I. Две российско-германские пятилетки без планаили почему мы идем ни к чему?
Итак, начался отсчет третьего тысячелетия. Масштабные даты — новый год, новый век, новое тысячелетие — очень искушают увидеть в них и масштабные рубежи на пути к новым, конечно же, большим и хорошим, достижениям. Но беззвучный, неделимо-непрерывный и неумолимо-самостоятельный поток времени равнодушен к налагаемым на него условным меркам. Рубежи, этапы, эпохи нашей деятельности редко совпадают с круглыми числами на бесконечной линейке времени.
Тем не менее, такие даты заставляют задуматься: что же нам удалось сделать, что мы имеем сегодня и что нужно делать завтра? Куда мы вообще идем и к чему придем?
Актуальность этих вопросов для российских немцев обостряется дополнительными годовщинами: в этом году исполняется 60 лет со дня принятия Указа, ставшего началом трагедии нашего народа; в прошлом году исполнилось 35 лет с начала движения российских немцев за восстановление их государственности; чуть раньше мы должны были отметить, но так и не отметили, 10-летие нашей массовой организации "Возрождение"; исполнилось три года нашей Федеральной национально-культурной автономии; а в начавшемся году нам предстоит отметить и 10-летие I Съезда советских немцев, а также 10-летие с начала практического российско-германского сотрудничества в решении нашей проблемы.
В общем, поводов задуматься более чем достаточно.
Вторая волна в движении российских немцев в 1988 году взметнулась, как и первая в 1965-м, с чисто политическими требованиями: восстановление государственности, полная реабилитация, равноправие российских немцев с другими народами страны. Все это было обещано нам, и к этому вроде все шло, однако темпы развала СССР опережали темпы решения нашего вопроса, поэтому даже I Съезд советских немцев в 1991 г., который, в условиях упущенности восстановления Республики на Волге, должен был обеспечить первые крупные шаги в этом направлении, закончился внутринациональным взрывом, раскидавшим и наше движение, и наш народ, оставив нам на годы выжженное бесплодное поле.
На этом поле политические решения, которых мы совершенно правильно добивались, нами самими взращены быть не могли. Новая власть, в чьи обязанности, возможности и прерогативы это входило, принимать такие решения не хотела; она оказалась в разрушаемой ею же стране не командой спасателей, тем более не командой созидателей, и даже не службой поддержания порядка, а ненасытной ордой мародеров, разрушавшей все новые структуры государства для все большего растаскивания его собственности.
Можно только удивляться тому, что в этих условиях была создана Межправительственная Российско-Германская комиссия для поэтапного восстановления государственности российских немцев! С сегодняшней точки зрения это можно объяснить только тем, что тогдашняя власть не собиралась что-либо делать для российских немцев, как и для российского народа вообще, — недаром же более 90 % всех принятых тогда законов, постановлений и указов не выполнялось.
Создание Межправкомиссии сыграло, однако, большую роль: оно позволило российским немцам хотя бы на заседаниях этой комиссии вновь и вновь ставить свои политические требования; оно ввело российских немцев в сферу обсуждения и принятия политических решений — пусть и не в качестве полноправной, но все же третьей стороны; и оно легализовало, сделало востребованной и желательной для России материальную поддержку со стороны Германии.
В свою очередь, эта поддержка простимулировала принятие и осуществление важных политических решений о создании национальных районов и ряда компактных немецких поселений и вызвала принятие в России Федеральной целевой программы по российским немцам. А все это вместе помогло сохраниться в течение ряда лет движению российских немцев, а также создать начальную национально-культурную инфраструктуру в виде Российско-Немецких Домов, культурных центров, языковых курсов, издания газет и книг, художественной самодеятельности и различных культурных мероприятий.
Вместе с тем, в условиях невозможности политического решения проблемы, вынужденность заниматься только практическими делами ("проектами"), причем даже за определенное денежное вознаграждение, что вообще было ново для российских немцев, стала очень скоро играть и весьма отрицательную, даже разрушительную роль. Здесь проявилось несколько факторов.
Так, в течение более полувека российские немцы если делали что-либо для поддержания своей национальной культуры и родного языка, то только на общественных началах и, как правило, в обстановке преследований за это. От тех активистов требовались не только любовь к своему народу, но и большое мужество. Не случайно таких активистов было раньше немного.
Теперь же люди не только не преследовались за это, а наоборот — им деньги платили! Но когда дело касается денег и вообще материальных благ, то тут вперед прорывается уже совсем другой вид активистов, совсем с другой ментальностью. И с этими новыми активистами, которых стало вдруг видимо-невидимо и которые оказались более громкими, более "преданными" народу и с несравнимо более крепкими локтями, прежние активисты конкурировать уже не могли — они были быстро оттеснены "практиками" и "способными организаторами".
Но этих новых активистов обуяла внезапная любовь к народу не потому, что они плоть от плоти этого народа и что этому народу нужно было помочь. Любовь имела, как правило, другую основу: любовь теперь стала оплачиваемой, а потому и приобрела вполне определенный характер. И контакты новоявленных жрецов политэкономической Венеры со своими клиентами вели к быстрому распространению соответствующих венерическо-политэкономических заболеваний среди неверных своей национальности самых жаждущих активистов.
Так очень скоро получилось, что про политические требования и решения, необходимые народу, новые активисты благополучно забыли. Одни — делая проекты (то есть строя дома, издавая книги, проводя выставки и концерты, причем не обязательно для российских немцев, но на деньги, предназначенные для них). Другие — наладив мощный бизнес на выезде российских немцев (наиболее умело и прибыльно — в Казахстане). И тем, и другим политические решения были не нужны, наоборот: такие решения могли только лишить их неожиданно полученного в разработку Клондайка. Отсюда — не только полнейшая политическая пассивность новых активистов, но и их жгучая нетерпимость к тем, кто еще напоминал государству о политических целях.
Политические инициативы не нужны были и чиновникам с обеих сторон, так как и для них представляли собой угрозу: если проблема будет решена, то эти российские немцы ведь сами займутся дальше своими делами, и никакие чиновники где-то им уже не будут нужны. Да и такие инициативы вызывали только хлопоты: надо отвечать, реагировать, доказывать, почему "низзя". Лучше "конкретные дела", то есть те же проекты, тем более — с участием в распределении средств.
Именно отсюда начинается смычка новых активистов и чиновников в их потребительском отношении к проблеме репрессированного народа. Все, что выходит за рамки имеющего конкретные расценки в рублях и дойчмарках, то есть вопросы политики, вопросы будущего народа — это для одной стороны "политическая трескотня", а для другой — "бля, бля, бля".
Не нужны были политические инициативы и ельцинскому руководству, ибо не решать национальные проблемы пришло оно в этот мир, а в очередной раз все до основания разрушить. Что же касается российских немцев, то вместо восстановления их Республики на Волге полупьяный президент предложил им выковыривать снаряды на военном полигоне. "И Германия пусть поможет…" — ясно определил он место страны друга Гельмута в процессе "поэтапного восстановления государственности российских немцев".
В такой атмосфере и Германии было не до политических инициатив. Поэтому вся работа по решению нашей проблемы была на годы начисто лишена ее главной, политической, составляющей и умело, потому что небескорыстно, сводилась к разрозненно-бессистемной "проектной" работе, где заработки исполнителей зависели не от конечного результата, то есть не от пользы для российских немцев сделанного, а единственно от стоимости этих проектов. А отсюда и непомерно высокая эта стоимость, и нередко даже отрицательный результат "проектов" для будущего народа, и стремительное разбухание карманов подрядчиков, и, естественно, их бескомпромиссная, без всяких принципов, борьба против каких-либо политических требований и тех, кто их еще выдвигал.
Таким образом, интересы российских немцев как народа и государственные интересы двух стран, подписавших соглашение о восстановлении государственности репрессированного народа, были полностью подменены частными интересами "новых активистов"-подрядчиков. Сами российские немцы как народ в лице своего политического и национального авангарда были оттеснены, более того, подменены этими подрядчиками, которые теперь и говорили, и действовали от имени и народа, и государства, что практически вообще исключало звучание прежних политических задач.
Как следствие, многие годы на заседаниях Межправкомиссии, созданной — напомним! — для поэтапного восстановления государственности российских немцев, — если что-то еще и говорилось на эту тему, то в коммюнике все равно не включалось. Очевидно, все хорошо понимали, что при Ельцине это было бессмысленно. В результате — мертвая политическая тишь да гладь да подрядная благодать! Первое осторожное упоминание о главной цели Комиссии появилось лишь в коммюнике ее XI заседания, с подачи и по настоянию Федеральной НКА.
Между тем, будучи вынужденными в течение двух совершенно бесплановых "пятилеток" удовлетворяться лишь проектной работой, мы уже не можем больше понимающе молчать о том, что поднимать вопрос о необходимости политических решений преждевременно или не имеет смысла. Потому что времени нам больше не отпущено: эти решения необходимы сегодня и позарез! Ведь наша цель — сохранить народ, и без политических решений к ней не продвинуться.