То, что произошло потом, похоже было на чудесную сказку.
В вагоне ехала группа крестьян. Очевидно, они возвращались по домам с какой-то большой демонстрации в Калькутте: рядом с ними были свалены в кучу свернутые транспаранты, сложенные полотнища красной материи и древки от знамен. В той же компании были и горожане: господин с портфелем, по виду политический деятель, и несколько образованных молодых людей. Они подозвали к себе мальчика, брата девушки, и долго с ним шушукались. Время от времени к ним подходили другие пассажиры и тоже о чем-то шептались. Длинный Гирджа понял: готовится заговор.
Он пошел проверять билеты в другие вагоны. Примерно через час, когда поезд остановился в Кришнанагаре, Длинный Гирджа вышел на платформу и увидел, хотя было уже темно, что у одного из вагонов толпятся люди и заглядывают в окна. У некоторых в руках была поклажа. Длинный Гирджа признал их: это же пассажиры из того вагона, в котором ехала девушка. В Кришнанагаре им надо было сходить, и они сошли, но почему-то не спешили отойти от поезда.
В Ранагхат поезд прибыл под вечер. Тогда еще только начинало смеркаться. Что называется, свет был как раз для смотрин. А пока поезд доехал до Кришнанагара, уже наступила летняя ночь, и в темноте мало что можно было увидеть.
До Дхубулии еще минут сорок пять. Там уже налаживают виселицу. Палач проверяет веревки и блоки: все ли в порядке, не надо ли смазать маслом поржавевшие места? А девушка будто сидит в камере смертников и затаив дыхание ждет ответа на последнее прошение о помиловании.
Пока поезд стоял в Кришнанагаре, у Длинного Гирджи были дела в других вагонах. Но мысли о девушке не оставляли его. Когда поезд тронулся, Длинный Гирджа, не в силах унять волнение, вскочил на подножку того самого вагона[44]. Пассажиры приветствовали его радостными возгласами:
— Входите, входите! Милости просим!
Первым делом Длинный Гирджа направился к той скамейке, где недавно сидела и плакала девушка. Скамейка была пуста! У Длинного Гирджи сердце захолонуло. Где же девушка? Что случилось?
Его окликнули. Он оглянулся и увидел тех пассажиров, что возвращались с демонстрации из Калькутты. Они стали в круг и, размахивая руками, подзывали его к себе. Внутри круга видны были две свадебные шапки.
Длинный Гирджа подошел поближе и увидел удивительную картину. На полу были расстелены две газеты. На одной из них в свадебной шапке, улыбаясь во весь рот, сидел юноша. На другой газете, тоже в свадебной шапке, сидела та девушка и, опустив голову, все еще плакала. Но одета она была в новое красное сари. И плакала уже по-другому — так, как плачут от радости. Все необходимое для свадьбы было на месте: земля, цветы, листья бильвы, светильники, даже откуда-то привели старого, беззубого брахмана с колокольчиком. Руководитель группы, господин с портфелем, руководил и свадебной церемонией. Совмещая в одном лице и главного дружка жениха, и опекуна невесты, он торжественно восседал с двумя цветочными гирляндами в руках. А мальчик, двоюродный брат невесты, гордо держал в руках раковину и готов был задудеть в нее по первому слову.
Длинный Гирджа обрадовался несказанно. В кармане у него было двадцать рупий, и он вручил их руководителю, сказав, как положено:
— Благословляю!
Беззубый брахман забормотал санскритские мантры[45] и зазвонил в колокольчик, мальчик начал дудеть в раковину, и Длинному Гирдже объяснили, что произошло. От жениха до жреца-брахмана, от свадебных шапок до раковины — все было найдено в поезде, что называется, с миру по нитке. В любом поезде всегда есть пассажиры, которые едут на свадьбы, закупив те или иные свадебные принадлежности. Таких пассажиров разыскали: у одного нашлись свадебные шапки, у другого — раковина, кто сам уступил, кого пришлось поуламывать, но в конце концов достали все, что нужно для свадьбы.
Как только поезд прибыл в Дхубулию, вся свадебная компания с радостными воплями выплеснулась на перрон. Жених, как оказалось, был сам из Дхубулии. Ему и раньше случалось видеть издалека эту девушку. Поэтому он сразу согласился взять ее в жены. По специальности он электрик, зарабатывает неплохо.
В Дхубулии стоянка поезда — одна минута. Длинный Гирджа, не спускаясь с подножки вагона, провожал взглядом свадебную процессию. А на перроне какие-то люди, не обращая внимания на веселую свадьбу, перебегали от вагона к вагону и, вытягивая шеи, озабоченно вглядывались в окна, ища кого-то. Поезд тронулся, и Длинный Гирджа, хоть и был тогда уже солидным мужчиной, крикнул этим людям, как озорной мальчишка:
— Тю-тю, улетела птичка! Не поймать вам ее теперь!
В эту поездку Длинный Гирджа захватил с собой новую книжку под названием «Tryst with tiger». Автор — Шер Джанг. О таком авторе он прежде не слыхал. Наверное, это псевдоним. Ведь слово «шер» значит «тигр». Когда Длинный Гирджа покупал эту книжку, он еще не знал английского слова «tryst». Сегодня утром заглянул в словарь и выяснил: «tryst» значит «свидание». То есть книга называется «Свидание с тигром». Наверное, потому и автор взял себе псевдоним со словом «шер».
За окнами не утихал ливень. В такую погоду читать не тянет. Одно за другим приходят воспоминания.
Это случилось, когда Длинного Гирджу отправили работать на узкоколейную линию в Северную Бенгалию. Чтобы расходов было поменьше, он и семью поселил в Силигури. А сам каждый день совершал рейсы Дарджилинг — Силигури. Там дорога проложена по горам, и поезд везли два паровоза: спереди и сзади. Вагоны всегда были набиты битком.
Однажды на станции Карсиянг в вагон внесли на носилках мужчину средних лет. Никто ничего не объяснял, но и так было видно, что у него туберкулез в последней стадии. Мужчина был гуркха[46]. Во рту у него блестели две золотые коронки. Ехал он до Ронгтонга.
Постепенно большинство пассажиров, прихватив свои пожитки, перебралось из этого вагона в другие. Оставшиеся расселись подальше от больного.
Вместе с больным гуркхой ехала его жена. На нее страшно было смотреть. Она не плакала, нет, но с таким горестным видом сидела у изголовья умирающего мужа, что сама казалась воплощенным горем.
Длинный Гирджа не боялся болезней. Стоя у дверей вагона, он завел с гуркхой беседу. Тот понимал бенгальский, потому что когда-то жил в Калькутте. Длинный Гирджа говорил по-бенгальски, гуркха — на ломаном хинди.
Он рассказал, что во время войны побывал во многих странах. После войны и даже после того, как Индия получила независимость, этот гуркха продолжал служить в армии у англичан и воевал в Малайе. Из его слов Длинный Гирджа понял, что гуркха привык воевать и хладнокровно убивать людей, ничуть не задумываясь о том, хорошо это или плохо. Цирюльник стрижет всех подряд, не выбирая клиентов. Дхоби[47] всем стирает одежду. Так и гуркха относился к войне: это для него наследственная профессия.
Гуркха ехал в родную деревню. Он хотел провести последние дни своей жизни в родном доме. Врачи тщательно обследовали его и сказали, что болезнь не заразная.
О своей смерти он говорил очень просто. Конечно, ему не хотелось умирать, но никакого страха он как будто не испытывал.
Потом Длинный Гирджа отошел от гуркхи: надо было проверить билеты у других пассажиров. Вдруг из дальнего угла вагона раздался истошный крик:
— Змея!
Жена гуркхи вскочила и побежала посмотреть, что там происходит. Длинный Гирджа оглянулся и увидел: больной тоже поднялся и сел на своем ложе. Его лицо исказилось от страха.
Через несколько секунд весь вагон уже был охвачен паникой. По полу металась кобра с раздутым капюшоном. Группа смельчаков бегала за ней, другие пассажиры, смертельно испуганные, шарахались из стороны в сторону. Отовсюду только и слышалось:
— Змея! Змея! Вот она! Бей ее! — Обо всем прочем на свете люди позабыли.
В конце концов змея была поймана и убита. И почти тут же все услышали женский вопль — это закричала жена больного гуркхи. Поскольку у всех перед глазами еще стояла только что приконченная змея, пассажиры решили, что она успела укусить несчастную женщину. Несколько человек бросились к ней на помощь, прихватив с собой веревки — чтобы наложить жгут…
Жена гуркхи билась в истерике на полу, простирая руки к двери вагона. Дверь была распахнута настежь. На скамье, где лежал гуркха, — пустая постель.
В глубоком ущелье нашли потом месиво из мяса и костей — все, что осталось от бравого гуркхи. При воспоминании об этом у Длинного Гирджи до сих пор подступает к горлу тошнота.
Совершенно ясно: гуркха не мог выпасть из вагона и никто его оттуда не выталкивал. Он сам открыл дверь, сам выпрыгнул наружу. И это было не самоубийство: гуркха спасался от змеи! Неизлечимая болезнь уже накинула петлю ему на шею. Еще немного — и палач рванул бы веревку. Но смерть на войне или смерть от болезни — для гуркхов дело обычное. Тут нет места для страха. А вот умереть от укуса змеи — к такому концу гуркха не был готов. И он не просто испугался, он потерял голову от страха.
Длинный Гирджа не перестает удивляться тому, сколь причудливо сочетаются в людях страх и бесстрашие.
11
Шоходеб был поражен тем, как раскованно и непринужденно держала себя Татия в купе Упен-да. За недолгое время их знакомства Шоходеб успел понять, что Татия задавлена множеством комплексов. Самой заметной чертой ее характера была неуверенность в себе. Татия как бы все время пыталась быть решительной и сильной, и это ей все время не удавалось.
А здесь, в купе Упен-да, Татию словно подменили. Она будто сразу стала хозяйкой и всех вещей, и самого Упен-да. Может быть, дело именно в этом старике? Может быть, именно он какими-то тайными силами расколдовал Татию?
Татия сказала:
— Упен-да, пожалуйста, не спорьте со мной. Чемодан — это не ваша забота. Оставьте на ночь все, как есть, а я завтра утром приду и все аккуратно уложу. Прошу вас, забудьте об этом и не делайте из мухи слона.