Митька действительно бывал там не единожды, да и не единожды слышал слова отказа. Здесь же ему однажды поправили нос и выбили зубы. Но он полагал, что сегодня все должно сложиться совершенно иначе.
В кабаке сидела троица рыбаков артели из числа тех, кого он видел в Неноксе не первый раз и кого рассчитывал встретить в кабаке. Этих «завсегдатаев» он даже знал по именам. Стенька и Павлик, братья-близнецы — наживочник и тяглец, и Олешка, их кормщик и по совместительству весельщик. Их артели, то есть им троим, туго приходилось, и рыбаками они были не особо удачливыми. Под начало Олешки идти никто не хотел, слухи были, что денег с ним не заработаешь. И рулевой из него так себе. Тут еще Олешка захворал не далее, как месяц назад, свалившись в море. Едва откачали. Оттого артель больше месяца на промысел серьезный не выходила. Митька пару раз общался с этими ребятами до того, и каждый раз они оставляли самое благоприятное впечатление. Другое дело, что в команду брать не хотели наотрез. Что изменилось сейчас? Вот и посмотрим — терять ему нечего. Потому Митька набрался духа и решительно двинулся к рыбакам, с трудом удерживая в руках громоздкую рыбацкую сеть. Подойдя, он с невозмутимым видом вывалил сеть перед их столом. Старую сеть, купленную на последние деньги. Мол, братцы, глядите, что у меня есть. Все, как у рыбака, как полагается, я к вам не с пустыми руками. В команду возьмите только… Ничего лучше в голову не пришло, а тут со своими снастями вроде как готовый рыбак, оттого, может, в команду не брали? И как такое в голову не приходило доселе?
Олешка, хоть и очухавшийся после тяжелой болезни, но все еще выглядевший неважнецки, взглянул на рыболовные снасти с какой-то грустью. Перевел взгляд на Митьку, глаза которого сияли запалом в сладостном предвкушении. От того старый рыбак как-то еще пуще погрустнел, но подвинулся на скамье, приглашая Митьку присаживаться. Разговорились. Олешка рассказал, как болел, как рыбаки не выходили в море в долгую и рыбачили по мелочи, у берега. А там что — улова толком нет, только на пропитание. Но и как выздоровел Олешка, идти в море не с руки. Боязно. Во-первых, втроем уже ходили, и вон чего из этого вышло, когда один и весельщик, и кормщик. Во-вторых, денег на бочки и соль нет. Они и рады человека себе в артель взять, да толку? Если в долгую не пойдут, а возле берега будут топтаться, так Митька больше на удочку поймает с земли.
Вот и сидели рыбачки с кислыми лицами который день, в долг бондарь работать отказывался. Да и бочки в сезон дефицит. Найти свободные — задача куда сложнее, чем Митьке в артель попасть без всяких навыков. Сидели, как и Митька, с каждым днем все туже подтягивая пояски.
— А ты говоришь, с собой взять, — пожал плечами Олешка.
— Возьми, рыбак, не пожалеешь. — Митька щелкнул пальцем по зубу. — Зуб даю. Хошь, два дам?
Старый рыбак покачал головой.
— Извини, братец, нам лишний рот не нужен, самим жрать нечего последнее время.
Митька поднялся из-за стола рыбаков будто в тумане. Пропустил мимо ушей напоминание забрать брошенные снасти, с таким трудом приволоченные в кабак. Двинулся к выходу чуть ли не на ощупь.
Последние деньги потрачены и куда…
Неужто он всерьез полагал, что с рыбацкой снастью вдруг рыбаком в одночасье сделается? Услышит заветное «добро пожаловать»?
Да и сеть, откровенно говоря, паршивая. Даже на взгляд она едва половина от тех сетей, с которыми на промысел рыбачки ходят. Наверное, за те деньги, что у него были, другую никто и не продал бы. Вот только денег было не вернуть, даже если перепродать снасти.
Снасти он в конечном счете забрал, вот только что с того толку…
Терзаемый душевными переживаниями, Митька вышел к Летнему берегу, где сегодня шел оживленный торг. Вон куда ушли все посетители из кабака, оно и немудрено! К тому же в Неноксу сегодня прибыли скупщики, рыбу покупать, причем оптом. Спрос на осетра и семгу был воистину колоссальный, а цены зашкаливали. Ввиду неблизких расстояний рыбу сразу солили в огромных бочках, дабы не пропала. Солью была благодатна и знаменита местная земля, и тутошный люд покупал ее в нужных количествах за смешные деньги.
Митька краем уха невольно услышал бойкий торг, что шел между рыбаками и скупщиками. И чем больше он слышал, тем больше интересовался происходящим на берегу. Оказывается, соленая рыба стоила почти в два раза дороже свежей! Так, за пуд семги после посола рыбаки просили не много не мало, а 15 копеек. За пуд осетра цена доходила до 10 копеек, а за бочку сельди давали аж 150 копеек. Это, не говоря уже о посоле икры, цена на которую плавала в пределах 30–35 копеек за пуд. Разумеется, скупщики имели с того свой навар и накручивали цены сверху. Митька, отличавшийся живым умом, быстро сообразил, отчего соленая рыба ценится больше свежей. Свежую рыбку после покупки приходилось потрошить, засаливать, набивать ею бочки. Одним словом, терять время, которое скупщики могли потратить на новые сделки. Мест, где шел торг, в этих краях было хоть отбавляй, и скупщикам следовало обойти каждое из них да товар в город справить. Зевнешь — считай, потерял в деньгах, ведь рыбку в городах продавали втридорога, оптом. Именно поэтому скупщики предпочитали покупать готовый продукт, посоленный, пусть и платить за него с лихвой. Кроме того, со свежей же рыбой мало кто хотел связываться — тухлячок того и гляди проскальзывал, а бывало, приобретешь партию, так там гнилушка. И глазом не успеешь моргнуть, как вся рыба завоняет, и деньги псу под хвост. Оттого, кстати, отказывалась идти в даль на промысел Олешкина артель, ибо ни соли, ни бочек у нее не было, а свежая рыба за переход вся погниет.
Вот и сегодня скупщики забрали соленого осетра и семгу не глядя, то бишь заплатив за рыбу столько, сколько просили рыбаки. Не купят они — купят другие и втридорога перепродадут в том же Новгороде или Пскове. Дело привычное.
Митька, разинув рот, наблюдал, как укатывали бочки довольные торгом скупщики. Не менее довольные рыбаки, закупив еще десяток бочек и соли у местного бондаря, грузились на шняку. Когда торг подошел к концу, с берега удалились скупщики и в море отплыли рыбаки, у Митьки в голове как щелкнуло что-то. Он побежал к бондарю, который уже закрывал свою лавку на замок, тоже собираясь сворачиваться.
— Да погоди ты, куда собрался! — Митька замахал руками, привлекая внимание местного умельца. В голове будто бы появилась картинка из разных частей. Требовалось собрать их воедино, и этому должен был поспособствовать разговор с бондарем.
Митька вырос перед бондарем и, не запрашивая цены, которую без того знал из подслушанного разговора, вывалил перед ним купленные ранее снасти.
— Слушай, отдай в аренду бочку, хотя бы одну!
Бондарь только отмахнулся, но взглядом по рыболовным снастям скользнул. Мало ли чего приволок рыбачок. Цена снастей равнялась запрашиваемой за пуд посоленного осетра, тоже деньги. Вот только бондарю сети были без нужды, разве что на перепродажу, но это же заморачиваться надо. Оттого реакция умельца была вполне предсказуема. К тому же за бочку следовало оставить залог — этих денег у Митьки не было.
Ничего не оставалось, как сделать предложение, от которого умелец бы точно не смог отказаться. Митька предложил ему десятину с каждого улова осетра и семги. У бондаря так и глаза на лоб полезли — десятину?
— Интересно, — растерянно протянул делец, почесывая лысину.
— Бочка нужна, любезный, — пояснил Митька свою щедрость, важно подбоченился.
Договорились на 5 бочек рыбы. А когда бондарь спросил где есть лодка удалого рыбака, Митька указал на худую шняку артели Олешки, Стеньки и Павлика. Та самая картинка в голове сложилась.
Дальше понеслось. Артель в составе Олешки, Стеньки и Павлика не отказалась от предложения сходить на промысел к Кольскому полуострову за семгой и осетром, когда Митька приволок бочки к их судну. И соль, которую он также сторговал за долю. Теперь любые слова о том, что Митьке нечего делать на лодке, звучали бы крайне неубедительно и опрометчиво. Сезон для артели, который наметился провалом, заиграл новыми красками. И если рыбаком Митька был никудышным, то умение договариваться с людьми ему сам Бог дал, наживу Митька видел за версту.
Вот так стал Митька, сын ключника и бывшего купца, рыбаком. Так закончились два долгих месяца поиска команды. Став полноценным членом артели, он открыл промысел на осетра и семгу. В первой же поездке он заработал столько, что этих денег с лихвой хватило на выплату ссуды Вениамину. Которую он ему отправил со скупщиками знакомыми, да еще сверху им дал, чтобы они рассказали какие-нибудь сказки об успехах парня.
Далее последовали новые ходки за рыбкой. Положа руку на сердце, Митька даже после десятого промысла все еще оставался никудышным и ни на что не годным рыбаком. Однако ни у кого в артели не поворачивался язык оспорить его главенство на борту. Ценили Митьку за то, что он умел зарабатывать деньги и думал как-то по-особенному, не так, как остальные. Так что, когда год спустя Митька объявил, что заключает ряд с Николо-Корельским монастырем и монахи готовы предоставить им целую шняку, взамен худой шняки Олешки, а в придачу новые снасти… Никто не сомневался. Все до одного рыбаки последовали за своим капитаном, вознамерившимся в разы увеличить прибыль их артели.
[1] На самом деле закуп, то есть, лично зависимый человек, попавший в долговое рабство. Однако, к середине XVI века, это явление (закупы) уже во многом вымылось из обихода и их именовали холопами, которых стало много вариантов.
[2] Строго говоря — это некоторая натяжка (как и с матерью). Было правило — от раба рожденный рабом становится. Но Митя был рожден до обретения отцом рабского положения. Но долг был ОЧЕНЬ большой. Да и обычая (закона), зафиксированного в Русской правде, продавать всю семью в рабство за долг уже не было (после судебника Иоанна III). Посему община пошла на такой волюнтаризм, дабы обеспечить лояльность Павла в качестве ключника. То есть, фактически сын и супруга его стали заложниками, не дающие ему чудить (например, с ножом на Вениамина бросится), опасаясь за их судьбу.