В эту ночь я снова была немилосердно вырвана из сна, но на сей раз — в виде исключения — это было только к лучшему. Потому что в том кошмаре, который мне как раз снился, я сама была той одержимой, что ворвалась в класс с автоматом и косила учеников рядами. И как мне могло такое присниться, ломала я голову. С другой стороны, странно уже то, что резню в школах никогда не учиняет учитель, а всегда только ученики. При нынешней ситуации в школе учителя давно могли бы свихнуться.
Почти на каждом уроке стою у доски и в отчаянии спрашиваю себя, какую бы мотивацию придумать для усталого класса. Еще весной я хотела разобрать с ними гетевскую «Пасхальную прогулку» из «Фауста» и столкнулась с полным непониманием. К доске сразу вызвалась девочка, от которой я не ждала ничего хорошего. Лаура — образцовый пример скучающего тинейджера, абсолютный cool, как утверждают ее восхищенные подруги. Худшей попсы, чем строка «Долина зеленеет ожиданьем счастья», ей отродясь не приходилось читать, — с вызовом заявила она. Но это были еще цветочки. Удар следовал за ударом, они, как видно, заранее сговорились разнести в пух и прах нашего короля поэтов. Следующий высмеивал строку «швыряется бессильной ледяной крупой», еще один изгалялся над «веселым челном». Мне не давали и слова сказать. Кидаться мелом, как наш директор, — это не мой стиль, палить из автомата в конечном счете тоже. В отчаянии я стукнула кулаком и продиктовала им в беспощадном темпе особенно трудный диктант. Хотели они того или нет, а им пришлось притихнуть. У Биргит таких поражений, пожалуй, не бывает никогда.
На следующее утро с полным багажником бутылок я покатила из супермаркета прямиком к новой квартире. Не прошло и десяти минут, как у дома остановился трактор, и из него спрыгнул молодой человек. Прицеп он загрузил основательно.
— Надеюсь, ваш муж дома, — сказал он. — Одному мне этот буфет не выгрузить.
— Мой муж похитил нашу общую кухню и сбежал, — сказала я, присматриваясь к привезенному хламу.
Буфет выглядел совсем не так, как я себе представляла. Я рассчитывала на мебель из сосны, желательно с грубой мужицкой резьбой, и никак не ожидала, что этот колосс окажется из трухлявого грушевого дерева.
— Верхнюю и нижнюю части я уже разобрал, — сказал он и заранее вытер пот. — Но каждая сама по себе тяжела как свинец. Зато в него входит все, что нужно для кухни! А не подыскиваете ли вы, случаем, нового мужа? В крестьянском хозяйстве хорошая женщина никогда не помешает…
— …и всегда поможет таскать тяжести? Это вы хотели сказать?
Он оглядел меня и отрицательно покачал головой.
— Я могу пока начать со стульев и стола, — предложил он. — А выдвижные ящики вы могли бы, наверное, взять на себя. Но вот с двумя большими частями буфета нам вдвоем не управиться.
В этот момент из-за угла вывернул велосипедист в красных брюках и желто-черной куртке — ну чисто флаг Германии на колесах, — и мой поставщик не постеснялся его остановить. Незнакомец без всякой охоты принялся помогать. Я подсчитала в уме бутылки просекко, и мне стало боязно, что их может не хватить.
Часа через два моя кухня уже стояла на своих трухлявых ногах. А мы втроем сидели за столом из грязно-желтой древесины лимба, с серо-белой пластиковой столешницей, пили по очереди из горла и братались, стаканов у меня еще не было. Шесть стульев источали запах коровника. Собственно, недоставало только свисающей с потолка липучки для мух, и деревенская идиллия была бы безупречной.
— А что, кухня что надо, — сказал велосипедист и прыснул, едва успев подставить свой велошлем под брызги просекко.
— Неповторимое приобретение, ведь в ящиках все еще хранится королевское столовое серебро, — хвастался крестьянский сын, хихикая от озорства, как двенадцатилетняя девчушка.
Поскольку я собственноручно заносила в дом три выдвижных ящика, я-то знала, что в них хранится на самом деле.
— Дайте глянуть, — попросил велосипедист, и я продемонстрировала ему содержимое: коллекция старых пробок, зубочисток, упаковочных резинок, шпагата для цветов, соломинок для коктейлей и этикеток для консервирования.
— Первосортный товар! Выбирай! — сказала я, и он потянулся к пуговице от национального наряда с выдавленным эдельвейсом. Только теперь я увидела, что эта старинная вещица — и впрямь серебряная.
Я отхлебнула из бутылки еще один изрядный глоток и не знала, то ли мне смеяться, то ли плакать.
В конце концов, мы расстались после крепких объятий, потому что мне надо было срочно в Бад-Дюркхайм отдавать маме машину. Один влез на свой тягач, второй сел на велосипед. Только в машине я сообразила, что не так уж и трезва.
У мамы в гостях оказалась моя кузина с малышом на руках. Я смутно припомнила, что пару месяцев назад получала известие о рождении младенца. Я с подозрением переводила взгляд с одной на другую и чуяла, что здесь какой-то заговор. Мою обывательскую кузину я ни в грош не ставила и никогда не обращала на нее внимания, тем более что та была лет на десять младше меня.
— Ну, разве эта малышка не прелесть? — спросила моя мать. — Возьми же ее на руки! Я хочу вас сфотографировать.
Младенец весил не больше кошки. К моему удивлению, малышка прильнула своей безволосой головенкой к моей груди. Я невольно сглотнула, мне хотелось прижать ее к себе и в то же время отбросить подальше. Я не хотела ее отдавать и вместе с тем не знала, что с ней делать.
— Что это у тебя такое несчастное лицо? — спросила мама. — И головку ей поддерживай получше. Ты как будто никогда не держала в руках младенца…
Но встреча с кузиной оказалась в конце концов кстати, потому что она предложила подвезти меня на своей машине до Мангейма, где я могла пересесть на трамвай. Малышка была уложена в автолюльку для младенца и заснула, как только мы тронулись с места.
— Твоя мать обожает малышей, — сообщила моя кузина. — Говорит, внуки — это награда за то, что ты не задушила собственных детей, когда они были подростками.
Я долго размышляла над этим и ничего ей не сказала.
— А как зовут твою малышку? — спросила я наконец ради приличия.
— Мы окрестили ее Биргит, — сказала кузина. — Хотя это сейчас и не модно, они сейчас все Марии, Софии или Лауры, но Биргит всегда было моим любимым именем. А тебе не кажется, что оно чудесное?
— Нет, как раз наоборот, — с неприязнью ответила я.
После этого моя кузина смолкла. Вот и еще одной симпатии я лишилась.
Вечером из Ростока позвонил Штеффен. Он тянул резину, ходил вокруг да около, вежливо справлялся о моем самочувствии и болтал о достопримечательностях ганзейского города, прежде чем перейти, наконец, к делу:
— Слушай, Аня, мне кажется, нас занесло куда-то не туда. Мы совсем рехнулись. Сегодня был звонок из Франции. У Биргит было прекрасное отпускное настроение, и она была очень нежна и сердечна! В радужных красках живописала мне экскурсии, на которых они с подругой уже побывали. У меня нет душевных сил ее в чем-то подозревать…
— Наверняка все, что она говорит, правда, вот только имя Франсуаза нужно поменять на Гернот, — перебила я.
— Нет, нет, ты ошибаешься! Я ведь сам говорил с Франсуазой, хотя мой французский никуда не годится, как ты, наверное, еще помнишь.
— И что? Что это доказывает? Она попросила свою алиби-подругу об одолжении, для Биргит это совсем не проблема!
— Но ведь я лучше знаю свою жену, — уверял Штеффен, — на такое притворство она совершенно не способна.
Если он не заблуждается.
7
Летние каникулы уже подходили к концу, но я, к счастью, многое успела. 30 августа я окончательно выбралась из крысиной норы и въехала в квартиру на Шеффельштрассе. На прощанье моя квартирная хозяйка подсунула мне под дверь загадочную цитату:
Ты приготовил предо мною трапезу
в виду врагов моих.
Псалом 22, стих. 5
Мой новый квартирный хозяин все еще был в отъезде, но мне это было даже на руку. Хотела бы я обследовать его собственную квартиру, но она, разумеется, заперта.
Маляры справились со своей задачей хорошо, ведь насчет расцветки у меня были совершенно эксклюзивные пожелания. Обычно мастера давят на заказчиков своими «так не получится» или «я бы на сей счет еще раз как следует подумал», но трое поляков были настоящими художниками и свое дело знали, а меня прекрасно поняли. И теперь моя гостиная светилась теплым медово-желтым цветом, видеть сны я могла в голубой спальне, а мой кабинет стал бирюзовым. Только на кухне возникли разногласия, поскольку все три маляра перекрестились, увидев мою меблировку.
— Это надо выбросить, фрау! — сказал главный, а его подручный Мариуш предложил:
— Мы тебе поможем. Машина забирает громоздкий мусор раз в месяц!
В конце концов они сдались, и мы сошлись на дымчато-коричневом тоне, поскольку кухня совершенно не подходила под образ современной хайтековской обстановки.
Основную часть мебели мне доставили точно в срок, только большая красивая кровать все запаздывала. И я по-прежнему спала на матраце, который обнаружила в мансарде. При том что этому бугристому тюфяку полагалось быть на свалке гораздо раньше, чем моему буфету.
Мама тоже пришла в ужас, увидев мою кухню.
— Дитя мое, что тебе всучили! Как ты могла согласиться!
— Дареному коню в зубы не смотрят, — возражала я, сама уже к этому времени не очень веря, что этот аргумент ее хоть немного утешит.
Готовить мне пока что здесь не приходилось, хотя мама подкинула мне в качестве шефской помощи плиту с металлокерамическими конфорками и вместительный холодильник. В такую затяжную теплынь мне куда больше нравились салаты или сэндвичи.
Гернот должен был уже давно вернуться из поездки; в его налоговой службе не бывает шестинедельного летнего отпуска, как у нас в школе. И Штеффен собирался пробыть в Ростоке всего три недели, но так и не дал мне знать о себе. И только Биргит теоретически еще могла оставаться во Франции.
Анонимный звонок Герноту подтвердил мои предположения. Из предосторожности я звонила из телефона-автомата на вокзале. Если он тупо придерживается прежнего распорядка дня, то к этому времени как раз должен был вернуться с работы домой. Я набрала номер, который так долго был и моим тоже, и испугалась, когда Гернот ответил, назвавшись моей фамилией. Впрочем, и Мануэль со своим отцом скоро тоже должен объявиться, мне не терпелось узнать, понравится ли им работа поляков так же, как мне.