Я задумался. Машина плавно затормозила у гостиницы, но Мещерский не спешил глушить двигатель.
— Ну так что, Андрей Григорьевич? Заскочите со мной? Я вас подожду здесь, вы пока заселяйтесь. Мероприятие камерное, для своих. Посидим, выпьем, обсудим. Заодно с нужными людьми познакомитесь, — он усмехнулся. — Ваша работа, я так понимаю, как раз про это.
— Не совсем, — улыбнулся я. — Я здесь как проверяющий по предписанию, но моя цель в другом. Выяснить, куда у вас тут люди пропадают. Бесследно.
Я глянул в окно, на небо, будто не сказал ничего такого.
— Ой, ну что вы такое говорите, брехня это все, сами убедитесь скоро… Краснова эта, бурю в стакане подняла, а еще учительница. Наша вина тоже есть, не углядели, панику допустили. Ну, сгинули два-три бичка в лесах, так что ж — всегда так было. Они там летом ягоду для рынка собирают, теряются частенько, леса у нас глухие.
— Ну вот я как раз это и проверю, Гавриил Захарович, мне в ГОВД надо, — возразил я, потянувшись к дверной ручке.
Мещерский посмотрел на меня так, будто услышал нечто удивительное.
— В ГОВД? — переспросил он, приподняв брови. — Да оно уже закрыто.
— Милиция работает круглосуточно, — напомнил я, нахмурившись.
Мещерский рассмеялся.
— Работает, конечно. Дежурная часть бдит, дежурная опергруппа на месте. Но что вы от них-то хотите? Все кабинеты закрыты, оперативники, инспектора по домам, руководство — тем более. Никто вас там сейчас не ждет, поверьте.
Я молчал, понимая, что он, в общем-то, прав.
— Утро вечера мудренее, товарищ Петров. Тем более, начальник милиции как раз и будет на банкете, — продолжил он, хитро прищурившись. — С ним там и поговорите. В неофициальной обстановке, без бумаг, без лишних ушей. Иногда так даже лучше.
Я ещё раз глянул на здание гостиницы. День был длинный, усталость наваливалась.
— Ладно, — сказал я, распахивая дверцу «Волги», — ждите меня здесь, я сейчас заселюсь, оставлю чемодан и вернусь. Только в магазин заедем по пути, я коньячок куплю, не хочу с пустыми руками.
— Вот это по-нашему, — довольно ухмыльнулся Мещерский. — Только коньяка в магазинах наших вы не найдете, у нас не столица. Но есть одно местечко, заскочим.
Я вышел из машины и стал подниматься по ступенькам гостиницы. А городок не так прост, как кажется. Я это чувствовал, а чуйка меня никогда ещё не подводила…
Глава 2
Девятиэтажное здание гостиницы возвышалось над небольшой площадью с простеньким одноструйным фонтаном, словно памятник. На его фасаде — огромные мозаики: колхозницы с корзинами спелых яблок, улыбающиеся рабочие в комбинезонах, тянущие то ли провода, то ли трубы (в общем, что-то однозначно индустриальное) к светлому будущему.
У входа, под массивным бетонным козырьком, висел барельеф Ленина, а по бокам от дверей стояли ещё и бронзовые факелы. Над ними текст, выложенный мозаикой из красных стекляшек: «Слава труду!» и «Пятилетка в четыре года!». Надписи уже запылились и немного поисцарапались, но пока ещё впечатляли. В СССР любили строить огромные гостиницы в малых городах. Такие сооружения становились центром — не только на карте города, но и в его жизни. Сюда приезжали командировочные на совещания, съезды и конференции. А местные смотрели на здания снизу вверх — как на символ новой, урбанистической эпохи.
Двустворчатые высоченные двери гостиницы открылись с тихим скрипом. Внутри пахло старым лаком, дешёвыми духами и выцветшими коврами.
Администраторша за стойкой — строгая женщина лет пятидесяти с идеальным начёсом на голове — окинула меня взглядом с головы до ног. Её лицо напоминало тех самых передовиков с заводских досок почёта — собранная, неулыбчивая, с легким оттенком брезгливости ко всему, что нарушает заведённый порядок.
Она дежурно поздоровалась, взяла мой паспорт, пролистала страницы, сверилась с журналом и, едва заметно вздохнув, протянула ключ.
— Ваш номер — 113, — голос звучал бесцветно, ведь она повторяла эти слова десятки раз за день. — Двухместный, но больше никого не подселим. Одноместные заняты.
Я кивнул, расписался в книге постояльцев, забрал ключ — тяжёлый, с крупной латунной табличкой, на которой выдавлены две единички и тройка, — и направился по коридору. Номер был самый обычный. Сероватый сумрак плотно засел по углам, но я поспешил включить свет. Лампа под потолком вспыхнула тусклым жёлтым светом.
Осмотрелся. В комнате стояли две одинаковые узкие кровати с деревянными спинками, покрытые лоснящимися гобеленовыми покрывалами в мелкий цветочек. Между ними — маленькая тумбочка с телефоном. У стены — шкаф, потертый и чуть перекошенный, рядом — стол, на котором стоял графин с двумя гранёными стаканами, покрытыми лёгкой пылью. Под окном — массивная чугунная батарея, выкрашенная в белый. У стены на овальном маленьком столике — телевизор «Рекорд» с комнатной антенной.
Я поставил чемодан у кровати, закатал рукава и первым делом вымыл графин и стаканы. Вода из крана сперва шла ржавая, будто давно спала в трубах, но спустя несколько минут потекла чистая, ледяная. Наполнив графин, я поставил его на стол. Теперь можно и на выход.
Снова прошёл мимо стойки администратора.
— Молодой человек, вы куда? — встрепенулась женщина, приподнявшись в кресле. — А ключ сдать?
— Так я один в номере, — возразил я. — Никого же подселять не будете.
— Сдайте ключ, не положено, — её голос из просто сухого стал строгим.
Я вернулся к стойке и тихо произнёс:
— Ключ я вам оставить не могу, у меня там в номере хранится… — я еще больше понизил голос и поманил женщину пальцем, сам чуть наклонился ближе.
Она недовольно сощурилась, но всё же подалась вперёд, насторожившись.
— Там у меня колготки… — я выдержал паузу. — Нельзя, чтобы кто-то видел.
— Какие колготки? — округлила глаза администраторша.
— Польские, — многозначительно произнёс я. — Много колготок… Вам, кстати, надо?
— Почём? — тут же переспросила она, и глаза у нее заблестели живым интересом.
Я нагнал ещё больше таинственности, подался вперёд и прошептал цену. Администраторша удовлетворённо кивнула и теперь уже сама перешла на шёпот:
— А можно мне две пары? Нет, лучше три… Ещё невестке надо, ага…
— Конечно, можно, только никому, тс-с… — я приложил палец к губам.
— Понимаю, понимаю, — закивала она, быстро поглядывая по сторонам. — Могила…
Я бросил взгляд на табличку за её спиной: «Дежурный администратор: Эльвира Марковна». Подмигнул ей и направился к выходу, прикидывая, где теперь достать три пары капроновых колготок. Пусть даже не польских, а хотя бы белорусских, из Бреста.
Я вышел на улицу, спустился с крыльца и столкнулся с ней.
Старуха.
Худая, небольшого роста, в потёртой кофте и выцветшем платке, который когда-то был синим. Она еле ковыляла, опираясь на тонкую, гладкую палку и шепча что-то себе под нос — слова путались, но в них всё-таки угадывалась осмысленность, будто эта женщина разговаривала с кем-то, кого видела только она.
Я сделал шаг в сторону, инстинктивно пропуская её, но в этот момент она внезапно выронила какой-то свёрток. Кулёк, свернутый из мешковины или чего-то подобного.
Сверток шмякнулся о землю. Я нагнулся, поднял его и протянул ей. Она молча посмотрела на меня. Глаза необычные: не пустые, не мутные, как у стариков, потерявших счёт времени. Нет, эти глаза смотрели на меня пристально, изучающе. Как у человека, который понимает больше, чем должен.
— Вы уронили, — сказал я протягивая сверток.
На ощупь он был тугой. Интересно, что в нем?
Она, однако, протянутое не взяла, будто это была вовсе не её вещь, будто хотела оставить эту посылочку мне. Ну уж нет, скорее всего, там какой-нибудь торф для цветочков или куриный помет для… Даже думать не хочу.
— Москва… — пробормотала она, словно пробуя слово на вкус.
— Что?
— Ты из Москвы… В командировке?
Я не удивился её проницательности. В таких городках все друг друга знают, а определить по мне москвича не так уж сложно: костюмчик из ГУМа, штиблеты по моде, стрижка далеко не сельская. Хотя… разве старушки разбираются в таких вещах?
Не пойму, чего ей надо, но чем-то она меня зацепила, и я к ней тоже присмотрелся. Было в ней что-то… Вроде, обычная бабка с виду, может, царя видала, наверняка пережила войны, коллективизацию…
А всё равно будто что-то не так.
— Может, и в командировке, — пожал я плечами. — А вы кто будете?
— Марфа Петровна я… Меня тут все знают.
— Вот как.
— Хошь, погадаю?
Я прищурился.
— Так вы гадалка?
Старуха фыркнула и сплюнула себе под ноги.
— Тьфу ты, гадалки — у цыган в таборе, шарлатанки! А я — провидица.
— Спасибо, но как-нибудь в другой раз, — сказал я, собираясь её обойти.
Но я не решался далеко отойти, потому что всё ещё не всучил ей обратно свёрток, а бабка шагнула вперёд и перегородила мне путь, да палку свою выставила, будто копьё. Стоит, улыбается. Но не тепло, не по-доброму. Эта улыбка была странная — древняя, знающая.
— Я знала, что ты приедешь.
— Да ну? — скептически хмыкнул я.
Ну-ну. Обычный приём деревенских шарлатанок: сказать что-то расплывчатое, чтобы посеять сомнение, а дальше уже зацепить человека. Ну и ладно, пусть меня раскручивает, меньше сил на наивных горожан останется.
— Ну и? — спросил я, стараясь не выдать раздражения.
— Уезжай.
Я усмехнулся.
— Почему это?
— Ты не первый, кто сюда приезжал.
Я прищурился.
— И что?
Старуха качнула головой, словно вздрагивая.
— Больше их никто не видел.
Я уже куда более внимательно посмотрел на неё.
— О ком вы?
Она чуть подалась вперёд, будто собиралась сказать что-то важное, но лишь выдохнула:
— Уезжай, Петров. Чёрное озеро тебя убьёт.
Я не успел спросить, откуда она знает мою фамилию.
Ничего не успел. Потому что вдруг она рассмеялась.
Но не глухо, не хрипло, как дряхлые старухи, а странно, глубоко, будто эхо плеснулось в пустом колодце.