– Ты знаком с учением дао? – спросил Игорь, перестав болтать ложкой в стакане.
– В общих чертах.
– Всякий, кто говорит, что знаком с дао, явно не в курсе, о чем говорит.
– Ага.
– Но, как я себе это представляю, суть дао в том, чтобы быть в потоке.
– Следовать по течению.
– Это не одно и то же. Иногда быть в потоке – значит следовать против течения. Иногда. Но суть в том, чтобы улавливать естественное движение вещей. Нет ничего хуже, чем пытаться нарушить это естественное движение. – Тут Игорь сделал глоток и аккуратно вытер губы платком. – Либо ты плывешь в потоке, либо поток накрывает тебя с головой. Я бы сравнил этот поток с ледяной лавиной.
Митя почесал голову, посмотрел в окно. Он не знал, что сказать: готовился к чему-то совершенно другому.
– Как думаешь, можно пробить лбом бетонную стену? – спросил Игорь.
– Смотря каким лбом.
На Митю навалилась усталость. Он понял, что все закончено.
– Я лучше просто напишу заявление.
Игорь одарил Митю слегка удивленным взглядом и, как показалось, тут же забыл о нем. Стал что-то быстро писать на беспроводной клавиатуре. Митя молча встал и пошел в отдел кадров за бланком.
Игорь написал Мите еще раз, спустя несколько дней, предложил удаленную работу. Минимум напряжения, зарплата нормальная – администрировать телеграм-канал. Что-то связанное с инновациями. «Я знаю, лишние деньги тебе не помешают», – написал Игорь. Все-таки он хороший мужик. Даос.
Яша, который играет по утрам (и по вечерам, и, увы, по ночам) заунывное кантри, живет в том же «Гранд форчуне». Он носит клетчатое пальто, раздувшееся, утратившее форму из-за дождей. Яша тоже много гуляет по набережной вопреки непогоде: бледный, потерянный, он двигается бессознательно, как носимый ветром пакет. Сотни таких же бледных, потерянных «хороших русских» ежедневно бродят по улицам городка, но их маршруты никогда не пересекаются. Каждой улице – по своему бледному и потерянному «хорошему русскому», который ищет приличный кофе навынос.
У Яши добрый поблекший взгляд, рассеянная улыбка, лицо мягкое, гладкое, как у ученика младших классов. Пространство и время были как будто не вполне властны над ним: он скользит между мирами, существует, так сказать, на пороге. Вероятно, он и не подозревает, какой сейчас год. На его фоне Митя чувствует себя глубоко укорененным в реальности человеком, и ему нравится проводить время с Яшей, обмениваться ничего не значащими словами, утверждая себя в реальном мире.
Блуждая по привычной локации, Яша все время стремится открыть для себя новые заведения, как в компьютерной игре, где нужно собрать все спрятанные артефакты на карте. Он почему-то вбил себе в голову, что самые лучшие и недорогие закусочные работают без вывески в каких-то неприметных подвалах, недоступных туристам. Поэтому Яша вторгается в помещения, в которые ни один здравомыслящий человек никогда не заглянет. Например, в какой-то стремный подвал с запыленным окном, через которое можно увидеть группу хмурых мужчин, сгрудившихся в темной комнатке. У них на столах даже нет еды! «О, должно быть, это какое-то интересное место!» Яша уверенно заходит и спустя секунд пять возвращается на улицу со сконфуженным выражением лица.
Яша – музыкант, актер, художник и писатель. Он говорит тихо и вкрадчиво. Подолгу простаивает у холодильных камер в сетевых супермаркетах, гипнотизируя упаковки с пельменями. Он ждет, когда кто-нибудь пройдет мимо, и тогда он спросил бы: не знаете, какие пельмени самые вкусные? Почему-то все очень смущаются и никто не отвечает на этот вопрос.
Яша сбежал из России не по своей воле: мама буквально насильно вытолкала его за границу, когда нашла в почтовом ящике повестку из военкомата. Сделала ремонт в его студии в Петербурге и сдала приветливой паре мигрантов из Кыргызстана. Раз в месяц она прилежно переводит на карту всю сумму. Эта сумма устраивает Яшу не в полной мере: он ворчит на маму, что она сдала квартиру слишком дешево.
Уже года три Яша пишет, по собственному определению, обыкновенный русский роман. Его герой, как и Яша в недавнем прошлом, занимается скучной офисной работой, презирает начальника и пятидневную рабочую неделю, напивается по вечерам и безуспешно пытается найти девушку в приложении для знакомств. Яша рассчитывает, что такая коллизия отзовется в сердцах у многих. По замыслу это роман в стиле Довлатова, Миллера и Лимонова. «Если бы этот роман писали Лимонов с Генри Миллером, а редактировал Довлатов», – резюмировал он.
– Что ж, хорошо, – благожелательно реагирует Митя, не читавший ни того, ни другого, ни третьего.
Мите пришло сообщение. Он был уверен, что там очередной дикпик от Филипа, сорока лет, но сообщение было от Оли. «Ну как ты, мой сахарный?» – Оля так его иногда называла. Вообще-то прозвище Сахарный Мите придумал Олин отец, Павел Петрович. Однажды Павел Петрович подслушал их спор: Оля просила сходить в магазин, а на улице был снегопад, и Митя идти не хотел. Оля сказала: «Не сахарный – не развалишься». Митя парировал: «А может, и сахарный». С тех пор и приклеилось: Сахарный.
Митя ответил не думая: «Очень скучаю». И сразу же заскучал, да так сильно, что захотелось заплакать, написать сразу много ласковых слов и заискивающих комплиментов. Наверное, Оле бы в этой дыре не понравилось – она равнодушна к морю и не смогла бы прожить без доставочных сервисов. Но можно было бы переехать в Тбилиси, это почти мегаполис. Митю в К. особо ничего не держало.
– Приезжай хоть ненадолго, – написал Митя.
– Слишком много работы. Но я тоже скучаю. Вчера о тебе вспоминали с Лерой.
Лера – ее лучшая подруга – манерная и пафосная, с явно завышенной самооценкой. Она работает в букмекерской конторе, то есть практически напрямую на Сатану. Позвала их однажды в какую-то элитную реберную. Всячески давала понять, что приглашает, хвасталась огромной зарплатой, но, когда принесли счет, не пошевелилась, пришлось Мите платить. Что хорошего Оля с Лерой могли вспомнить о нем, оказавшись наедине? Разве что тот случай, когда он отдал четверть зарплаты за ребра.
По выходным Митя слонялся по городу с утра и до вечера, ритмично вдыхал и выдыхал воздух по совету качков Рената и Димы. Но нечто тяжелое, мрачное клубилось в мозгу. Вокруг были только серость и влажные пустые пространства в тумане. С неба вечно сочилось. Иногда можно было заметить размытые призрачные фигуры, растворявшиеся и возникавшие вновь. Вероятно, здесь, в Колхиде, во время зимних сезонов древние греки черпали вдохновение, чтобы описать свой тоскливый Аид. Митя и сам ощущал себя бестелесным, скользящим в каком-то условном пространстве: просто тень в загробном мире язычников. А дома было уютно, тепло, продукция студии Диснея ждала своего часа. Но дома категорически не сиделось.
Еще одна пара жильцов, с которыми Митя регулярно общался, – Стас и Паша. Оба айтишники, оба светловолосые и в очках, один невысокий, а второй очень высокий. Стас любил одеваться ярко и современно: пурпурные вельветовые брюки и оранжевый свитшот «Кархарт» (всё оверсайз), серьги в ушах, много браслетов, каких-то веревочек вокруг шеи, как у хиппи шестидесятых, при этом лицо уставшего, слегка запустившего себя бюрократа.
А вот Паша мог бы сыграть главную роль у Рифеншталь: блондин с прямым носом и небесно-голубыми глазами, высоколобый, надменный. Паша все время мотался между К. и Тбилиси, где у него было второе жилье и, вероятно, вторая жизнь. Он разговаривал мало, и голос его всегда чуть поскрипывал, как старая дверь. Стас с утра и до вечера сидел в кресле-качалке, иногда – с нелепой деревянной трубкой в зубах. Читал он одну и ту же книгу: «ГУЛАГ» Эпплбаум.
Во всех апартаментах было чересчур влажно, но жилье Стаса и Паши казалось как будто сотканным из испарений и мглы. Видимость была как в туманный день на болоте. На стене у них висел узбекский ковер, а на столике стоял узбекский сервиз. Перед тем как переехать в Грузию, Стас и Паша провели около месяца в Узбекистане. Потратили на билеты в Ташкент по полмиллиона рублей. Осели потом в Бухаре на какое-то время. Этот период оставил в их жизни глубокий след, по крайней мере в вопросах эстетики. Паша не любил говорить, но если уж заговаривал, то чаще всего о коврах. Об огромных ковровых гипермаркетах, по которым они часами слонялись, живя в Бухаре.
В Бухаре ковры вешают посреди улицы вместо баннеров, режут ножницами на асфальте, продавцы лежат на коврах у дверей. «Заходи, брат, у меня очень много ковров». Повсюду шатались так называемые уклонисты: бледные и подавленные мужчины в шортах выше колен. Они искали обменники, салоны связи, продуктовые магазины, но вокруг были только ковры. «Заходи, брат, тебе нужен ковер». Не у всех местных жителей имеется паспорт, но у хороших ковров он есть. Паша и Стас жили там в квартире без света и кухни, но зато на полу был огромный ковер.
В какой-то момент Паша что-то почувствовал. Шел по улице и вдруг захотел погладить, прижаться к ковру, выставленному на продажу. Лечь, завернувшись в ковер. Ковер – это уют, покой, безопасность, но вместе с тем статус. Паша мечтал, что, когда все уляжется, он соберет небольшую коллекцию узбекских ковров с паспортами.
Стас же больше любил вспоминать о верблюдах. Сказочные животные, пасущиеся вдоль дорог с непринужденным видом, наравне с банальными козами и коровами. Однажды на заправке к Стасу обратился небритый мужчина с невероятно мощной грудной клеткой. Воровато оглянувшись по сторонам, он предложил верблюда. «Тысяча долларов», – сообщил он. Верблюды умны. Ты покупаешь транспорт и лучшего друга: терпеливого, честного. Нет ничего теплее верблюжьего меха. Нет ничего вкуснее верблюжьего молока. Мясо верблюда – самое нежное. На верблюде ты можешь доехать через пустыню в Афганистан. Довольно интересное место.
«Спасибо, подумаю».
Попутчик, с которым Паша и Стас ехали в минивэне, наклонился к самому уху Стаса и прошептал: