— Не видели, — бросил я, не убирая пистолета. — Если б видели, так не сидели бы беспечно, не пинали пацана. И судя по остывшим углям, геолог уже больше суток как пропал, а эти тут явно недавно, даже трех бутылок портвешка не выжрали. Но в «записную книжку» своего мозга я номера их мотоциклов вбил. Если понадобится — найдём потом, допросим каждого. А сейчас — у нас другой свидетель на земле валяется. Вот с ним и поговорим.
Я кивнул Орлову на него и подошёл. Парень лежал у дерева, обняв колени. Куртка рваная, лицо в грязи и ссадинах. Шея — вся в багровых пятнах. Лица я его не видел, он упорно на нас не смотрел, отворачивался, будто боялся или еще что-то. Я присел, взял его за плечо:
— Вставай, дружище… Ты кто?
Он поднял голову. Лицо перекошено. Глаза водянистые, глуповатые. Узнал меня — и вдруг всхлипнул:
— Д-дядь Андр… А-Андрей…
— Гриша?.. — воскликнул я. — Твою ж…
Это был он. Лазовский-младший. Мальчишка-дурачок, грязный, побитый, с рассечённой губой и взлохмаченными волосами. Весь дрожал.
— Ты чё тут, а? Опять, что ли, из дома сбежал? Ну…
— Я… я гулял, — пробормотал он, с трудом ворочая языком. — Я пошёл, а там… там дяди. Много дядей. Они… они пить дали мне. А я не пью, мне мама не велит. А они — бах! — в грудь. Потом — по лицу. Я упал, а они ногой, ногой…
Он завсхлипывал — обиды и удивления скопилось много.
— Всё, всё, спокойно, — я потрепал его по плечу. — Живой? Кости целы?
Он кивнул.
— Голову не кружит?
— Не… Только ва-ва…
Я помог ему встать. Он шатался. Орлов подхватил парня с другой стороны, взял под локоть.
— Поехали, Гриша. Домой. Тебя ждут там — опять, наверное, отец пошел в милицию заявление о пропаже сына писать. А ты… Эх, Гриня, Гриня.
Он кивнул и прошептал:
— Мне мамка скажет… не ходи один… а я опять пошёл…
— Скажет, скажет, — кивнул я. — Но ты же теперь не один. Мы с тобой.
Я уже собрался вести Гришу к «Волге», к автомобилю Орлова. На ходу бросил:
— Где у тебя машина?
Орлов кивнул куда-то в темноту, за ельник:
— Там, дальше… За просекой. Спрятал, чтоб не бросалась в глаза.
Я собирался шагать, но взгляд невольно зацепился за боковой карман Гришиной куртки — старой, с затёртыми локтями. Из кармана выпирало что-то плотное, квадратное. Не платок. И не камень. Что-то, что он явно пытался спрятать.
— Гриш, — спокойно сказал я. — Что у тебя там? Книжка?
Он не ответил. Только съёжился, руки прижал к куртке в районе кармана, взгляд отвёл. Всё лицо перекосилось — не каприз, не испуг, а что-то вроде злости, упрямства. Секунда — и он стал другим. Никакой тебе дурашливости.
Я бы и не стал копать и проверять его карманы — ну мало ли что. Но реакция у него была на этот простой вопрос слишком острая. Учитывая, что я уже не впервые нахожу его в ночном лесу, и всё время он будто бы ни при чём, хотелось понять, к чему эта настороженность. И что он тут вообще всё время делает. По логике — случайный, безобидный человек. Но…
— Покажи, — сказал я. Спокойно, но твёрдо. — Гляну и отдам. Если твоё — никто не заберёт.
Гриша мотнул головой.
— Нет… нельзя… это моё… нельзя…
— Ну-ка, Григорий… — я положил руку ему на плечо. — Ты ж меня знаешь. Я ведь не враг. Просто покажи.
Он сжал губы, опустил голову, в плечи ее чуть ли не вдавил.
— Ты с ним долго, что ли, будешь, а? — вдруг раздражённо буркнул Орлов, шагнул вперёд из-под плеча Гриши и, резко дёрнув его за руку, полез к карману.
— Моё! — крикнул полоумный и вцепился зубами в Орлова, в руку.
— Ай! — вскрикнул и отскочил тот, схватившись за плечо. — Ты видел? Он меня укусил!
— Видел, — кивнул я. — Не надо было так наседать…
Но было поздно.
Гриша, как заяц с проснувшимся инстинктом самосохранения, рванул с места. Пятки засверкали — и уже метрах в десяти. Шорох, хруст веток, и всё — нет его.
— Гриша! Стой! — крикнул я и кинулся вслед.
— Да чтоб тебя! — прорычал Орлов и побежал за мной.
Мы неслись сквозь тёмный ельник, продираясь через ветки, скользя по корням. Только шум впереди говорил, что он всё ещё недалеко. Но долго ли он сможет так нестись? И главное — что он так охранял в своём кармане?..
Колючий лапник бил по лицу, цеплял рукава, одежду. Под ногами проскакивали кочки, иногда ботинки проваливались в покрывале мха, вязли. Я плевался про себя, проклиная всё: кусты, туфли, неприспособленные для бега, и уж тем более по пересеченной местности, и проклятые брюки, которые липли к ногам, вязали шаг.
— Вот тебе и дурак, — пробормотал я. — Бежит, как комсомолец на зарядку…
А он и правда летел по лесу так, будто вырос тут. Проскакивал между деревьями, перепрыгивал через поваленные стволы, ни разу не сбился. Для слабоумного слишком уверенно. Хотя ведь он давно тут шастает, каждую тропку, каждый кусток знает.
Позади тяжело дышал Орлов. Потом где-то оступился, зацепился — и стих.
— Всё, Григорьевич… догоняй сам… — сипло донеслось сзади.
Я не обернулся. Если не улетел ни в какую яму, а просто сдохла дыхалка, нет сил — то сам разберётся. Не до того.
Впереди мелькнула тень. Гриша. Вильнул в сторону, нырнул в кусты — и тишина. Ни шороха, ни треска. Притаился.
«Умный…» — подумал я. — «Понял, что на ходу не уйдёт — решил затаиться. Так не каждый сообразит. А он — смог. Не так прост».
Я замедлил шаг. Пошёл тише, вглядываясь в темноту. Продвигался наугад — на нюх, на ощущение. Под ногами всё хрустели веточки — раздражали и не давали прислушаться.
— Гриша, — сказал я громко, спокойно. — Слышишь? У меня для тебя кое-что есть.
Залез в карман, достал карамель, пошуршал фантиком.
— Конфета. Смотри, мы тебя не обижаем. Те дядьки — плохие. У-ух, какие! Пинали тебя, да? Но мы их прогнали. А ты от нас зачем сбежал? Просто покажи, что прятал — и всё.
Молчание.
Я сменил тон:
— Ну и сиди… Мало ли кто в лесу ходит. Может, волк выйдет. Некогда мне тут с тобой возиться, не хочешь, чтобы я помог добраться до дома, оставайся в чаще. Сам виноват, ага!.. Я пошёл, устал уже.
Повернулся и зашагал прочь, стараясь поначалу топать громче, а потом все тише и тише. Насчитал двадцать шагов, сел за дерево, затаился. Застыл. Даже дышать стал реже.
Минута — и сработало. В кустах шорох. Осторожный он. Прополз, поднялся, отряхнулся. Двигался уже не как забитый: спина ровная, шаг уверенный.
«Да уж… не скажешь, что идиот. Хотя справки есть, лечили. Лазовские — порядочные, скрывать ничего не стали. Но…»
Я встал. Пошёл за ним тихо, шаг в шаг. Уже почти догнал. Хотел схватить за ворот — как вдруг из-за дерева прямо вперед Гриши выскочил Орлов и со всей силы зарядил ему в челюсть.
Гриша рухнул. Как мешок.
— Попался, гад, — выдохнул Бронислав, потирая кулак.
— Ты чего творишь? — подошёл я. — Я его и так бы схватил, нафига бить-то?
— А чтобы от органов не бегал… — ухмыльнулся КГБ-шник.
Гриша лежал, прижимаясь к земле, всхлипывая. Как ребёнок. Мне даже его стало жаль, но сейчас не до сантиментов.
— Наручники есть? — спросил Орлов. — А то опять удерёт.
— Полегче с ним, — я достал браслеты. — Он, может, сам не понимает, что делает.
Орлов поднял его за шиворот. Гриша даже не сопротивлялся. Только щурился, как будто снова стал тем самым «дурачком».
Щёлкнули замки на запястьях Лазовского-младшего.
Обыскивали мы его молча. Я прижал куртку, Орлов проверил карман и достал, наконец, чёрный прямоугольник.
— Ну, кто бы сомневался, — сказал он, торжественно щурясь на находку, которую выудил из кармана Гриши. — Это же диктофон.
— Ого… — присвистнул я. — Японский. Sanyo. Не из дешёвых.
— Кнопки стёрты… Пользовались часто, — пробормотал Орлов.
— А вот это уже серьёзно, — я смотрел на диктофон. — Слишком серьёзно, чтобы валялось у дурачка в кармане.
Глава 12
— Это же диктофон Мельникова! — выдохнул Орлов, разглядывая плоский корпус с надписью Sanyo.
— Сейчас проверим, — сказал я, нажимая на кнопку «play».
Естественно, я тоже уже об этом подумал. Щелчок, тихий треск — и зазвучал голос. Узнаваемый, с характерной интонацией научного работника: без эмоций, сухо, точно, с вдумчивыми размышлениями. Я узнал этот голос. несомненно, это был Валентин Ефимович, с которым я совсем недавно столкнулся в музее у Красновой.
— На сегодня зафиксировано аномальное изменение состава донных отложений в юго-восточной части озера. Повышено содержание железа, нестабильные показатели — возможна миграция Fe²⁺ в Fe³⁺. На поверхности наблюдается плёнка маслянистого характера, вероятно, органического происхождения, но источник не установлен.
— Далее. РН воды смещается в кислую сторону. Это нетипично для данного водоёма. Возможны процессы дегазации или активизация глубинных выбросов.
— Чёрная вода — это не образ. В моменты активации она действительно чернеет. Анализ показывает следы восстановления сернистых соединений.
— Веду наблюдение. Все данные фиксирую. Если со мной что-то случится — ищите у дна. Ответ — там.
— Я разгадал тайну Чёрного озера…
Щелчок. Тишина. И все заглохло. Я потыкал кнопки — нет, все мертво.
— Твою дивизию! Похоже, батарейки сдохли…
— Нужно вставить новые и дослушать, — с нетерпением проговорил Борислав.
Я подскочил к Грише, еле сдерживая себя, чтобы одним махом не уложить того носом в пол, а точнее, в землю, как уже сделал это в прошлый раз в музее:
— Где ты это взял? Говори!
Он втянул голову в плечи, весь сжавшись будто в бесформенный ком, и пробормотал:
— Гриша… шёл… и нашёл… оно лежит… просто было… в кустах… Гриша нашёл…
— Просто так? — я усилил хватку. — Случайно, да? Случайно оказался в лесу, случайно нашёл диктофон? Как тогда в музее, случайно нас подслушал?
Гриша замотал головой:
— Не брал… нашёл… просто шёл… Гриша шёл…
— Слишком много случайностей, Григорий, — грозно проговорил я, прищурившись. — Ты у нас вечно не при делах, а при этом всё самое интересное — рядом с тобой почему-то.