В другое время он мог бы позволить Гомеру ухаживать за ней, а его мать послала бы сватов. Семья Гомера не потребовала бы такого большого приданого, как некоторые мужчины, владевшие большей землей и овцами и имевшие перспективы в жизни. «Возьми собаку из овечьего загона, мокрую и продрогшую, возьми жену простую, но с землей и золотом», – предупреждает пословица. Красота Марии должна была стать препятствием при встрече сватов и родителей для обсуждения договора о приданом. В договоре перечислялись земли, которые будущая жена принесет в семью жениха, количество кастрюль и сковородок, одеял и полотенец, ложек и вилок. Но, несмотря на свою красоту, которая в браке могла привести к неприятностям, привлекая взгляды других мужчин, Мария была сильной девушкой, способной вести хозяйство, служить мужу и его отцу, выполнять поручения матери, ткать, шить, стирать, доить коз и делать сыр, носить мешки с зерном на мельницу для помола, рожать сыновей. Костис должен был искать жениха, который мог предложить больше всех за наименьшее приданое. Тогда два его поля, огород и оливковые рощи в получасе ходьбы от старой деревни остались бы для его сыновей. Повезло, что у Костиса была только одна дочь, потому что мало кто мог набрать больше одного приданого. Теперь все это осталось в прошлом, и все эти соображения не имеют никакого значения. Его дом и земля находятся в руках убийц, которые утверждают, что горы принадлежат им, хотя в древности весь Кавказ и земли за ним принадлежали грекам. Теперь его поля разорены, оливковые деревья сожжены, стада овец истреблены.
Женщины собираются вскоре после рассвета для ежедневного похода на скалистые холмы, где стоит часовня и хижина священника. Мария идет с Литой, девушкой из деревни, расположенной всего в трех часах езды на осле от ее собственной. Мария никогда не встречала Литу до их приезда в казарму, но Лита когда-то должна была выйти замуж в деревне Марии за слесаря Миртилиса. Он был не совсем слесарем, а учеником слесаря, хотя ему было уже почти тридцать, и он делал железные шипы и гвозди для гробов в кузнице Петро. Тогда Лита и Мария были бы соседями. Но отец и дяди Литы год назад уехали в Грецию и нашли работу в Афинах. После того как сошли зимние снега, мать собрала все, что осталось от их хозяйства, и отправилась в долгий путь в Афины вместе с Литой и двумя ее младшими братьями, один из которых был еще младенцем. Ее брак не состоялся, что было во всех отношениях хорошо, по мнению Марии. Она спросила у Литы, встречала ли она когда-нибудь слесаря Миртилиса. Лита, рассмеявшись, ответила, что прекрасно знает, что ей уготовано судьбой. Но сейчас судьба указывала на Афины, находящиеся за тысячу километров отсюда. За несколько дней до того, как мародеры спустились в долины, мать Литы Деспина присоединилась к каравану телег, следовавшему по почтовой дороге, которая вела через новую Крестьянскую республику к побережью. Там семья намеревалась пересесть на черноморский пароход до Греции. Но они попали в стычку местных крестьян и русских. Бросив вещи и отвязав лошадей, Деспина с детьми бросилась бежать, присоединившись к толпе бежавших через реку в Османскую империю. Потеря кастрюль и сковородок, одеял и одежды стала для Деспины страшным ударом. Все, что она успела схватить с телеги – это сверток с расшитыми платками и платочками. Почему-то Деспина винит в своем несчастье Литу, но девушку это, похоже, не волнует.
Для Марии потеря всего, что было у ее семьи на Кавказе – это чистый ужас. Исчезла та жизнь, которую вели она, ее родители и родители ее родителей до них, с ее правилами, радостями и тяготами. Это была опасная жизнь, но все знали, что это за опасность: весной и осенью – набеги, летом – чума и лихорадка. И все же, несмотря на новые страхи и тревоги, которые преследуют ее в этих язвенных, голодных бараках, не знать, что может случиться дальше, в некотором роде интересно. Отец Андреас и его дьякон могут появиться в любое утро и объявить, что все они отправляются в Трапезунд, или Константинополь, или, может быть, в Афины. Впервые в жизни Мария может спросить себя, где она окажется на следующей неделе, не зная ответа. Но за интересом скрывается страх. Ее родители, особенно мать, всегда воспринимали Афины и другие великие города, некогда принадлежавшие Греции, как маяки надежды. Но Черная Мельпо рассказывала Марии, что новые деревенские иммигранты, не сумевшие усвоить городские порядки, умирали от голода в подворотнях.
– Я даже не уверена, что хочу ехать в Афины, – говорит Лита, смотря на Марию так, будто способна прочитать ее мысли. Лита держит на руках своего трехлетнего брата Димитрия. Он тянет ее за волосы, и она морщится.
– Я дам тебе по рукам, – предупреждает она, шлепая его по пальцам, и он смеется. – Афины, Афины, – поет Лита. – Кто хочет ехать в Афины?
– Куда ты хочешь отправиться? – спрашивает Мария. – Обратно через реку? Там теперь совсем ничего нет.
– Я бы хотела остаться прямо здесь, – говорит Лита, указывая себе под ноги и, пока Мария не успевает увернуться, наклоняется и целует ее в щеку.
– Ты хочешь остаться здесь? – спрашивает Мария. – Это ужасное место. Лучше в реке утопиться, чем жить здесь.
Лита снова подается вперед, складывая губы для поцелуя, но Мария поднимает руку, останавливая ее.
– Ты бы позволила мне тебя целовать, если б я была Гомером!
– Нет, не позволила бы!
– Я бы хотела остаться здесь и ходить с ним на рыбалку, – говорит Лита. – Но только если ты тоже останешься.
Мария представляет, как Гомер сидит рядом с ней на залитом солнцем берегу реки и холодная волна проносится мимо них.
– Думаешь, Гомер хочет остаться здесь и рыбачить с нами? – спрашивает она Литу. – Что мы с тобой понимаем в рыбалке?
Лита смеется, закрывая ладонью рот, будто Мария сказала что-то неуместное. Мария делает шаг вперед и бьет ее по руке.
– Через несколько недель нам придется уходить отсюда, хотим мы того или нет, – говорит Мария.
– Да? Без проездных документов?
– С ними или без них. Испарения из оврага и дожди станут теплее, и нас свалит лихорадка, если чума не настигнет нас раньше. Будут тучи комаров, комары повсюду.
Лита хмурится и спешит по тропинке, словно намереваясь уйти от Марии и догнать остальных женщин, но потом оборачивается и улыбается.
– Я не боюсь ни лихорадки, ни чумы. Если они не достали меня в деревне, то почему они должны достать меня сейчас? Меня больше интересует, на ком Гомер захочет жениться: на тебе или на мне?
– У кого приданое больше, – отвечает Мария.
– У меня его нет, и у тебя его нет.
– Значит, он не женится ни на тебе, ни на мне, – говорит Мария, будучи неуверенной, шутит Лита или нет. Подружка часто говорит бредовые вещи так серьезно, будто они обсуждают что-то важное.
– Если что здесь и хорошо, – продолжает Лита, – так это то, что мы не запрятаны в дома за семью замками. Если нас и собираются женить, то, по крайней мере, мужчины видят нас, и мы видим их. Не будет никаких сюрпризов, как когда мой отец пообещал меня слесарю Миртилису, просто потому, что он был идиотом и не просил реального приданого, – Лита подмигивает, как деревенский мальчишка, и морщит нос. Она носит ярко расшитый платок и платье, но Мария думает, что у нее разум мальчишки. Она даже выглядит, как парень, хотя и в симпатичном смысле. Ее кожа раскраснелась из-за солнца. Она никогда не прячет лицо за платком, как это делают другие девушки, чтобы скрыть лицо от мужских глаз и сохранить белизну кожи. Лите, похоже, все равно, и она заплела волосы под платком во множество косичек, как это делают туркменские девушки. В деревне ей бы этого не позволили, а в казарме никто не замечает. Теперь она носит косынку на шее, и когда она бежит, косы борются друг с другом, как длинные тонкие змеи. Бо́льшую часть времени она проводит в заботах о трехлетнем Димитрии, оставляя маме возможность заботиться о самом маленьком ребенке. Пока они идут к часовне, Мария и Лита по очереди несут Димитрия на руках на последнем отрезке пути вверх по холму.
– Гомер спрашивал меня о тебе, – говорит Лита.
Мария останавливается и смотрит на нее.
– Он говорит, что знает твоего брата Кимона, они работали вместе.
– Он просто подошел к тебе и сказал это?
– Да.
– Он не может вот так просто с тобой разговаривать! Что скажут люди? Ты была с ним одна?
– Нет, конечно, нет, ты что, с ума сошла? – отвечает Лита. – Он подошел и заговорил со мной, когда я была возле часовни с другими женщинами.
– У всех на глазах?
Лита смеется:
– Он вышел из часовни с отцом Андреасом, и пока отец говорил с женщинами, Гомер подошел и рассказал мне о твоем брате. Никто ничего не сказал, – она наклоняется к Марии. – Вижу, у тебя исчезли пятна. У меня все еще все руки в них, ужасно чешется. Ненавижу этих жуков! – она чешет локоть. – Мне интересно, почему он подошел ко мне, чтобы рассказать, что знает твоего брата.
– Не чеши, – одергивает ее Мария. – Будет только хуже, – она наклоняется, срывает несколько травинок, растирает их между большим и указательным пальцами и прикладывает к укусам на руке Литы. – Увидишь, к вечеру они исчезнут.
– Мне нравится Гомер, – говорит Лита, передавая Димитрия Марии и обгоняя ее на пару шагов.
– Мне тоже.
– Я знаю, а теперь еще оказывается, что он знает твоего брата… Но, когда мы вернемся из часовни, я попрошу его жениться на мне, до того, как это сделаешь ты! – Лита смеется, и Мария смеется в ответ. Женщины, идущие по тропе впереди них, оглядываются и хмурятся.
– Девушка просит парня жениться на ней! – шепчет Мария, грозя ее пальцем. – Это, как если бы река текла вверх по горному склону. Ты останешься старой девой, очень старой девой, если начнешь просить мужчин жениться на тебе.
Лита склоняет голову сначала в одну сторону, потом в другую, и делает реверанс, как это делают девицы в старых деревенских песнях. Мария смеется, прикрывая рот рукой, чтобы не услышали идущие впереди женщины.