Роман ЗЛОТНИКОВКурортный сезон
«Курортный сезон» — первая и, на наш взгляд, удачная попытка капитана Романа Злотникова заявить о себе как о литераторе. Как офицер, политработник он уже состоялся: научился понимать людей, сопереживать им. Эти качества автора видны и в его творчестве.
ДОЛГО ехали по отвратительной дороге. Машину изрядно трясло, прежде чем она наконец-то остановилась. Хлопнула дверца, полог отдернулся, опустился задний борт, и резкий голос капитана Сельджукова скомандовал: «К машине».
Старший лейтенант Васильев спрыгнул с кузова и подошел к ротному.
Сельджуков стоял посреди просторного школьного двора и мрачно смотрел на высокое трехэтажное здание. Кивнул Васильеву.
— Дали нам дворец с ханского плеча. Ну, что скажешь, замполит?
Васильев усмехнулся:
— Ничего, эмир, не на год приехали.
— Как знать.
— Да ну, скоро все образуется. И потом, никто нас надолго в школе не оставит: детям же учиться надо.
Сельджуков с сомнением покачал головой:
— Посмотрим. А пока начнем размещаться. Офицеры, ко мне.
Подбежали командиры взводов.
Ротный окинул взглядом их крепкие фигуры.
— Оружие сложить в углу двора. Стрельчук, выделите отделение на охрану, остальной личный состав — на разгрузку имущества, складывать у левого подъезда. Старшина!
— Я, — из глубины кузова вынырнуло лицо прапорщика Ергенова.
— Мы с замполитом пройдем по школе, организуй разгрузку.
— Понял, — и старшина растворился в недрах кузова, заваленного имуществом.
Внутри школы, вопреки ожиданиям, особого разгрома не было. Так, несколько сломанных стульев в одном классе, осколки разбитой люстры — в другом, выбитое стекло — в третьем. Через пустые рамы был виден двор школы, деревья в саду, дорога, село, горы, выбеленные ослепительным солнечным светом. Большие темные машины, фигуры солдат внизу казались неестественно чужими на фоне этой картины.
СОЛДАТЫ затаскивали внутрь класса кровати и расставляли их длинными рядами. Васильев возился с динамиком. У обшарпанных планшетов с поблекшими призывами задумчиво стоял высокий старший сержант. Замполит засунул в карман плоскогубцы и подошел поближе.
— О чем задумались, Вилде?
Сержант встрепенулся:
— Да так, — и, секунду помолчав, добавил: — Вот, смотрите.
Из плаката «15 республик — 15 сестер» были выдраны флаг и герб республики.
— Странно просто, товарищ старший лейтенант, жили они себе жили, если и ссорились, так только тогда, когда «Арарат» с «Нефтчи» играл, и вдруг… Значит, не было никакой дружбы народов?
В проеме двери возник капитан Сельджуков.
— Старший сержант Вилде, почему комната для хранения оружия до сих пор не опечатана?
— Пластилина нет, товарищ капитан.
— У меня что, пластилиновый завод в кармане, или ты ждешь, что тебе кто-то его поднесет с ханского плеча?
— Понял, — Вилде убежал.
По коридору прогрохали сапоги, и в проеме двери показался радист:
— Товарищ капитан, в квадрате 447 собралась толпа, многие вооружены; «122» приказал выехать на место, разобраться в обстановке.
— Тэк-с, началось. Замполит, остаешься здесь! Первый, второй взвод — к машинам.
Последние слова капитан Сельджуков произнес уже в коридоре, на ходу застегивая портупею.
Через считанные минуты «Зилы», натужно ревя моторами, умчались по серой ленте дороги.
Васильев вышел во двор. В коридоре разлилась огромная лужа. Солдатик в мокрой форме неумело возил по ней тряпкой, пытаясь собрать воду в стоящий рядом таз.
— Пущин, в чем дело?
Солдатик неуклюже вскочил и, растопырив мокрые и грязные руки, заморгал глазами. Тощая шея в великоватом воротнике гимнастерки казалась еще тоньше и прозрачней.
— Почему мокрый, Пушин?
Тот как-то по-домашнему почесал ухо о погон и, вздохнув, начал:
— Я шел, а тут «В ружье», а у меня таз, а они вниз, а я ж дневальный, а они… Ну, и уронил.
— На себя?
Пушин кивнул и шмыгнул носом.
— Ясно, — вздохнул замполит. — Беги к старшине, возьмешь подменку и переоденешься.
— Есть! — Пушин рванулся к лестнице, но потом, вспомнив о луже, остановился и посмотрел на замполита.
— Беги, беги — уберут.
Васильев задумчиво посмотрел вслед Путину. Пробивная мамаша, обив не один десяток порогов, устроила-таки сына в Москве, в двух кварталах от дома, и каждое воскресенье таскала ему здоровенные баулы с продуктами… Каково-то ей теперь, когда сын за тысячи километров от дома?
Пушин был неплохим, но уж больно несамостоятельным. Ни нитку в иголку вдеть, ни сапоги почистить. Первое время даже не умывался — холодной воды боялся. Как он жить дальше собирался без мамы, без папы — один бог знает.
Сельджуков вернулся через два часа злой как черт.
Васильев издалека услышал рев машин и выскочил во двор. Командир молча махнул рукой и со всего размаха засветил сапогом по камешку. Гремя щитами, выбирались из машин солдаты.
— Звонил какой-то кретин, если не сказать хуже. Какая там толпа?! Стоит человек сорок. В основном старики и пацаны, у стариков посохи — вот и все оружие.
Васильев удивленно покачал головой.
— А из-за чего собрались-то?
— Да какой-то умник поставил милицейский пикет на дороге с приказом не пропускать частные машины. А здесь у каждого сад, урожай, и ни на рынок, ни в заготконтору не вывезти, вот они и пришли узнать, в чем дело.
— И что, для того, чтобы все это выяснить, необходимы были две машины солдат?
— Не нашего ума это дело, замполит, — отозвался Сельджуков и, помолчав, добавил: — Хотя я и сам то же подумал.
К ротному подбежал лейтенант Стрельчук:
— Товарищ капитан, разрешите на почту смотаться.
Сельджуков удивленно воззрился на подчиненного.
— Лейтенант! У тебя люди не устроены, ванны под умывальники не установлены, оружие не вычищено. Дальше продолжать?
— Да я…
— Все! Кругом, бегом марш, — и, кивнув на удаляющегося офицера, сказал Васильеву: — Видал, работничек, не успели устроиться, а он маме звонить.
— Жена у него вот-вот родит, — заступился замполит.
Сельджуков пожевал губами, подумал и направился к лестнице, на ходу бросив:
— Всем офицерам и старшине в канцелярию, — и чуть погодя: — Стрельчука попозже сам отпустишь, только чтобы я не знал.
ОНИ УСПЕЛИ в последнюю минуту. Когда три «Зила» вылетели на пригорок и рванули вниз по прямой как стрела дороге, около десятка открытых бортовых машин были уже пусты, а два «пазика» выпускали из своего чрева последних пассажиров.
Толпа около машин насчитывала сотни три здоровых мужчин, вооруженных палками, металлическими прутьями. Подогревая себя криками, она уже двинулась в сторону маленькой аккуратненькой деревушки, у крайних заборов которой тоже стояла толпа и тоже с палками и прутьями, но только поменьше: человек 40–60.
Машины буквально влетели в небольшой промежуток между двумя группировками.
Сельджуков выскочил из кабины и на ходу, как, наверное, выхватывали саблю из ножен его предки, выхватил мегафон.
Васильев бросился на левый фланг, увлекая за собой солдат и вытягивая их двойной цепочкой, которая через мгновение твердела и становилась стеной щитов, пластиковых забрал, бронежилетов.
— Замполит, — появился рядом ротный.
— Сбегай вниз, к деревне; по рации говорили, что здесь должен быть представитель власти, — и, подняв мегафон, повернулся к толпе.
Васильев кубарем скатился к крайним домам деревни. Там стояло несколько человек.
— Кто здесь старший?
— Я, — выдвинулся один из стариков.
— Да нет, мне надо из…
— Понимаю, — кивнул старик. — Никого нет. Председатель был — уехал, директор — уехал, начальник милиции — тоже уехал.
Васильев оторопело посмотрел на старика, но, не поняв и не додумав до конца все сказанное им, осознал главное — никого из начальства нет.
Сзади рота казалась совсем не грозной и даже беззащитной, сгорбленные спины, стриженые затылки, сапоги все в пыли, застиранные бриджи… Васильев торопился добежать до роты, встать в этот строй, укрепить его хотя бы своим телом.
Сельджуков что-то орал в мегафон.
— Никого, — выдохнул замполит.
Ротный скривился, скрипнув зубами, процедил:
— Плохо.
Толпа перед строем гудела. Потом кто-то закричал, и она двинулась вверх по склону к грузовикам и автобусам.
Сельджуков снял каску и вытер пот.
— Я с ханского плеча дал им пять минут и предупредил, что церемониться не будем.
— Вкатают тебе за самоуправство, - — сказал Васильев.
— Слушай, замполит, — взъярился Сельджуков, — почему у них, — он ткнул мегафоном в отъезжающие автобусы, — власть есть, а у нас нет? Почему в половине случаев ты не найдешь ни одного милиционера или председателя сельсовета, а если и найдешь, так ни за какие деньги они не выйдут, не встанут рядом, не скажут, что им положено? Я, что ли, тут Советская власть?
Васильев помолчал, потом вздохнул:
— Сажай роту.
Сельджуков тряхнул мегафоном, переваривая оставшийся запал, и, поднеся его ко рту, скомандовал:
— Рота, к машинам!
ВАСИЛЬЕВ разбирал письма.
За окном слышался смех, плеск воды — солдаты мылись. После изнуряющего дня в снаряжении, десятков патрульных километров, занятий вода не просто смывает грязь и пот — вода доставляет наслаждение.
Сельджуков подошел к столу, посмотрел на две неравные стопки, взял маленькую, прочитал адрес на верхнем конверте.
— Звонил в санчасть, у Вилде легкое сотрясение мозга, у Туракулова нога уже зажила, через день-два выпишут, — перебрал несколько писем и насупился.
Васильев молчал. То, что ротный начал издалека, указывало на немалую степень недовольства, но он пока не понимал, чем оно вызвано.