— Там может быть целый могильник, — произнёс я. — Никита Егорович, нам срочно нужны водолазы. Я уже выходил на область с этим вопросом, обещали в течение недели, но это не ждёт. Тут каждая минута может стоить утраты следов.
Горохов сел за стол и, не глядя, протянул руку, снял трубку телефона. А второй рукой уже листал справочник. Нашел нужную страницу, щурясь, нацепил все-таки очки, которые так не любил. Эта секундная задержка выводила его из себя.
Крякнул и стал крутить диск телефона. Прижал трубку к уху и слушал гудки. На том конце провода ответили, и шеф зычно проговорил:
— Алло! Областное управление Министерства речного флота? Дежурный? Соедините с аварийно-спасательной частью или водолазной службой. Говорит руководитель специальной следственной группы МВД СССР Горохов. Работаем в Нижнем Лесовске. Да, у вас в области…
Пауза. Щелчки. В нашем кабинете повисла тишина. Потом кто-то ответил, а Никита Егорович, снова представившись, уже другому абоненту, продолжил:
— У нас на объекте — подозрение на наличие тел в акватории Чёрного озера. Дно нужно обследовать. Так вот, нужна водолазная группа, полное снаряжение, автономка. Завтра край… с утра, конечно. Контакт через местное ГОВД Нижнего Лесовска. Руководство — в курсе, и мой телефон запишите, — Горохов продиктовал номер, красовавшийся на аппарате — на крохотной табличке, густо начёрканной кем-то ручкой, а на том конце что-то попытались возразить.
Горохов резко перехватил нить разговора:
— Подосинов, так? Запоминайте. Ваш отказ — это не разгильдяйство. Это саботаж следственных действий по линии МВД СССР. Вы мне начнёте сейчас рассказывать, через какие инстанции вам согласовывать? Мы выполняем особое поручение, приказ утверждён в Москве. Хотите копию — будет на столе у вашего начальника через час. Но завтра водолазы должны быть на берегу, — тут он буквально вколачивал каждое слово. — В противном случае — будете объясняться с прокуратурой, и не местной. Думаю, вы поняли.
Пауза.
— Кто старший группы? Романов? Отлично. Трое человек, полный комплект. Вся координация — через меня лично или через майора Петрова. Всё. Работайте.
Он повесил трубку, посмотрел на меня.
— Фу-ух. Будут. Завтра с утра.
— С боем пробили, — сказал я, усмехнувшись.
— Тут по-другому нельзя, — ответил Горохов. — У нас на дне, возможно, целый уголовный том. А может, и больше. А у них согласования, ети их в душу!
Глава 18
— Совсем забыл! — Катков вскочил с места. — Есть результаты вскрытия.
Он выскочил из кабинета и через минуту под недоуменные взгляды всей нашей группы вернулся с какой-то бумажкой.
— Вот… Заключение судебно медицинского эксперта, — начал он, тут же второй рукой закрывая за собой дверь. — По Гречихиной. Андрей, ты просил отслеживать — я и отслеживаю. Сегодня с утра направил своего участкового в бюро СМЭ, у которого материал по несчастному случаю, — сказал он важно, подчёркивая слово «своего». — Заключение официальное. Всё в порядке.
— И что там? — Горохов с интересом протянул руку, но Алексей не торопился ему отдавать документ. Отлистал до последней страницы, где обычно и пишутся выводы, и продолжил вещать:
— Тело, конечно, обгорело… так, вот — подверглось значительному термическому воздействию, однако процесс карбонизации тканей не был полным. Это позволило провести полноценное вскрытие. При осмотре черепа в проекции левой теменной и затылочной костей был выявлен вдавленный перелом. Форма и характер повреждения указывают на воздействие тупого предмета с довольно-таки небольшой площадью контакта. Дальше…
Катков явно не торопился, но я решил его не подстёгивать. Мне было о чём подумать.
— Судя по контурам перелома и глубине деформации — порядка полутора сантиметров — предмет, вероятнее всего, был металлическим, с тупой или плоской рабочей поверхностью. Возможно — обух топора, небольшая кувалда или аналогичное орудие. На поверхности головы в районе перелома отсутствуют признаки выраженного термического повреждения, что свидетельствует о том, что травма была нанесена до воздействия высокой температуры.
Я поиграл желваками и спросил:
— То есть сначала ударили — а потом уже подожгли?
— Так и выходит. Пожар — инсценировка. Дом сложился уже позже. Никакие обрушенные конструкции на голову потерпевшей не падали, там была бы другая картина. Характер повреждения однозначно прижизненный. Травма, скорее всего, спровоцировала быструю потерю сознания и смерть от внутреннего кровоизлияния.
Горохов присвистнул и покачал головой:
— Значит, имеем факт убийства. Думали, что огонь скроет следы, но пожарные сработали и труп вытащили.
— Да, — кивнул Катков. — Факт скрытый, замаскированный под несчастный случай. Пожарные по своей части не усмотрели криминала, но у них взгляд узкий, а эксперт — дело другое. Тут уже не отвертишься.
Я шумно выдохнул.
— Вот, что Алексей, пускай твой участковый пишет рапорт об обнаружении признаков преступления и передает материал в прокуратуру на возбуждение. А там я его подхвачу, — дал указания Горохов.
— Как вы дело-то заберете? Пока нет оснований объединять с нашей серией, — ответил Катков, который уже вжился в роль грамотного руководителя. — Формально это отдельный эпизод. Возбуждать будут местные, по линии убийства.
— М-да… Будем думать, — морщил лоб шеф.
Ну ладно, пора мне подать свою реплику.
— Есть зацепка… — вмешался я. — Я напишу рапорт, что погибшая дала мне некие ценные сведения по пропавшим без вести. Которые, в оперативных целях, я не буду раскрывать. И после этого ее убили. Ну и дверь в дом была заклинена во время возгорания, будто специально, чтобы раньше времени ее не вытащили, и тело успело сгореть, обуглиться. На основании рапорта мы подтянем дело Гречихиной под наше. Так ведь, Никита Егорович? — я выставил ладонь, как бы предупреждая возражения: — Слабоваты, конечно, основания, только с моих слов, получается, но будем продавливать… Местные-то неохотно способствуют расследованию.
— Да идут они… в баню! — хлопнул шеф по столу ладонью. — Продавим! Пиши рапорт, Андрей Григорьевич, заберем убийство себе.
— И вот еще что… — я подошёл к столу, взял чистый лист, быстро набросал рисунок. — Вот этот след я заметил, когда пытался попасть в дом. Его потом смыли пожарные, но характерный грубый протектор я запомнил. Скорее всего, промышленная рабочая подошва. Вроде спецобуви. Не самая частая штука, на самом деле, в этом Нижнем Лесовске.
Катков взглянул с серьёзным видом, кивнул.
— Занесу след в картотеку местную. Может, что-то совпадёт с последними задержаниями.
Мы вернулись в гостиницу ближе к одиннадцати. Света всю дорогу молчала, смотрела в окно служебной «Волги». По её лицу ничего не читалось, но я видел по сжатым губам: разговор о Лизе и коньяке в запертом кабинете ещё не закончился. Он просто был отложен.
В вестибюле гостиницы было по-вечернему тихо, даже немного мрачно. За стойкой — всё та же администратор Эльвира Марковна. Высокая, сутулая, в очках на толстой цепочке. Увидев нас, бдительная женщина привстала, поправила вязаную кофту на плечах.
— Товарищ Петров, — сказала она чуть тише обычного, с непривычным уважением в голосе. — Вам письмо. Вот, возьмите, пожалуйста. Оставили на стойке.
— Мне? — переспросил я, нахмурившись, будто это не письмо было, а бомбу мне прислали.
— Вам, а кому же еще, вот, посмотрите. На конверте написано: «Петрову, номер сто тринадцать. Лично в руки».
— А кто передал? Давно? — я взял конверт, разглядывая.
Обычный почтовый, но без марок. Клапан наглухо заклеен. В графе «от кого» — ни подписи, ни строчки, всё внутри.
— Не могу вам подсказать, простите, я, знаете, отлучалась — с девчонками в подсобке порядок наводила. Вернулась — письмо уже лежит. Рядом никого. И почерк… женский, вроде бы, — она слегка усмехнулась. — Наверное, девушка какая пишет…
Эльвира Марковна, видимо, таила на меня обиду — ведь если не слова, то эта улыбка уголком рта была рассчитана на Свету. И Свете её слова не понравились. Она стояла рядом. Не сказала ни слова, но я краем глаза заметил, как она сильнее сжала ремешок сумки. Ногти врезались в кожу, лицо оставалось спокойным, но что-то внутри уже напряглось. Сдерживалась.
— Спасибо, Эльвира Марковна, — подчёркнуто кивнул я.
— Всегда пожалуйста, — чуть склонив голову, ответила та и снова села за журнал «Работница».
Мы пошли по коридору. Света не отставала, но шаг у неё стал чуть жёстче, чем обычно. Каблучки отбивали барабанный бой военного марша.
Когда мы завернули, она вдруг проговорила:
— А ты не хочешь его открыть? Ну… прямо сейчас?
— Сейчас дойдём до номера, и открою, — ответил я спокойно, не ускоряя шага.
— Конечно, — кивнула жена с некоторым сарказмом в голосе, — Всё же «лично в руки». Раз так — значит, очень лично… Да?
Интонация была ровная, но за этой ровностью слышался металл.
Я открыл дверь. Она вошла первой. Не глядя на меня, прошла вглубь комнаты и остановилась. Не села, не разделась. Просто стояла. Ждала.
Я подошёл к столу, вынул из кармана конверт, медленно надорвал край. Внутри — сложенный пополам лист бумаги. Пока я разворачивал его, чувствовал на себе её взгляд. Он был за спиной, но ощущался отчётливо, почти физически.
Письмо могло быть на самом деле, чем угодно. Но то, что думает Света, для меня куда важнее.
Прочитал:
Андрей. Это Лиза Грунская.
У меня есть срочная и важная информация для тебя.
На работу к тебе не смогла прийти — за мной следят.
Прошу, приезжай ко мне.
Садовая, 19. Это дом за бараками.
Буду ждать сегодня допоздна.
Всё равно не усну после того, что узнала.
Приезжай скорее, мне очень страшно.
И приезжай один.
Почерк округлый, ровный и местами будто «испуганный». Я медленно опустил письмо на стол — так, чтобы видно было моей Психологине. Света молча подошла, наклонилась, пробежала глазами по строчкам. Потом выпрямилась, чуть фыркнула.