этого. Но голосовали они вчера. «Ну и президент был у нас», — заметила женщина, грустно покачав головой. «Никуда не годный, — согласился с ней муж. — Яйцо-болтун…» Это не считается беспринципностью — всего лишь нормальная реакция на «лузера»; кроме того, победитель прав, и да здравствует победитель!
Стоп! Я снова отвлекаюсь. С чего мы сегодня начали? Ну конечно же «ab ovo» — «с яйца».
Телевизор прекратил разговоры о президентских выборах, тоже утратив интерес к проигравшему, и на экране — внезапно, вспышкой — появился молчаливый человек с гибкими пальцами фокусника из варьете. В пальцах он держал желтоватое куриное яйцо со светло-коричневыми крапинками. Сосредоточенный человек покатал яйцо между ладонями, заполнившими телеэкран, и воткнул его в странного вида приспособление. У человека было всего двадцать секунд, потому что время телевизионной рекламы строго лимитируется, и вот за эти-то двадцать секунд он изготовил яйцо кубической формы и предложил его нам. Сосредоточенный человек перечислил множество преимуществ, коими обладают яйца кубической формы, если на минуту отстраниться от достоинств, так сказать, государственного масштаба, то все равно для нас должно было стать бесспорным, что кубические яйца легче впишутся в современный интерьер, а вареные ни за что не скатятся со стола. Вот так. Изобрел машинку некий Стен Паргман из Лос-Анджелеса, и раз ее рекламируют по телевидению, значит, выпуск машинки окупается и вещь эта чрезвычайно полезна. Кстати, яйцо может выглядеть необычно не только снаружи: в каталоге рождественских подарков на 1977 год числится белая пятнадцатидолларовая машина размером с электрическую кофемолку — машина умеет смешивать желток с белком, не нарушая целости скорлупы. Машинку можно выписать по почте — номер ее по каталогу 902 528. Кубатура яйца…
Колумб, открывший Америку в новые времена, не смог назвать ее своим именем, но зато «колумбово яйцо» запечатлелось в истории. Великий мореплаватель утолил заботы сановника, пожелавшего увидеть куриное яйцо стоящим вертикально. Генуэзец сделал все вполне по-американски: просто надбил яйцо с тупого конца и поставил его перпендикулярно столу. Случилось это в XV столетии на обеде у кардинала Мендозы. Так открыватель Америки обрел «яичную легенду».
Видите, как все точно. Известны имена изобретателей и героев. В качестве рекордного достижения зарегистрировано даже то, что некий Дуглас Л. Барч в ресторане города Мобил, штат Алабама, в начале мая 1975 года слопал за сто тридцать секунд тридцать два яйца всмятку; очень этим прославился Дуглас Л. Барч.
(Еще одну историю, связанную с продуктами жизнедеятельности североамериканских несушек, рассказал мне в Киеве наш хороший певец Дмитро Гнатюк. К сожалению, он не знал имени главного героя этой истории, а она такова. Несколько лет назад Гнатюк гастролировал в Северной Америке, и разномастные антисоветские крикуны не раз грозились сорвать его концерты. Однажды, стоя на сцене, певец увидел, как в ложе напротив некий побледневший от волнения и страха юноша со взором горящим подымает вверх белое куриное яйцо, явно собираясь швырнуть его на сцену. «Я пел, глядя на него, — рассказывал мне Гнатюк, — и вдруг увидел, как по руке юноши потекла бело-желтая масса: от волнения яйцеметатель раздавил скорлупу еще до броска. Глядя на него, я допел до конца, увидел, как юноша кинулся наутек из ложи, а люди, привлеченные странным запахом, глядели ему вслед». Увы, событие осталось не зарегистрированным среди рекордов и в полицейской хронике).
Вот видите, сколько всего соединилось в одном — и не очень долгом — рассказе, начатом «ab ovo» — «с яйца», как две тысячи лет назад в своем произведении «Арс поэтика» предлагал начинать все повествования Квинтий Гораций Флакк, знаменитый римский поэт. Рассказ должен развиваться последовательно: ведь нельзя дважды войти в одну и ту же реку, как говаривали древние мудрецы.
Нельзя? Тогда снова давайте возвратимся из короткого путешествия по манускриптам Рима в новые времена, но не переводите ваши часы с начала эры на несколько столетий вперед: для примера, который я приведу, они не понадобятся, — можно попросту вышвырнуть их в реку времени сквозь аварийный люк авиалайнера. Того самого «конкорда», что был оборудован «Эр Франс» специально к встрече Нового года. Перед полуночным вылетом сверхзвукового самолета из парижского аэропорта имени де Голля пассажиры встречают Новый год, затем «конкорд» развивает скорость тысячу триста пятьдесят миль в час — это выше скорости, с которой вращается Земля. Посему на высоте одиннадцать миль над Атлантикой случится вторая полночь, и пассажиры встретят еще один Новый год. В вашингтонский аэропорт имени Даллеса «конкорд» прибывает в 9.30 вечера по местному времени — до новогоднего бала во французском посольстве два часа с лишним. Вот и все, что можно было сделать при помощи «Эр Франс» со временем и с собой за четыре тысячи восемьсот пятьдесят долларов. «Конкорд» похож на только что проклюнувшегося длинношеего птенчика. «Ab ovo» — «от яйца». Много всяких птиц на свете, и самолет — одна из них.
Люди по-разному зарабатывают и тратят деньги; люди ходят пешком, ездят на велосипедах и летают на сверхзвуковых лайнерах. Когда на десятках языков они в Америке рассказывают своим разноцветным детям сказочку вроде: «Жили-были дед да баба, была у них курочка ряба. Снесла курочка яичко…», — то имеется в виду, что американская курочка несет очень много яичек и каждому иное.
Я здесь не о том, что люди живут по-разному, — все мы об этом знаем. Мне всегда была интересна реакция, с которой американские знакомые воспринимали неожиданную, нетрадиционную весть, пусть даже сообщение о встрече Нового года на «конкорде». Часть из них, — те, скажем, кто работает в прогрессивной прессе, — восклицали нечто вроде: «У-у, буржуи!» — и в своей газете разоблачали все это с четких социальных позиций. Но значительную часть населения США составляют люди, зарабатывающие не много и не мало, они стоят одинаково далеко от миллионерства и от нищеты (от миллионерства, может быть, подальше) и мечтают взобраться по лесенке чуть выше. Динамичный американский бог всегда подмигивает им: вы, мол, ребята, кое-чего достигли — дуй дальше вверх. Пропаганда внушает, что золотое яичко лежит совсем рядышком — вот оно, осталось протянуть руку; «конкорд» пролетает над головами с удалым свистом, и кажется — следующий рейс твой. О чужом успехе сообщают словно о выигрыше в тотализаторе, — дело случая, мол, не больше. Американцам круглосуточно воркуют, что все неприятности вот-вот окончатся; им толкуют о зловредности коммунистов и другой публики, мешающей этому, и многие верят, слушая сверхзвуковой шум фортуны над головами. Обыватель массов, и, встречаясь с Америкой, я всегда удивленно вижу, сколько здесь при всей ее модерновости персонажей из ильфо-петровского одесского нэпа, а люди с философией прожектеров из Черноморска живут рядом с умницами, изобретателями, философами, храбрецами.
Это все интересно, но это другая жизнь, сложная, многослойная, которую необходимо понять, потому что она по соседству с нашей. Законы американского бытия отрегулированы до последней подробности; это чужие законы, но люди по ним живут, тонут в морях своих сложностей или выбарахтываются из них. Они плутают и порой совершенно серьезно думают, что Некто в красном хочет сбросить на них Большую бомбу; людям вбивают в головы немало всякого — геральдическая птица кормит своих птенцов не одним только эликсиром дружелюбия… И все-таки нам жить на одной Земле, где океаны очень узки. Иной планеты у нас нет и не предвидится: человечество не в состоянии выбрать себе других соседей ни в космосе, ни на Земле.
…Скорость и точность реакций важны для всех. В американских школах есть тест, где ученики в течение десятка минут должны ответить на огромное количество самых разных вопросов; во многих случаях точность ответа даже не предполагается: важнее быстрота и направление реакции. Это ценится, потому что Америка очень любит выяснять, кто есть кто.
Американцев на свете больше двухсот пятнадцати миллионов, и все они разные; говорят, что в стране рассеялось еще до десяти миллионов незаприходованных, нелегально иммигрировавших мексиканцев, переплывших тайком пограничную Рио-Гранде, — незаконные американцы, они тоже все разные. Что же касается среднестатистического гражданина США, с которым ни я и никто на свете не виделся, то оному синтетическому объекту сорок пять лет от роду, жене его сорок два года, у них двое детей, которым не исполнилось еще по двадцать. Вычисленный американец выпивает шестнадцать чашек кофе в неделю, покупает ежегодно до пятисот килограммов товаров, немедленно идущих в дело, — еды, одежды. Каждые четыре года такой американец попадает в легкую автомобильную аварию, а каждые двадцать лет — в автомобильную катастрофу. Ежедневно он по три с половиной часа просиживает у телевизора и одиннадцать раз в год ходит в кино. Ежегодно пишет двести пятьдесят писем и восемьсот девяносто пять раз звонит по телефону. А еще съедает за год сто два фунта сахара, сто двадцать шесть фунтов хлеба и уже упомянутые двести восемьдесят семь яиц…
На самом же деле каждый живет по-своему, — если складывать безработного с Рокфеллером, получается чепуха, а не статистика, но я пытаюсь рассказывать о подробностях чужих жизней — в них все важно. Да, едва не забыл одну из таких подробностей: поздней осенью, в День благодарения, едва ли не каждая американская семья — практически без исключений, опираюсь здесь и на собственный опыт — ест жареного индюка. В не густо заселенной индейцами и еще не колонизированной Америке когда-то стаями водились дикие индюки. Первые переселенцы из Европы вдохновенно били их сапогами, палками и чем придется, да так усердно, что дикие индюки не сохранились даже в виде музейных чучел. Но выжили эмигранты, питавшиеся индюшатиной — первым даром незнакомого континента. Когда в 1776 году шли дискуссии о гербе новорожденных Соединенных Штатов, Бенджамин Франклин настоятельно предлагал, чтобы американским национальным символом стал дикий индюк. Но — ничего не поделаешь — в геральдическом соревновании победил белоголовый орел, а дикому индюку было уготовано место на этикетке восьмилетнего кукурузного виски, выпускаемого в штате Кентукки. Что ж, орел так орел, — был бы полет его разумен и благороден. Я не умею различать индюшиных и орлиных яиц, но пускай все они сохраняют в своей овальности беспрерывную жизнь. Ведь если то и другое яйцо изувечить, придав им форму куба, то они, согласно рекламе, замечательно впишутся в современные интерьеры, но будут мертвы и бесплодны. Думаю, что Америке это не нужно; люди обладают здесь рациональным умением строить и разрушать, обретать и терять, финишировать и стартовать, по сто раз начиная все сначала, «ab ovo» — «от яйца».