Так началось это необычное путешествие.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,которая приводит беглецов на свой корабль
Миколка шел позади, пугливо озираясь. Ему казалось, что вот-вот откуда-нибудь из-за угла выбегут директорша школы, мама или бабушка и на всю улицу закричат:
— Ловите его! Держите его!..
Но никто его не ловил и никто не задерживал. Встречные пешеходы будто не замечали трех юных рыболовов, отягощенных вещевыми мешками и увешанных разными путевыми принадлежностями. Чего только у них не было! Кесарь оказался человеком предусмотрительным. Верно, что бы они с Фредом делали, если б не он? Только одно путешествие было у них в головах, а с чем путешествовать?.. А Кесарь, этот сразу дело поставил на крепкие ноги. У них и деньги, и продовольствие, и посуда, и рыболовные снасти, и спички, и ножи, и ножички есть — словом, все, что может понадобиться путешественнику.
Кесарь с независимым видом уверенно шагал по городу. Одетый в теплую темно-синюю вельветовую куртку и такой же, немного великоватый, берет, закрывший ему половину лба, он строго прищуренными глазами взирал на окружающий мир, будто навсегда прощаясь с родным городом. Выглядел он значительно старше своего возраста, совсем взрослым. Фред Квач рядом с ним казался желторотым птенцом: одежда с чужого плеча болталась на нем, как на огородном пугале, и он, заметно горбясь под тяжестью вермишелей и круп, испуганно моргал глазами на встречных, тоже боясь встречи с матерью. Миколка чувствовал, что он выглядел смешнее всех — и одежда на нем как-то смешно сидела и рост подводил.
Кесарь был парнем опытным. Он их не повел пешком за город, не полез в набитый битком автобус. Подойдя к ближайшей остановке такси, он с независимым видом занял очередь. За ним стали, словно привязанные, спутники. Очередь была небольшой, машины подъезжали одна за другой, как пчелы к улью, и вскоре перед ними гостеприимно раскрылась расписанная шашками дверца.
Только теперь Курило почувствовал себя в безопасности. Настроение его сразу подпрыгнуло на двадцать градусов, как ртуть в термометре, если его вдруг выставить на солнце. Одно, что тут его не увидят ни Маричка, ни мама, ни бабушка, а другое — он, словно какая важная персона едет в комфортабельной «волге».
Кесарь тоном взрослого бросил водителю:
— За город.
И велел ехать дорогой, проходившей у самого Днепра.
Город прощально склонял над их головами свечи отцветающих каштанов, приветливо улыбался рядами широко раскрытых окон; в кабину вместе со смрадом бензинового перегара проникали нежные запахи акаций, прохожие предусмотрительно уступали машине дорогу, будто знали, в какое опасное и рискованное путешествие отправились ее пассажиры.
У Миколки заныло в груди. Он любил родной город, считал его своим просторным огромным домом. Все здесь для него: кино, цирк, стадион, зоопарк, лотки с мороженым, магазины с конфетами. И сейчас все это он должен оставить, быть может, навсегда. Он отправлялся в необъятный, неведомый мир. Совсем неожиданно... Людская неправда выжила его из родного города.
При воспоминании об обиде, которую ему сегодня нанесли в школе, у Миколки невольно сжимались зубы. Можно ли дольше жить в таком окружении? Разве не следовало, бросив все, бежать из родного дома?
Родной дом! Две небольшие комнаты в новом четырехэтажном здании. Только теперь строят такие дома. Они, с Миколкиной точки зрения, очень уютны и удобны. Его возмущало, когда мать при всяком удобном случае нещадно критиковала архитекторов: и потолки низкие, и планировка неудобная. И это не удивляло: разве мать была когда-нибудь чем другим довольна, кроме как собой?! Даже бабушке и той нравилась их квартира. «У нас столя совсем над головой, — говорила она, — да ведь живем, не помираем».
А теперь Миколка должен забыть про эти две комнаты с низкими потолками. Забыть про стол и стул, на которых он столько лет подряд готовил уроки, забыть про недоделанный карманный радиоприемник. И те медяки и сребреники, что годами опускались в голову толстой глиняной кошки, минуют его руки, хотя предназначались именно ему, на именинный подарок.
Он настойчиво гнал от себя эти воспоминания, а они бежали рядом с машиной, не отставали.
Фреда, должно быть, не слишком удручало расставание с домом. Взгляд его не отрывался от счетчика. Поначалу заинтересовала сама механика — как передвигаются цифры, как растет сумма. Пока ехали городом, она была небольшой, но когда выбрались за город — сказочно возросла. Фред даже испугался. Он всегда спокойно смотрел, как другие тратили деньги, но сегодня куда делось его равнодушие? Хотя в общую кассу он внес всего какие-то копейки, но те деньги, что вложил в нее Кесарь, теперь твердо считал своими. Потому и тревожился. Ведь эдак вся пачка, что лежала в кармане Кир-Кириковича, могла через час-другой прокрутиться на таинственном колесике счетчика. Чего доброго, еще и не хватит. И водитель тогда вместо речной пристани высадит их где-нибудь в милиции, как говорится, живых и тепленьких отдаст в руки тех, кто давным-давно уже разыскивает их.
Беспокойно задвигавшись на скрипучем сиденье, Фред с тревогой в глазах посмотрел на Миколку и, заговорщицки подмигнув ему, шепнул на ухо:
— Лучше на попутную пересесть...
Миколка не сообразил, что беспокоило Фреда. Зачем на попутную, когда эта несется так быстро — только телеграфные столбы мелькают, город давно позади, уже дачные домики с садами пошли.
Тогда Фред обратился к Кесарю:
— Может остановимся? Сколько можно так ехать?
Кесарь лениво бросил взгляд на циферблат счетчика.
Видимо, цифра в крошечном белом окошечке вернула и его от дорожных размышлений к действительности. Он сказал шоферу:
— К ближайшей остановке, пожалуйста.
Долго ждать не пришлось. Не успели оглянуться, как возле них взвизгнул тормозами один из тех непривлекательных с виду обшарпанных автобусов-трясунов, которые с такой неутомимостью день-деньской перевозят пассажиров из ближайших райцентров в город. Им на троих досталось одно двухместное свободное сиденье, а их рюкзаки будто ничуть не прибавили груза к тем мешкам и корзинам, что заняли весь проход и площадку у кабины шофера.
Трясло и качало невероятно, хотя дорога была ровна, как стол.
Город постепенно все удалялся, и Миколка только сейчас понял, что к прошлому возврата не будет. С тем, что осталось позади — с беззаботным детством, школой, товарищами, — его пока что как ниткой связывает это извилистое шоссе, но и оно вот-вот должно оборваться.
Путь их только еще начинался. Еще время от времени то там, то сям сквозь просветы загородных дубрав виднелся город, но их уже поджидало первое приключение. Оно поджидало на одной из многочисленных остановок. Открылась дверь, вошел... милиционер. Ребята глазам не верили, глядя на него с нескрываемым страхом. И чем дольше смотрели, тем больше убеждались: милиционер! Плащ милицейский, фуражка с красным околышем, сапоги — все решительно подтверждало, что за службу нес этот человек.
Дома Миколка не боялся милиции, хотя мама не раз, когда он был еще маленьким, стращала его тем, что, если он не съест всю манную кашу, она позовет самого сердитого милиционера. Однако Миколка скоро пришел к выводу, что милиционера бояться не стоит. С ними по соседству поселился сержант милиции, дядя Вася, с которым у Миколки установились самые дружеские отношения. Этот дядя Вася был совсем не страшным, наоборот, с ним и поговорить можно было и поиграть в шашки. А уж рассказывать сержант мог! Прямо заслушаешься. Все во дворе очень его любили. С тех пор как он стал их соседом, перестала и мать пугать Миколку милицией.
Но тут Миколка не на шутку сдрейфил. Он себя чувствовал правонарушителем. А с ними известно какой разговор. Наверное, не случайно милиционер сел к ним в автобус. Иначе зачем бы ему так присматриваться к ребятам? Сперва Кесаревым спиннингом заинтересовался, потом с ног до головы всех троих осмотрел.
Не один Миколка струхнул. У Фреда тоже душа ушла в пятки. Только Кесарь, казалось, не замечал присутствия столь нежелательного попутчика. Он очень внимательно смотрел в окно, словно стараясь запомнить местность. А когда автобус замедлил ход, небрежно бросил ребятам:
— Кажется, здесь. Ну да, здесь!
И они мимо милиционера шмыгнули к выходу.
Автобус покатил дальше. Увез он с собой и милиционера. Ребята облегченно вздохнули.
— Ну, думаю, приехали! — рассмеялся нервным смешком Фред. — А он, оказывается, хороший дядька...
Расхваливая добросердечного милиционера, который не догадался их задержать, друзья свернули с шоссе и направились в ту сторону, где за сосновым бором и густыми кустарниками разлился полноводный Днепр.
Кесарь утверждал, что поблизости должна быть речная пристань. Им предстояло ее разыскать, дождаться попутного парохода и положить отсюда начало далекому плаванию.
— Нас тут и не подумают искать, — заявил Кесарь.
Долго шли лесом. И тропой и чащей. Наконец выбрались к крутому обрыву. По его песчаному склону сбежали на луг, миновали густые заросли ольшаника, ивняка и очутились в море душистых цветов. Присели.
— Вот беда! Забыл одеколон «Гвоздика», — давя комаров, подосадовал всезнающий Кесарь. — И ведь думал взять, а забыл! Теперь мошкара житья не даст.
Комары безжалостно жалили путников куда попало и скоро подняли их на ноги.
Днепр был где-то недалеко. Широко и вольно дышал прохладой, властно звал плеском волн и перекличкой пароходов.
Думали — сразу за серебристыми осокорями и откроется его голубой плёс. Прошли осокори, несколько круглых и тихих озерец — все не видно. Наконец добрались до неширокой заводи. Остановились. К песчаному берегу лениво припала грудью одинокая моторная лодка, будто поджидала ребят.
Не сговариваясь, подошли к моторке.
— «Светлана», — прочитал Фред.
«Светлана» была невзрачной, давно не крашенной посудиной.
— И не на замке, — удивлялся Миколка.
Моторка, хоть и была оснащена внушительной цепью с замком, стояла не на запоре и даже не была как следует причалена к берегу.