‒… третий глаз!
‒ Открылся! В смысле закрылся! В смысле всегда у нас… у вас был, Зинаида Мафусаиловна!
С любовью в моей жизни было вообще всё сложно. Кроме мужа, в моей жизни других мужчин не было. Просто не хотелось. Не потому, что я ждала его, одного-единственного. Нет, студенческая жизнь ‒ она во все времена студенческая жизнь. Мне даже попробовать не хотелось. Меня вообще физическая сторона отношений не привлекала. Я всегда ценила в муже другие его качества. Он до самой смерти был весьма моложав и подтянут, и я вообще не чувствовала рядом с ним разницы в возрасте. Он был стар телом, а вот я стара во всех остальных смыслах. И я такой, увы, родилась. Ещё в пять лет я понять не могла, какой смысл вот в этой игрушке? Что мне, собственно говоря, с ней делать? Играть я тоже не умела. Мне порой казалось, что я некий эмоциональный инвалид. Нет, чувства у меня были. Но увы, весьма и весьма скудные. А чем старше я становилась, тем палитра желаний и эмоций становилась всё беднее. И я знала, что у древней Зинаида Мафусаиловны радостей в жизни гораздо больше. И эмоций тоже. Одна злость на рептилоидов чего стоит!
‒ Мы пришли, Зинаида Мафусаиловна! ‒ возвестила я.
‒ В мои времена чемоданы были другие, ‒ произнесла в который раз Зинаида Мафусаиловна свою традиционную фразу, обыграв название магазина.
И в магазине мы привычно разделились. Я пошла смотреть на новые поступления посуды и книг, а она устремилась к бижутерии и прочим драгоценностям. Зинаида Мафусаиловна напоминала мне ворону, старую и чёрную, что любит всё блестящее. И чем ярче, тем лучше. Главное, то, что это порой была самая простая дешёвая бижутерия, Зинаиду Мафусаиловну совершенно не волновало. Она всё равно с упоением эти сокровища перебирала. Потом что-то обязательно выбирала. Ходила с этой безделушкой по магазину, а потом возвращала обратно. Редко когда она доходила с чем-то до кассы.
Я стояла и мучительно вспоминала, есть ли в моей «Библиотеке приключений» именно вот этот роман Майна Рида. Или я что-то путаю. Точно помню, что держала эту книгу в руках. Но «Библиотека приключений» была на верхних полках, и я туда уже очень давно не залезала. Незачем было. Те книги, что там стояли, я не перечитывала.
Ко всем моим прочим «достоинствам», я ещё была буквоедом. Книги поглощала с огромной скоростью и часто без разбору. Но вот по-настоящему нравилось что-то редко. А уж к прочитанному возвращалась вообще крайне редко. Но уж если книга понравилась, то могла зачитать её до дыр.
‒ Милочка! Нам срочно нужно вернуться!
‒ Куда?
‒ Зачем ты спрашиваешь?
‒ А, ну да. Я же решила, что больше никогда не буду с вами спорить! ‒ и я прикрыла глаза.
‒ Нет, вы посмотрите на неё, она решила… А у меня ты спросила?!
‒ Мы же только пришли? ‒ вопрос был риторический.
Я положила на полку книгу, решив её не покупать. И дело было не в цене. Просто книг у меня было много, а места мало. И я не была уверена, что у меня такой нет. Но всё равно ситуация была странной. Обычно мы в магазине зависали долго. А здесь что? Но, может, ей плохо? Всё же она не старая, а древняя?
Мы двинулись не на выход, а к кассе. Учитывая то обстоятельство, что я ничего не купила, это было странным. Зинаида Мафусаиловна себе что-то брала редко, почти никогда. На кассе Зинаида Мафусаиловна очень долго кряхтела и скрипела. Она теребила пурпурную шаль артритными пальцами, неизменно унизанными серебряными кольцами, и то и дело поправляла немыслимую шляпку на голове. Потом обязательно нужно было потрогать проеденную и заштопанную в нескольких местах горжетку и подвинуть на носу огромные роговые очки.
Я была уверена, что зрение у неё отменное, и очки она носит только чтобы подчеркнуть собственную значимость. Потому что она смотрела и сквозь них, и сдвинув их на самый край длинного носа, и задвинув их к самой переносице, при этом отчего это зависело, было совершенно непонятно.
Наконец она выложила на кассу перед милой девушкой что-то бело-чёрное. Я лично не поняла что, пока Зинаида Мафусаиловна не принялась рыться в своём ридикюле, напоминавшем огромный старинный кошелёк с двумя металлическими блестящими шариками в качестве замочка. Она всегда громко ими щёлкала, когда открывала и закрывала.
Перед милой и, на мой взгляд, очень терпеливой девушкой лежало колечко с большой, явно пластмассовой перламутровой искусственной жемчужиной. Пока Зинаида Мафусаиловна старательно искала кошелёк в ридикюле, я успела её рассмотреть. Ничего необычного и явно дешёвая бижутерия.
‒ Зинаида Мафусаиловна, давайте, я оплачу? ‒ не сильно рассчитывая на успех, спросила я.
Моя единственная подруга никогда не разрешала за себя платить. Будь то простенькая бижутерия в любимом магазинчике или пирожное в кафе, или стаканчик с кофе, что мы брали у метро. Всегда она платила за себя сама, чётко высчитывая каждый рубль, поэтому сейчас моя челюсть чуть было не выпала, как у скелетообразного Кощея Бессмертного при разговоре. Да, я всегда придерживалась твёрдого убеждения, что как только Кощей открывал рот, так тут же терял свою челюсть. Ну потому что не может эта часть черепа, потеряв все сухожилия, не выпадать. Правда, мне возражали, что он скелет, обтянутый кожей. Но тогда это больше похоже на древний Египет с его мумиями.
‒ Да, Мариночка. Вы не могли бы заплатить за эту безделушку? Сегодня это важно, ‒ ответила Зинаида Мафусаиловна и с громким щелчком захлопнула свой ридикюль.
Я протянула девушке, имеющей ангельское терпение, карточку, и расплатилась.
А потом сама забрала покупку, потому что Зинаида Мафусаиловна с царственным видом, прямой спиной и очками, держащимися на кончике её носа, двинулась к выходу. Я зажала в руке дурацкую вещицу и побежала догонять Зинаиду Мафусаиловну, потому что старушка вдруг развила нешуточную скорость.
Почему я терпела все эти выкрутасы древней, как сами пирамиды, женщины? Причин было много. Она не принимала отказы. Мне было почему-то неловко отказывать ей. Не могла я смотреть в эти глаза. И неважно, где в этот момент были её очки. А ещё она единственная, кто был готов терпеть и мою не сильно дружелюбную особу. Дружить я тоже, увы, не умела. Дружба, как и любовь, на мой взгляд ‒ это дар, данный нам от рождения. Я считала это чудом, заложенным куда-то глубоко в нас. Может быть, даже в нашу генную память? Это выработанный интуицией навык, что мамонта легче завалить с друзьями. Но увы. Мамонтов стало всё меньше встречаться на пути, и этот ген как будто атрофировался. Так что она была моя и в самом деле единственная подруга. А ещё она была той, кто был способен пробудить во мне хоть какие-то эмоции. Я нервничала, злилась, раздражалась последнее время исключительно только в её присутствии. И это немного пугало.
‒ Итак, мы достигли этой отправной точки. И отсюда у меня, всё же возвращаясь к нашему предыдущему разговору, очень важный вопрос. Мариночка, милая моя. Так что же вы выбираете? Кто у нас наибольшее зло? ‒ вдруг спросила она.
‒ Рептилоиды? ‒ не очень уверенно ответила я.
‒ Отлично! Пусть будут рептилоиды! ‒ не совсем логично, но очень довольно ответила Зинаида Мафусаиловна.
Я даже уточнять не стала. Спросишь что-то и тебе мало того, что не ответят по существу, так ещё наговорят такого, что уши свернутся в трубочку и с них будет свисать лапша быстрого приготовления.
‒ Знаете, Зинаида Мафусаиловна, после общения с вами утверждение, что совместимость по психическим расстройствам важнее, чем по гороскопу, приобретает всё больше новых нюансов. Вы мы с вами однозначно совпадаем, ‒ вздохнула я.
‒ Вот как?
‒ Да. Моя затяжная депрессия и ваша вера в то, что кто угодно виноват во всех бедах человечества, кроме собственно самого человека, ‒ ответила я.
‒ Ну если тебе нравится так думать, то почему бы и нет? Но давай лучше вернёмся к рептилиям во всём их разнообразии. Вот, например, Тинторетто? ‒ села она на своего любимого конька.
‒ А что с ним?
‒ Его рептилоид? Как тебе?
‒ Это не рептилоид. Согласно мифу, на этой картине человек, превращённый в лягушку. Они дали богине Лето тухлую воду, а в наказание она превратила крестьян в лягушек. Это лягушка, ‒ твёрдо возразила я.
‒ Глупости не говори. Если бы Тинторетто хотел нарисовать лягушку, он бы и нарисовал лягушку. А он на своей картине изобразил рептилоида! ‒ непререкаемым тоном заявила Зинаида Мафусаиловна.
‒ Ну, может быть, он не знал?
‒ Что не знал? ‒ изогнула она бровь.
‒ Что-нибудь не знал? ‒ протянула я.
‒ Да, бывало так, что художники не знали некоторых, например, африканских животных и рисовали всякую ересь. Но лягушка? ‒ хмыкнула она.
‒ Ну… Он рисовал человекоподобную лягушку?
‒ Иными словами, рептилоида? Чешуйчатую тварь, которую победил Георгий Победоносец. Кстати, о нём!
Дальше разговор тёк неспешно и довольно интересно. Правда, я опять слушала, то и дело погружаясь в собственные мысли. Так мы добрались до дома, и Зинаида Мафусаиловна полезла в почтовый ящик, гремя связкой ключей.
‒ Жировки, ‒ пробормотала она, доставая из ящика квитанции.
Да, да. Именно вот так: «жировки»! Только она их так называла. Я ни от кого больше не слышала этого странного слова. Какая-то абракадабра. Смесь толстого человека и не самого приятного кожного высыпания.
‒ Мариночка, давайте, я вас чаем напою? Индийским. Вам с колотым сахаром или рафинаду? ‒ предложила, как обычно, она.
Ответ ей был не нужен. Мы стали медленно подниматься на третий этаж пешком. Лифт Зинаида Мафусаиловна тоже не выносила, считая механизмом от лукавого. Или от рептилоидов? Здесь уж как пойдёт.
Мы вошли в её квартиру, и я в который раз поразилась, как у неё там всё было просто замечательно обустроено. И вот что главное, не было этого запаха пожилого человека. И пыли. Пыли и грязи тоже не было. А вот хлам был. Но какой-то чистый хлам. Наверное, вот такой абажур уже совершенно точно ни у кого на кухне не висит. Ну ладно торшер. Он, наверное, у многих есть. Но абажур на кухне? Тканевый? На кухне? Нет, у меня отказывалось всё это помещаться в голове.