Вдруг совсем рядом я заметил движение. Не со стороны улицы, а чуть в стороне, где находится полуразрушенный цех. Тихий скрип, едва слышный шорох. Я не обернулся, лишь напряг все нервы, рука сама потянулась к тяжелому холодку в кармане пальто.
Оружия у меня с собой не было, но кое-что я всё-таки приготовил для нежданных гостей, если таковые появятся.
Мальчишки не должны подвести, однако ситуация слишком серьезная, чтобы пренебрегать собственной безопасностью. Поэтому прежде, чем занять место для ожидания Подкидыша, я нашел среди хлама, лежавшего рядом со старой мастерской, весьма удобную железяку. Небольшая, но тяжелая, с прорезью в самом центре, она напоминала кастет.
Да, чисто теоретически это должен быть Подкидыш, но черт его знает. Тут уже совершенно не понятно, чего ожидать. Отправляясь в Берлин я точно не рассчитывал, к примеру, на фрау Книппер и на британцев, а они взяли, сволочи, и вылезли. Так что, как говорится, бережёного бог бережёт.
К тому же, не стоит забывать о людях Мюллера. Сегодня я уже дважды уходил от их слежки. Первый раз, когда отправился на рынок, второй раз, когда демонстративно помаячил возле парка, расположенного в самом центре, чтоб ребята сильно не расстраивались, а потом снова исчез из-под носа «топтунов», пользуясь большим количеством прохожих, которые в ранние часы снуют по центральным улицам.
— Курсант? — Голос был низким, хрипловатым, знакомым. Голос Ваньки. Фух! Сработало.
Я медленно развернулся. Он стоял в нескольких шагах, у небольшой куски практически сгнивших шкур. Судя по всему, кожевенная мастерская перестала существовать не меньше двух-трех лет назад. Наверное, принадлежала человеку с неправильной фамилией и с недопустимой наследственностью. Теперь же в Германии именно так определяют, кто достоин жить, а кто нет.
И снова это был не тот Подкидыш, которого я знаю. И даже не тот, кого видел вчера в образе едва ли не мафиозного бонзы. Сейчас на нем была поношенная, заплатанная одежда рабочего, лицо искусно запачкано сажей и грязью. В руках — ящик для чистки обуви, потрепанный, но вполне настоящий. Глаза, острые и настороженные, изучали пространство вокруг, выискивая подвох, слежку, любую фальшь.
Мне кажется, сложись наша жизнь иначе, из Подкидыша вышел бы отличный актер, вот что скажу. Удивительное дело, но он просто феерично вживается в образы, которые создаёт.
— Тень, — выдохнул я позывной Ивана, попутно вытаскивая руку из кармана.
Черт его знает, почему мы оба решили использовать именно эти имена. Думаю, Ванька, как и я, опасался подставы. Не от меня, конечно. Вернее, не конкретно от меня. Облегчение было кратким, тут же сменившись осознанием риска.
— Спасибо, что быстро среагировал. Время — штука дорогая.– Кивнул я товарищу.
— Дороже золота, Алёша, особенно здесь и сейчас, — Усмехнулся Подкидыш. Он сделал шаг ближе и поставил ящик на землю. Его взгляд скользнул по улице, продолжая оценивать обстановку.– Твои почтовые голуби чуть крылья не сломали, торопясь. Хитро придумал. Молодец. Я так понимаю, срочность и риск оправданы? Видели же только вчера. Что-то случилось?
— Не совсем… Хотя, наверное, да. Сегодня собираюсь кое-что провернуть. Но… — Я пожал плечами. — Без тебя мой план — самоубийство. С тобой — просто очень высокий риск. Так что, да. Нужна помощь.
Подкидыш ободряюще улыбнулся, не спуская с меня глаз. В его взгляде читалось понимание. Он знал, что я не стал бы так рисковать столь ненадёжным способом связи, если бы это не было критически важно.
— Говори. Что задумал? И почему именно моё участие?
Я оглянулся по сторонам, а затем сделал шаг вглубь развалин, подальше от возможных глаз. Ванька последовал за мной.
— Архив отца. Для, тебя не секрет, что помимо наших стандартных задач, стоит еще эта. Он в банке, как тебе известно. Сегодня я его достану, — начал тихо, но четко, стараясь не рассусоливать. Времени реально нет.– Бумаги не должены попасть ни в чьи руки. Ни Мюллеру, ни нашим, ни немцам, ни британцам. Ни-ко-му. Потому что я понял одну вещь, Ванька. Машина войны заведена. Поверь мне, это именно так. И любая бумажка из этого архива, попав не в те руки, может сбить шестеренки так, что все полетит в тартарары.
В этом месте своей речи я осекся. Просто… Не мог же я сказать Ваньке всю правду. Не мог выдать информацию из будущего. Что война непременно будет, что мы выстоим. А если архив попадёт хоть куда-нибудь — можем проиграть. Потому как после таких слов Ванька примет меня либо за предателя, либо за сумасшедшего. Официально Германия — наши друзья и товарищи. Вот-вот будет подписан пакт Молотова-Риббентропа.
По большому счету и Подкидыш, и Бернес считают нашу службу лишь службой. Речи о предстоящей войне пока не идёт. По крайней мере официально. Британцы — наши главные враги. По крайней мере, так все выглядит на первый взгляд.
Даже Шипко, когда мы с ним изучали дела фашистов и готовились к операции, на сто процентов не был уверен, что фюрера реально стоит бояться как настоящего врага. Вернее, стоит, конечно. Это всем вполне очевидно. Но конкретно сейчас в Союзе бытует устойчивое мнение, что в первую очередь Гитлер обратит свой взор на Европу, оставив коммунистическую угрозу на потом.
Нет, естественно, вариант войны с Германией рассматривается, в том числе там, на верху, но… Черт его знает, в чем это «но». Пока даже объяснить не могу, почему Сталин так категорично отказывается видеть в фашистах большую угрозу, чем в тех же британцах.
— В общем… Это — детали. — Вывернул я разговор в безопасное русло. — Просто поверь, архив сейчас не должен попасть ни к кому. Но при этом держать его и дальше в банке — рискованно. Как видишь, здесь, в этом городе, многое решает… назовём это… силой. Да. Многое решает сила, а она сейчас в руках фашистов. Я точно знаю, они получили информацию об архиве. Как долго Мюллер будет «стесняться»? Уверен, крайне непродолжительно. А потом просто тряхнет банкиров за шиворот и заберёт архив без всяких шифров.
Подкидыш слушал мои пояснения, не перебивая. Его лицо оставалось каменным, но в глазах мелькнуло какое-то непривычное выражение. Это был то ли ужас перед масштабом тех проблем, которые принесет описанная мной ситуация, то ли обычное человеческое переживание конкретно за меня. Ванька, как и Марк — единственные, кто знает достаточно большую часть правды. По крайней мере о Сергее Витцке, о Бекетове, об архиве. Уж они-то, мои товарищи, прекрасно понимают, какой груз отец возложил на плечи Алёши.
Кстати, да. Не так давно я вдруг подумал, а Сергей тоже, конечно, красавчик. Взял и хернул столь важную тайну малолетнего сына. Я все понимаю, служить Родине, заботиться от Отчизне. Но… Почему он о сыне не подумал? Сколько там деду было-то? Семь лет? Зашибись Витцке выбрал носителя информации. Этакая ходячая флешка с ценными сведениями.
Но главное — деда вообще никто не спросил, хочет он быть этой флешкой или нет. Все решили за него. Вот такая вот настоящая родительская любовь.
— В общем, вот такая ситуация… — Закончил я свой короткий рассказ.
— Уничтожишь? — спросил Ванька коротко.
В этом вопросе не было ни осуждения, ни желания высказать свое мнение. Только факт.
— Да. — Ответил я без малейших сомнений. Просто знал, что Подкидыш все поймет верно. Если я так решил, значить так оно и правильно. Вот образ мышления Ваньки. — Но сделать это нужно хитро, чтобы виноватыми оказались все, кроме меня. Чтобы подозрения ушли не в нашу сторону. Чтобы Мюллер, Риекки, чёртовы британцы, Клячин — все эти пауки в банке — перегрызлись между собой из-за того, что у них ускользнуло из-под носа. И чтобы никто не догадался, что архив просто… исчез. Навсегда.
Не затягивая, я выдал Ваньке весь свой план. В деталях. Потому что детали, как раз, были очень важны. Особенно, точность их исполнения.
По напряжённому лицу Подкидыша я видел, как работает его мозг, за считанные секунды, взвешивая безумие и гениальность моего замысла. А замысел именно таким и был. С одной стороны — напрочь отбитым и реально безумным, с другой — гениальным.
— Ну что сказать… — Подкидыш с у мелкой покачал головой. — Наверное, только ты мог жо такого додуматься. Знаешь, я иногда смотрю на тебя и думаю… Ты как-будто особенный. Как-будто не такой как мы. Ну да черт с ним. Суть ясна. Если мы все сделаем четко, вероятность успеха очень велика. Но если допусти промашку хоть по одному пункту… Можем завалить основное задание, связанное с группой.
— Есть такое. — Кивнул я Подкидышу. — Хотя… Мы пока ни связного не знаем, ни само задание. Что на данный момент есть? Скрпичу велено наладить контакт с Геббельс, мне — завербовать еще одного человека. Все. Не думаю, что нас только ради этого отправили. Восстановить связи с прежними агентами — это, да. Но все равно будет нечто более глобальное, уверен. А так… Да, Вань. Я понимаю риск. Особенно для тебя. Но… Иначе нельзя. Нельзя. Архив слишком опасен.
— Да. — Согласился Подкидыш. — Ну что ж… Значит у нас полный набор. Клячин, Гестапо, британцы, Эско Риекки… Слушай, он тоже охотится за этим архивом или у начальника сыскной полиции Финляндии интересы попроще?
— Да черт его знает. Твердит про драгоценности, о бумагах ему не сказал ни слова, — я позволил себе короткую, жесткую улыбку. — Однако вообще не факт, что ему о них все же не известно. И он знает, что я — ключ. Значит, нужно дать ему почувствовать запах золота. Очень близко. Достать приманку. А потом… уронить ее в «топку» на глазах у всех. Но так, чтобы руки наши остались чисты. И еще кое-что…
Я вытащил из внутреннего кармана маленький, аккуратно сложенный листок бумаги и карандаш. Приготовился, когда шел на встречу с Ванькой.
— Сейчас я напишу записку. Ты должен проследить, чтобы она попала прямо в руки Эско Риекки. Он живет в «Адлоне». Люкс на третьем этаже, окна выходят на Унтер-ден-Линден. Знаешь?
— Знаю, — кивнул Подкидыш, его взгляд стал острым, как бритва. — Ты хочешь, чтоб записку передали лично?