– А ну-ка, взгляни сюда. Может, и второй найдется?
Ответ поступил через две секунды.
– Да вот же, конечно, вот он! В обнимку стоят. И тачка эта! Точно! – Без балды?
– Зуб даю!
Серега второй раз улыбнулся, но теперь не мрачно, а кровожадно. И обратно перешел на “вы”.
– А вы везучий человек, Каланчевский.
– Почему вы так решили?
– Потому что еще живы…
Казанцев пришпилил над рабочим столом тетрадный листок с написанным фломастером текстом:
"Сниматель психологических стрессов. В случае внезапного приступа ярости – скомкать и выбросить в ведро”.
Гончаров поднял правую бровь, прочитал текст и назидательно отметил:
– Нет такого слова “сниматель”.
– А почему тогда баб снимают?
– Это особенности родной речи. Сленг.
– И у меня сленг.
– У тебя не сленг, а отсутствие начального образования. Сниматель.
– А ты – глушитель.
Разобравшись с проблемой, коллеги закончили интеллектуальную разминку.
– Белкин, – повернулся Казанова вправо, решив потягаться интеллектом с Вовчиком, – я тут прочитал, что Жорж Сименон устраивал такой аттракцион – садился в витрину и печатал на машинке очередной детектив, который тут же шел в набор. Работа вживую, без фонограммы. Греб за это нехилые франки. Предлагаю в нашем универмаге устроить аттракцион под названием “Белкин, раскалывающий преступника и тут же отправляющий его в “Кресты””. Представляешь, как выгодно? Во-первых, наконец-то заработаем на ремонт, во-вторых сами приподнимемся, в-третьих, не надо таскаться по судам – куча свидетелей, что никто преступника не прессовал, в-четвертых…
– В-четвертых, ты заткнешься сегодня хоть на минуту, сниматель?
– Не дождешься. А в витрине ты бы классно смотрелся, Вовчик. А если еще и за рекламу брать будешь – совсем отпад. “Владимир Белкин – вторая молодость ваших ног!”
– Гончар, выключи его. Не могу больше. Возьми лучше швабру, Константин Сергеевич. Твоя очередь убирать.
Казанова повернулся влево:
– Гончар, мы куда сегодня с тобой собирались? В какой адрес?
– Я вообще-то один собирался.
– А я помогу! Святая заповедь полицейского – идя на дело, прикрой зад. Так и быть, на сегодня стану твоим прикрывателем.
– Спасибо, Константин Сергеевич. Но помни – за зад отвечаешь головой.
– На чем едем?
– У нас есть выбор?
– Метро, трамвай, троллейбус, машина, Белкин.
– Гончар, уведи его!
– Все, Вовчик, исчезаем. Прокатимся к соседке этой Куколки.
– Ты что, еще не ездил?
– Звонил. Целый день никто трубку не снимает. Наверное, телефон барахлит. Сейчас многим пенсионерам вырубают за неуплату. А может, работает еще. Но к восьми должна всяко вернуться. Девчонка трехлетняя не будет же дома одна сидеть. Черт, вещички не забыть бы занести.
Сразу после таинственного исчезновения задержанной по подозрению в убийстве Шерифа девочки опера вспомнили важнейшее правило сыщика – куй железо, пока горячо, – и бросились за пока еще не утраченными уликами.
При повторном обыске квартиры нашлась валюта, при посещении ларька – три видеокассеты. Борька-спекуль, слегка позапиравшись, подтвердил факт покупки у Куколки видика и цепочки. Факт подтвердил, но вещички не вернул. “Ну, в натуре продал, мужики! Лоханулся! Я наивный, меня обмануть легко!”
Тогда же, во время обыска, Гончаров звонил в Дверь соседки, но напрасно – со слов пьяницы, вновь приглашенного в понятые, тетя Шура минут за десять до этого выскочила из подъезда с авоськой в руках. Время поджимало, ждать возвращения не стали, решив навестить попозже и вдумчиво побеседовать. С упором на гражданский долг. Большинство преступников, не только убийц, задерживается именно таким образом. Путем соответствующей обработки любимых родственников и друзей. С помощью грандиозных операций “Розыск” или “Гастролер” ловят обычно тех, кто не прячется. Поэтому у нас своя операция, “Семафор”.
Через час, проследовав уже знакомым маршрутом, Гончаров и Казанцев с остервенением давили на кнопку дверного звонка тети Шуры, надеясь, что последняя либо медленно передвигается, либо раздумывает – открывать или нет.
– Может, уехала?
– Чего ради? С трехлетним, да к тому же чужим ребенком?
– Сгоняй, посмотри на окна. Если свет горит, дверь вынесем, чтоб не борзела. Пожилая женщина, а туда же… Ладно б бандиткой была.
Гончаров сбежал вниз по ступенькам. Костик прислонился к стене, достал сигарету, взглянул на дверь. “Не открывайте двери незнакомым! Преступники могут представиться кем угодно – милиционерами, врачами, журналистами, крестьянами. Будьте бдительны!”
Народ, наслушавшись, активно бдит. А милицейская практика требует работы со свидетелем. Свидетель там, за дверьми. Не верит, что он свидетель. Бдит. Часто при этом посылает. И попробуй достань. “Не вызывали! Присылайте повестку!” – “Да нам бы срочно, товарищ. Ну, хоть через цепочку. Мы вас обходом охватить должны…” – “Зато я никому ничего не должен!” Ну и пошел ты… Вернулся Паша:
– Темно. Дверь можно не ломать.
– И что теперь? Я ж говорил – позвони предварительно. Целый час угрохали.
– Завтра еще раз в больницу слетаю. Может, действительно куда съехали?
– Правильно, а на сегодня хватит. О, кстати, – Казанова взглянул на календарик в часах, – чуть не забыл. Я ж приглашен. К этим, свидетелям фиговым. Компанию составишь?
– На собрание?
– Домой! К сестре Анне. Вот такая сестра!
– Она одна?
– Вторую вызвонит! Помчались? Казанова потушил о стену окурок и, не дожидаясь Пашиного ответа, ринулся вниз.
Ольга положила трубку на рычаг. Боже, почему никто не отвечает? Хоть самой езжай. Катьке надо принимать таблетки. В последний раз еле успели снять приступ…
Тетя Шура, конечно, знает. Ольга ей все подробно объяснила, но вдруг денег не смогла достать или что напутала. Почему же никто не берет трубку? Катька-то всегда дома. В такую погоду полчаса погулять максимум, а потом – в тепло. Ну, что еще за беда?
Молоденькая отделенческая сестра, очевидно, почувствовала тревогу:
– Что-нибудь случилось?
Ольга кивнула:
– Дочь оставила у соседки. Со вчерашнего утра никто трубку не берет.
– Уехали, значит. Не волнуйся. У меня муженек, дьявол, никогда не предупреждает. Я куда только не звоню, все нервы вымотаю, а он через два дня с наглой рожей заваливает – здрасьте, это я. Вернулся.
Ольга поднялась и, шаркая тапочками, вернулась в палату. Соседки не было – на процедурах. Ольга достала из сумочки сигарету, закурила. В голову лезли самые поганые мысли.
Может, Катьке стало плохо и ее увезли в больницу, а тетя Шура сидит с ней? Но она дала бы знать. Не смогла?.. Возможно. Через час, если не объявятся, позвоню Женьке, пускай съездит домой.
Стоп! Может, телефон отключили менты, а сами сидят и ждут? Что же делать-то? Я же никогда не выйду из этой больницы, я просто свихнусь!
Дверь скрипнула, Ольга резко обернулась.
Молодой человек в длинном черном пальто с букетиком из трех гвоздик в руках улыбнулся и слегка поклонился.
– Вы к Ирине? – Ольга кивнула на кровать соседки. – Она на процедурах.
– Отнюдь, отнюдь. Я исключительно к тебе. Цветочки вот принес. Куда воткнуть? Смотри, какие красивые. Сказка!
– Простите, я вас не помню.
– Это не имеет принципиального значения. Давай не будем обращать внимания на этикет. Вам разве не приятно и не удивительно получить цветы от незнакомого мужчины? Необъяснимая женская логика. Все время ждете чудес, а когда чудеса начинаются – рубите с плеча: “Простите, я вас не помню”.
Мужчина воткнул гвоздики в соседский пакет с кефиром.
– О! Очень живенько.
– Я не понимаю, кто вы такой.
– А хотите, я угадаю, о чем ты сейчас думаешь?
Ставлю сто к одному.
Он сел на кровать и закинул ногу на ногу. Ольга не знала, как себя вести. Что от нее надо этому пижону в черном? Кто он вообще такой? Мент? Или, может, Женька прислала, а он решил повыделываться?
– Ты, моя хорошая, думаешь о своей маленькой-маленькой доченьке. – Голос парня был вызывающе слащав и противен.
Ольгой овладело нехорошее предчувствие.
– О, я, кажется, угадал. Спешу, спешу успокоить. Доченька в полном порядке. Вот, просила передать.
Парень извлек из кармана пальто розовую Катькину ленту.
Ольга замерла.
– Где Катя? Кто ты такой? Где тетя Шура?
– Ой, ой, как много интересных вопросов. Мне сразу-то и не сообразить. Тетя Шура? Это такая старая каракатица из квартиры за стенкой? Понятия не имею, где твоя тетя Шура. Возможно, она приболела, может быть, очень серьезно. Лишилась речи и памяти. Это случается, когда слишком активно участвуешь в политической борьбе. Минуточку, минуточку, не надо так хмуриться, швы разойдутся.
– Слушай…
– Сидеть! – Парень неожиданно поднялся и резко толкнул Ольгу на кровать. Потом схватил ее за волосы и что было силы оттянул назад. Ольга вскрикнула от боли.
– Тихо, шкурка рваная. Не верещи и слушай, – шептал парень Ольге в самое ухо. – Кто я такой, тебя волновать не должно. Скажу одно – я человек серьезный и воздух порожняком не гоняю. Меня интересует только один вопрос – где твоя долбаная подруга?
– К-какая подруга? – тоже шепотом, морщась от боли, выжала из себя Ольга.
Парень еще сильнее потянул за волосы.
– Ты что, шкурка, не поняла? Подруга, с которой ты в одной хате клопов кормишь.
– Я не… не знаю, где она…
– А я это предвидел. Так вот, запоминай, мордашка. Завтра, в шесть вечера, мы будем ждать ее в Пассаже. Есть такой маркет на Невском, бабские товары. Если не дождемся, то в семь ты получишь большой пальчик своей соплявки. Да, да, Катеньки. А мы будем продолжать ждать. Еще день. Опять не придет, извини – дочку не увидишь. Ты поняла, шкурка, поняла?
Ольга закатила глаза.
– И еще. Будете дергаться, звать ментов, пеняйте на себя. Там все замазано. Все. Тебя не удивило, как мы быстро нашли тебя и твою доченьку? То-то. Сунетесь – узнаем сразу.