавец. — Старших надо слушать. Я же советовал вам сразу брать кларнет.
Мы обменяли фагот на кларнет, и я, очень довольный, побежал в музыкальную школу.
— Хочу тебя обрадовать, — сказал мне Геннадий Максимилианович. — Мне удалось договориться с одним музыкантом-фаготистом, который со следующей недели начнёт с тобой заниматься на фаготе.
— Спасибо, — сказал я и чуть не выронил из рук футляр с кларнетом.
— Но учти: всё это я затеял не только ради тебя. К концу года я решил разучить одну оркестровую пьесу, вернее, небольшую симфонию, где есть несложная, но очень важная партия для фагота. Всего несколько звуков…