В 1341 г. в связи со смертью Ивана сын Калиты Семен отправился в Орду ставиться на великое княжение. Нетрудно догадаться, с каким опасением отправлялся к «царю» новый претендент. Выждав более месяца после смерти отца, Семен выбрал для выезда 2 мая (по старому стилю), день памяти Бориса и Глеба[144]. Эти князья, причисленные к лику святых, почитались защитниками Руси от внешних врагов. С их помощью, как считалось в то время, была одержана Невская победа 1240 г.[145] «Использовав» через столетие после Невской битвы покровительство Бориса и Глеба, Семен вернулся живым и невредимым.
Начало княжения Семена совпало с очередной смутой в Золотой Орде, в результате которой великим ханом стал Джанибек. Ярый приверженец ислама, он жестоко эксплуатировал население православной Руси. «Выход» (налог) при Джанибеке был наивысшим для русских земель за последние десятилетия, предшествовавшие Куликовской битве[146]. Не случайно в 1380 г. Мамай требовал от Дмитрия Донского дани в увеличенных размерах, такой, какая была при Джанибеке[147]. Желая расширить свои доходы, Джанибек нарушил установленное своими предшественниками правило и вознамерился обложить данью и русскую церковь. «Царь» требовал «полетную», т. е. ежегодную, дань от митрополита Феогноста. Дав Джанибеку «посулу» в 600 рублей[148], митрополит избежал на первый раз тяжелой обязанности. Однако некоторое время спустя из ханских ярлыков исчезает целый ряд традиционных церковных льгот: свобода от дани, освобождение от постоя в церковных домах. Урезается независимость церковного суда[149]. Такого не бывало ни до ни после правления Джанибека. Тем не менее, именуемый в первые годы своего правления «поганым»[150], Джанибек после смерти величался в русских источниках «добрым царем»[151]. Секрет такой метаморфозы не столько в Джанибеке, сколько в его сыне и преемнике Бердибеке. Добиваясь власти, Джанибек убил «только» двух своих братьев[152], в то время как Бердибек расправился со своим отцом и двенадцатью братьями. Кровавая расправа в Орде поразила не только ордынцев. Это событие, судя по летописным записям, вызвало отклик и на Руси[153], затмив тяготы времен Джанибека.
Уже в 40-е годы XIV в. в сознании русских людей появляется мысль о скором освобождении от монголо-татарского ига. Под 1346 г. в летопись вносится статья о казнях «от Бога» на восточную страну, под которой подразумевается Орда с городами Сарай, Бездеж, Орнач (Ургенч) и др. Перечисляя народы, живущие под властью Орды и подверженные «великому мору», летопись первыми называет бессерменов (мусульман)[154], т. е. иноверцев, и татар. Впервые татары из карающей силы в представлении русских людей становятся караемыми.
Залог освобождения современники видели в единстве. В своем завещании Семен написал такие слова: «А по отца нашего благословенью, что нам приказал жити заодин, тако же и аз вам приказываю, своей братьи, жити заодин… А пишу вам се слово того деля, чтобы не перестала память родителей наших и наша, и свеча бы не угасла»[155]. Возможно так, в завуалированной форме, Семен, прозванный Гордым, завещал своим потомкам стремиться к единству и не терять надежды на освобождение.
Самозажжение свечи в кафедральном соборе Москвы перед отъездом митрополита Алексея в Орду в 1357 г. было воспринято русскими людьми как благословение христиан и как символ разгорающейся в Орде «замятии». Благодаря этому доброму знаку Алексей «вборзе» возвратился домой, спасенный «милостию Божиею»[156].
Огонек надежды, затеплившийся в сознании русского человека, разжег освободительные настроения в московских пределах. Уже в 1358 г. княживший после Семена Иван Иванович Красный, отец Дмитрия Донского, не впустил в свою отчину «царева сына», сотворившего немало зла в рязанских землях[157]. Решительный шаг русского князя мог вылиться в серьезный конфликт с Ордой, но помог случай: посол оказался замешанным в крамоле против хана и был убит «повелением царевым»[158], а назревавшая в Волжской Орде смута разразилась…
Спустя два года убийством Бердибека, «испившим ту же чашу, какой напоил отца своего и братию свою»[159], началась поистине «ханская резня». За двадцать лет, от Бердибека до Тохтамыша, в Орде сменилось более 25 ханов[160]. Начавшуюся резню русские современники характеризовали как «попущение гнева Божия» на монголо-татар и милость «смиренным православным христианам»[161]. Начало смуты совпало с вокняжением десятилетнего Дмитрия, сына Ивана Ивановича Красного. Тогда же и русские князья «съперъся о великом княжении», стремясь вырвать из детских рук Дмитрия бразды правления. Однако претендент на великокняжеский престол суздальский князь Дмитрий Константинович очень скоро почувствовал за спиной юного князя могучую силу Московского княжества и влиятельную руку русского митрополита Алексея. Напрасны были старания сына суздальского князя, вынесшего отцу ярлык на великое княжение. Дмитрий Константинович отказался от власти в пользу московского князя Дмитрия Ивановича[162]. Быть может, этот поступок Дмитрия Константиновича и был учтен московским правительством, когда после смерти нижегородского князя возник спор о наследии между его братьями: Дмитрием, который был старшим, и Борисом. В Нижний Новгород, захваченный Борисом с помощью ордынского посла, великий князь и митрополит послали игумена Троице-Сергиева монастыря Сергия Радонежского. Борис отказался от предложения Сергия отправиться в Москву, чтобы там решить его спор с братом. Тогда московский посол использовал крайнюю, по понятиям того времени, меру — затворил все церкви в городе. Великий князь московский дал Дмитрию Константиновичу свои войска для похода на Нижний Новгород[163]. Санкция, примененная Сергием Радонежским, уже встречалась в русской истории. Подобный случай, описанный в Ростовской летописи под 1169 г., безусловно, был известен уроженцу Ростова Сергию: некто Федор, пришедший на епископство в Ростов и желавший подчинить своей воле князя Андрея Боголюбского, во Владимире и «по иным градом и властем многи церкви затвори»[164]. И хотя деятельность епископа Федора окончилась для него печально, примененная им санкция была взята на вооружение Сергием Радонежским спустя двести лет. После принятых великим князем и митрополитом мер Борис помирился с братом и получил взамен Нижнего Новгорода Городец[165]. А Дмитрий Константинович и шестнадцатилетний Дмитрий Московский договорились о свадьбе. «Тое же зимы… — гласит летопись, — женился князь великий Дмитрей Ивановичь у князя Дмитрея у Константиновича у Суждальского, поял за ся дщерь его Овдотью и бысть князю великому свадьба на Коломне»[166].
Вскоре после свадьбы возмужавший Дмитрий Иванович задумал вместе со своим двоюродным братом Владимиром важное политическое мероприятие — строительство каменного московского Кремля. Этой же зимой князья приступили к осуществлению своих планов[167]. Около двух тысяч крестьян и работных людей изо дня в день возводили укрепления[168]. Зимой свозили камень, летом — строили. С опаской глядели политические соперники москвичей — тверичи на поднимавшиеся на глазах стены. Не зря говорили они о планах Дмитрия Ивановича в связи со строительством белокаменных стен и башен Кремля: «… князи русьские начата приводити в свою волю, и который почал не повиноватися их воле, и на тых почали посягати злобою». Поэтому, по мнению тверского летописца, вынужден был князь Михаил Александрович Тверской обращаться за помощью к Литве[169]. Извещенный об этом грандиозном строительстве тестем, тверским князем, Ольгерд Литовский пришел под стены Москвы на следующий год. Три дня стоял он под новою крепостью, жег и грабил окрестности, но взять Москву не смог. Такого зла не было на Руси «аще от татар бывало.
От Федорчуковы рати до Ольгердовы лет 41»[170]. Поход литовского войска под Москву 1368 г. нарушил сорокалетнюю «тишину» в русских землях.
Часть IIКуликовская битва
Се бысть побоище месяца сентября в 8 день, Рождество святыя Богородицы, в субботу, до обеда.
«Затворить врагам ворота»
езкое усиление противоречий в Золотой Орде сделало укрепление обороны великого княжества Владимирского первоочередной задачей. «Замкни, князь великий Дмитрий Иванович, Оке-реке ворота, чтобы потом к нам погании тотаровя на рускую землю не ездили, а нас не квелили по своих государех, а дети бы нашии сиротством не скитались без своих отцев»