Мне захотелось что было сил прижать ее к груди. Нора лгала. Она должна была так поступить. Что-то внутри меня говорило, что Дани моя дочь.
Я огляделся. Я видел судью, его секретаршу, Харриса Гордона и Нору. Все они смотрели на нас. Все, кроме Норы. Взгляд ее был устремлен куда-то поверх моей головы.
На ее лице я увидел тонкую улыбку и почувствовал тошнотную слабость. Мне стало ясно – я потерпел поражение. Мой адвокат был прав. Я не мог так поступать. Я не мог причинить боль своему собственному ребенку.
– Что нам делать? – шепнул я.
Мой адвокат с сочувствием посмотрел на меня.
– Дайте мне поговорить с судьей.
Я стоял с Даниэль на руках, пока он беседовал с судьей. Через несколько минут он вернулся ко мне.
– У вас будет четыре уик-энда в год. И два часа каждое воскресенье, если бы переедете в Сан-Франциско. Это вас устраивает?
– А у меня есть выбор? – горько спросил я. Он еле заметно покачал головой.
– О'кей, – согласился я. – Господи, как она должна меня ненавидеть!
С безошибочным детским инстинктом Даниэль догадалась, о чем я говорю.
– О нет, она не так к тебе относится, папа, – быстро затараторила она. – Мама любит тебя. Она обоих нас любит. Она мне говорила.
Я посмотрел на ее мордашку, такую серьезную и полную страстного желания, чтобы все так и было, и сморгнул, чтобы смахнуть неожиданно выступившие слезы.
– Конечно, дорогая, – успокаивая ее, пробормотал я. К нам подошла Нора.
– Иди к мамочке, дорогая, – позвала она ее. – Нам пора ехать домой.
Даниэль посмотрела на нее, а затем снова на меня. Я кивнул, когда Нора взяла ее на руки, глядя на меня с каким-то странным торжеством.
Такое же торжество было у нее в глазах, когда она заканчивала скульптуру, над которой долго трудилась. Нечто, с чем она боролась, чтобы подчинить своей воле и придать определенную форму. Внезапно я понял, что для нее значила Даниэль. Она была для нее не столько ребенком, сколько предметом, который Нора создала.
Она спустила Даниэль на пол, и, взявшись за руки, они направились к выходу. Когда Нора распахнула двери, Даниэль оглянулась на меня.
– Папочка, ты тоже пойдешь домой? – спросила она.
Я покачал головой. Слезы кипели у меня на глазах, я почти ничего не видел из-за них, но все же выдавил из себя:
– Нет, дорогая. Папа должен остаться здесь и поговорить с этими хорошими людьми. Мы увидимся с тобой попозже.
– О'кей! Пока, папочка!
Дверь за ними закрылась. Я оставался лишь столько времени, сколько потребовалось для подписания всех необходимых бумаг, затем на поезде добрался до Ла Джоллы и, поднявшись на борт, напился.
Прошло не меньше недели, прежде чем я протрезвел настолько, что осознал положение дел.
3
Купив билет, я сдал багаж, и мы пошли пропустить по коктейлю. Несмотря на время суток, тут было полно народу. Мы заняли маленький столик, и я заказал два «Манхеттена».
Коктейль был что надо. Холодный и не очень приторный. Я посмотрел на Элизабет. Чувствовалось, что она устала.
– С тобой все в порядке? – спросил я ее. – Я не должен был позволять тебе ехать сюда.
Подняв стакан с коктейлем, она сделала глоток.
– Я-то о'кей, – ответила она, когда на лицо ее вернулся легкий румянец. – Может, только чуть-чуть нервничаю, но и все.
– Пока нервничать не из-за чего.
– Я не из-за самолета волнуюсь, – улыбнулась она. – И из-за тебя.
Я засмеялся.
– Со мной-то все будет в порядке.
Но она не улыбалась.
– Тебе придется снова ее увидеть.
Наконец, я понял, что она имела в виду. Общение с Норой всегда кончалось тем, что мне приходилось заново собирать себя по кускам. Именно в таком состоянии я и был шесть лет назад, когда мы впервые встретились с Элизабет. И прошло уже пять лет со времени моего развода.
Стояли последние дни лета. Даниэль было восемь лет, и я только что вернулся из Сан-Франциско, вернув ее матери после одного из наших редких уик-эндов.
Дани побежала в дом, я же остался снаружи ждать дворецкого, который должен был взять ее багаж. После развода я никогда больше не переступал порога этого дома.
Дверь открылась, но то был не дворецкий. А Нора. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. В ее холодных глазах не было никакого выражения.
– Я хочу поговорить с тобой, – наконец сказала она.
– О чем?
Нора была не из тех, кто зря теряет время.
– Я решила, что Дани больше не будет посещать тебя.
Тут я почувствовал, как во мне вздымается безрассудная ярость.
– Почему?
– Она больше не ребенок. И она много понимает.
– Например?
– Например, как ты живешь на этой гнусной яхте. Она видит мексиканок, которые бродят вокруг, пьяное отребье. Я не хочу, чтобы она знакомилась с этой стороной жизни.
– Говорить ты всегда умела. Как я предполагаю, ей лучше вести тот образ жизни, который ты ей предлагаешь? С чистыми простынями и мартини к обеду?
– Тебе лучше знать. В свое время он тебя вполне устраивал. Время от времени тебя посещают дикие мысли. И тебе начинает казаться, что ты видишь воплощение зла. Она отлично знала меня. Она знала, о чем ведет речь. Усилием воли я прогнал воспоминания.
– Я поговорю с моим адвокатом на эту тему, – сказал я.
– Валяй, если ты найдешь адвоката, который вообще согласится говорить с тобой. Ты совершенно опустился, и, если обратишься в суд, я представлю свидетельство частного детектива, который расскажет о твоем образе жизни. И ты никуда не денешься.
Повернувшись, она захлопнула дверь перед моим носом. Уставившись на нее, я постоял так несколько секунд, а затем спустился по ступенькам патио к моей старой добитой развалине. Домой я попал только к вечеру и прикончил на борту полпинты виски.
Через два дня я услышал стук в двери каюты. Вывалившись из койки, я побрел открывать двери. Рывком распахнув их, я на мгновение почувствовал боль в глазах от открывшегося передо мной вида: режущая синева неба, солнце, белое платье и золотистые волосы стоящей в дверях девушки. Несколько секунд я моргал ресницами, пока не привыкнул к свету.
Девушка заговорила, и голос у нее был низким и теплым.
– В лавочке, где продают наживку, мне сказали, что ваше судно можно нанять.
Я продолжал моргать. К тому количеству виски, что я влил в себя, не хватало только этого слепящего света.
– Вы капитан? – спросила она.
Жжение в глазах, наконец, прекратилось, и, прищурившись, я посмотрел на нее. Ее вид вполне соответствовал голосу. Синие глаза, загорелая кожа, большой веселый рот и высокие скулы.
– И плюс к тому вся команда. Заходите и выпьем.
Рука, которая опиралась на мою, когда мы спускались по узкому трапу, была сильной и твердой. В каюте она с любопытством огляделась. Хотя тут нечем было любоваться. Разворошенная койка и пустые бутылки из-под виски. Но она ни слова не сказала.
– Простите мне этот беспорядок, – пробормотал я. – Но в перерывах, когда меня не нанимают, я пью.
У глаз ее появились морщинки-смешинки.
– Точно как мой отец. Я взглянул на нее.
– Его тоже нанимали? Она покачала головой.
– Он был капитаном буксира на Ист-ривер в Нью-Йорке. И в перерывах любил основательно приложиться к бутылочке.
– Во время работы не пью, – уточнил я.
– Он тоже. Он был лучшим капитаном буксира в Нью-Йорке.
Я смахнул со стола и поставил пару чистых стаканов. Затем вытащил бутылку бурбона.
– Могу предложить только воды. Льда нет.
– Прекрасное виски, – кивнула она. – Разбавлять его не стоит.
Я налил стакан до половинной отметки. Она выпила виски одним махом, словно воду. Эта девушка явно моей группы крови.
– А теперь к делу, – сказала она, ставя стакан.
– Пятьдесят долларов в день. Отход в пять утра, возвращение в четыре пополудни. Не больше четырех пассажиров.
– Сколько за неделю? Мы хотели бы пойти в Лос-Анджелес, провести там уик-энд и вернуться.
– Мы? – переспросил я. – Сколько вас?
– Только двое. Мой босс и я. Я посмотрел на нее.
– На судне только одна каюта. Конечно, если придется, я могу расположиться и на палубе.
– Вам не придется, – рассмеялась она.
– Трудно поверить, – буркнул я. – Что, у вашего парня что-то не в порядке?
Она снова рассмеялась.
– С ним все в порядке. Ему семьдесят один год, и он относится ко мне, как к дочери.
– Тогда чего ради вам нанимать судно?
– Он строитель из Феникса. У него кое-какие дела здесь и неподалеку от Лос-Анджелеса. Так как он давно уже не видел ничего кроме песка и щебня, то подумал, что неплохо было бы подышать соленым морским воздухом и даже, может быть, немного порыбачить.
– Здесь ему ничего не выловить. Не то время года. Вся рыба ушла к Мексике.
– Его это не волнует.
– С кормежкой? – уточнил я.
– Кроме уик-энда.
– Пять сотен не покажется вам слишком много?
– Четыре звучит несколько лучше.
– Ваша взяла, – сказал я, поднимаясь. – Когда вы хотите отчалить?
– Завтра утром. В восемь. Идет? Аванс вам нужен? Я ухмыльнулся.
– У вас такое честное лицо, мисс…
– Андерсен. Элизабет Андерсен.
Она тоже встала. Набежавшая волна от прошедшего судна качнула яхту, и девушка ухватилась за меня рукой, чтобы удержаться на ногах, затем кивнула и стала подниматься по трапу.
– Кстати, мисс Андерсен, – крикнул я ей вслед, – какой сегодня день?
Она засмеялась. Смех у нее был тоже мягкий и теплый.
– Точно как мой отец. Он всегда первым делом задавал тот же вопрос, когда приходил в себя. Среда.
– О, конечно.
Я смотрел, как она шла по пирсу к своей машине. Повернувшись, она помахала мне, а затем, сев в кабину, двинула с места. Я вернулся в каюту и начал прибираться.
Вот так я ее и встретил. И прошло не меньше года, прежде чем мы поженились.
– Чему ты улыбаешься? – спросила Элизабет.
Я сразу же вернулся в сегодняшний день и, потянувшись через стол, взял ее за руку.