— Алексей, ты не против, если я составлю тебе компанию? Мы могли бы дойти до банка, который нужен, а потом ты поможешь мне с продуктами? Обещаю не грузить тебя сильно.
Вид у фрау Марты был совершенно искренний. Она после своих слов даже весело рассмеялась, предлагая поддержать шутку. Не понял, правда, какаю. Но не в этом суть.
Немка вела себя максимально правдоподобно. Вот прямо ни на секунду не заподозришь эту прекрасную женщину в двойной игре.
А я именно это и подозревал. Даже не так. Я был именно в этом уверен. Немка мутит какую-то свою, пока что непонятную интригу. Ну и, естественно, банк ей понадобился не просто так.
А значит… Значит, выходит, что количество людей, знающих об архиве отца, значительно больше, чем мне казалось изначально.
Черт… Даже забавно получается. В Советском Союзе бедолага Бекетов сидел все эти годы в уверенности, что он один обладает страшной тайной. А теперь, что? Теперь так получается, что за мной скоро будет таскаться очередь из желающих добраться до тайника Сергея Витцке.
Глава 7Я узнаю кое-что новое
Солнце уже висело высоко над Берлином, заливая город ослепительным светом, когда наше «чаепитие» подошло к концу.
Мы с фрау Мартой, заметив, что время неумолимо движется в сторону обеда, а впереди еще так-то приход Магды Геббельс и ужин с дядей Колей, шустро убрали со стола и выскочили из дома. Хотя, правильнее будет сказать, Марта выскочила. Она вышла первой и ждала меня на улице, а я еще стоял на пороге.
Причиной задержки был Бернес, который усиленно готовился к встрече с Магдой Геббельс. И он к ней реально готовился. Пилил на своем инструменте, как наскипидаренный. Звуки, исторгаемые несчастной скрипкой, скорее напоминали медленную и мучительную смерть кошки, чем нечто прекрасное. Я, честно говоря, был безмерно рад возможности покинуть дом, иначе рисковал бы сойти с ума от этих пыток. Скрипка, возможно, замечательно звучит, но только не тогда, когда на ней фанатично наяривают гаммы и всевозможные упражнения.
— Вы же ненадолго? — С надеждой в голосе спросил Марк, когда я уже делал шаг за порог. Он при этом умудрялся держать скрипку подбородком, пока его пальцы, словно обезумевшие четырехлапые пауки, метались по грифу. — Меня пугает эта женщина.
Последнюю фразу Марк произнес совсем тихо, почти шепотом, и предназначалась она исключительно мне. Естественно, я тут же понял, о ком идет речь. О Магде Геббельс. И, признаться, вполне разделял опасения Бернеса.
Супруга рейхсминистра и впрямь вела себя, мягко говоря, очень странно. После вчерашней встречи я заподозрил, что Шипко, когда называл ее «сумасшедшей сукой», немного преуменьшал. Особенно насчет первой части. То, как эта дамочка пялилась на Марка, вызывало много вопросов.
— Не переживай, думаю, через пару часов уже вернемся, — постарался я успокоить товарища. — Держись там. Если что, притворись мертвым. Говорят, помогает.
— Очень смешно… — Скривился Бернес. — Шутник нашелся. Ты видел? Она же буквально пожирала меня глазами.
— Ну…из нас двоих ты явно гораздо привлекательнее. Может, у госпожи Геббельс имеется тяга к черноглазым румынам.
Последнюю фразу я бросил уже через плечо, двигаясь в сторону Марты, которая замерла возле калитки. Пока Бернес не психанул и не прибил меня своей же обожаемой скрипкой.
Улицы города гудели, словно растревоженный улей. Пусть это 1939 год, но в Берлине уже ощущалось звенящее напряжение. На каждом углу висели плакаты с изображениями фюрера, призывающие к единству и силе. Молодые люди в идеально отглаженной форме СС и СА шагали по тротуарам с гордым видом, их тяжелые ботинки отбивали четкий, угрожающий ритм по брусчатке. Я снова отметил, что «эссесовцев» вообще как-то слишком много. Хоть бери да отсреливай…
Женщины в элегантных, но строгих платьях спешили по своим делам, мужчины в шляпах и пальто читали утренние газеты, где кричащие заголовки возвещали о величии Рейха и грядущих победах. Ну-ну. Побед. Посмотрим, кто кого победит, когда наши «Катюши» запоют.
Воздух был пропитан запахом свежего хлеба из пекарен, смешанным с выхлопными газами немногочисленных автомобилей и отчетливым, тревожным ароматом надвигающихся перемен. Трамваи звенели, проносясь мимо монументальных зданий в имперском стиле, перемежающихся с уютными кафе, где уже собирались первые посетители за чашкой утреннего кофе.
Люди казались спокойными, но под этим поверхностным спокойствием чувствовалось какое-то скрытое возбуждение, ожидание чего-то грандиозного и неизбежного. Грандиозного для Германии, естественно. Для всего остального мира это будет крайне тяжелый период.
Мне вдруг стало как-то не по себе. Рассматривая всех этих немцев, спешащих по своим делам, я снова вспомнил, чем все это выльется для Советского Союза. А еще, внутри появилось гнетущее чувство предопределенности.
Конечно, я бы с огромным удовольствием изменил ход событий. И да, скажу честно, эта мысль меня не покидала: что если получится избежать Второй мировой? Пусть не для всех. Хотя бы для Советского Союза. Но именно сейчас, шагая по улице в компании фрау Марты, видя ту атмосферу, которая царила в Берлине, я с некоторой обреченностью понял — невозможно. Невозможно остановить машину, которая уже набрала обороты и вот-вот перейдет в режим максимальной готовности. Только если всей толпой прыгнуть под колёса, что мы и сделаем 22 июня 1941 года…
Вот, например, убью я Гитлера. Маловероятно, но допустим. Остановит ли это фашистов? Да нет, конечно. На смену фюреру найдутся десятки желающих. Как тараканы, честное слово. Сейчас все это уже на том этапе, когда люди — лишь винтики. Сломался один — его тут же заменят на другой. А значит, Великая Отечественная будет неизбежна. Может, чуть в измененном варианте, но тем не менее.
От этой мысли стало как-то очень погано. Оказывается, ужасно тяжело знать, что произойдет, но не иметь возможности исключить предстоящие события. Прозрение было настолько внезапным, настолько болезненным, что все мое более-менее нормальное настроение, причиной которого являлась надежда, что поход в банк возродит еще какие-нибудь воспоминания деда, в один момент рухнуло ниже нулевой отметки.
Зато фрау Марта выглядела на удивление бодро. Она непринужденно болтала о погоде, о своих планах на покупки, о меню для ужина. Однако её напряженный взгляд, немного выбивающийся из общего настроения немки, постоянно скользил в мою сторону, а пальцы теребили ремешок сумочки. У меня сложилось впечатление, что Марта вот-вот перестанет трындеть о хлопчатобумажных салфетках и перейдет совсем к другим разговорам, более важным. В общем-то, предчувствия меня не обманули.
— Алексей, твой отец был очень интересным человеком, — начала она, словно невзначай.
Хотя, переход был, прямо скажем, слишком резкий. Марта бросила эту фразу и замолчала, давая мне возможность высказаться. А я, как бы, об отце, то есть о Сергее Витцке, который чисто юридически мне вроде как прадед, особо рассказать ничего не могу. Все мои знания о том, каким он был, сводятся к воспоминаниям настоящего Алеши.
— Да, так и есть. Мой отец… Сергей был очень интересным человеком, — очень пространно согласился я.
И, кстати, уж в этом точно не соврал и не присочинил. Только «очень интересный» человек мог придумать историю с архивом. Не просто спрятать его, а сделать это так, что почти десять лет никто не может добраться до бумаг, при том что практически каждому известно, где конкретно они находятся. Каждому, кто заинтересован, имею в виду. То есть, документы, по сути, лежат под носом, а вот взять их — хренушки.
— Он очень гордился тобой, — продолжила фрау Марта, её голос стал тише. Немка явно старалась придать моменту некой драматичности, — И всегда переживал за вашу с матерью безопасность. А еще Сергей несомненно был человеком чести. Он умел держать слово, знал, как правильно оценить ситуацию…
Немка остановилась у витрины цветочного магазина, притворяясь, что любуется букетом ярко-красных роз. Я тоже остановился и тоже притворился. Но молча. Просто стоял и пялился на дурацкие цветы.
Вполне очевидно, меня сейчас пытаются обрабатывать. Мол, отец был молодец, знал, на чью сторону нужно встать. И ты, Алексей, должен быть молодцом.
Все понимаю, Марта в данный момент играет на моей молодости. Грузит в мысли сиротке нужную информацию. Но, честно говоря, немного даже обидно, что она действует так топорно. Думает, будто достаточно сказать несколько хвалебных фраз в адрес Сергея Витцке, и все, я поплыву. Единственное, что радует — судя по изменившейся теме разговора, мы, наконец, сейчас перейдем к делу. А это уже прогресс.
— Ты, наверное, мало помнишь о нем? О том времени, которое вы с семьей провели тут, в Берлине? — Спросила Марта таким голосом, будто наш разговор не несет никаких двойных смыслов.
Забавно… несколько дней немка вообще не затрагивала тему отца. Делала вид, будто ни при делах. А тут вдруг ее пробило. Интересно, что подтолкнуло? Марта явно хочет знать, что я знаю. Или, что важнее, что я не знаю.
Только собрался полюбопытствовать у фрау Книппер, с какой целью она вдруг заинтересовалась отцом, как произошло то, чего давненько не было. А если говорить более точно, так и вообще случалось лишь единожды. Около полугода назад, когда мы с Бернесом и Наденькой Бекетовой гуляли по Москве.
Вполне безобидный вопрос Марты словно открыл какой-то шлюз в моей памяти. Вернее, в памяти деда. Хотя, теперь у нас с ним все на двоих.
Улица вокруг меня начала расплываться. Звуки Берлина стихли, сменившись голосами из прошлого. Голова закружилась, я почувствовал резкую боль в висках. Это было не похоже на обычную потерю сознания или на внезапно приключившийся посреди белого дня сон. Это было как удар молнии, яркая, острая вспышка воспоминаний, которые хлынули в сознание.
Я не мог двинуться, словно внезапно парализовало все тело. Мир вокруг меня исказился, а затем полностью исчез.