Я медленно поднял голову и снова посмотрел на железные стеллажи с банками. И понял — здесь хранили не просто сердца. Здесь хранили веру. В то, что род можно возродить. Через кровь. Через жертву. Вот ведь конченные… Я сжал свободную руку в кулак. Нужно срочно найти эту семейку, пока они кого-нибудь ещё не отправили на тот свет.
— Андрей! — Погодин, кажется, слегка отдышался и осмелел, даже голос его почти не дрожал. — Там… кто-то есть…
Но вот на последнем слове его голос-таки дрогнул. Он показывал в узкий проход, который уходил в черноту из подвального помещения. Что там, дальше, мы ещё не знали.
И вдруг — позади зашуршало. Я обернулся — и замер.
В проходе, дрожа, стояла женщина. Мой луч скользнул по силуэту, вычерчивая ее стан, рваную одежду, чумазое лицо. Живая, но испуганная до смерти.
— Лиза… — выдохнул я, и в горле что-то перекатилось.
Грязная, растрёпанная, с кровоточащей ссадиной на лице, в копоти и пепле. Но живая. И глаза — ясные. Смотрела прямо на меня огромными глазами, будто боялась, что я исчезну.
Я подскочил к ней, обнял аккуратно, чтобы не испугать, не растрясти. А она разрыдалась — не истерично, не криком, а тяжело, горько, как плачут те, кто уже и не верил, что выберется.
Я держал её, гладил по спутанным волосам.
— Всё, всё… Тихо, Груня… Ты жива. Жива. Всё будет хорошо. Я нашел тебя…
— Я… я думала, ты не придёшь… — всхлипывая, пробормотала она. — Они меня держали… В темноте… Я слышала, как смеялись… как читали какие-то свои молитвы… Жу-у-уткие. Ждали чего-то. Ждали, когда озеро почернеет… Они хотели… хотели меня… — она всхлипнула и уткнулась мне в грудь. — В жертву… Какую-то жертву… Я… всё слышала… Это не люди, Андрей. Это уроды. Больные. Ненормальные твари.
Я крепче сжал её, глядя через плечо — туда, где стояли банки с сердцами.
— Я знаю. Я уже понял.
Она вскинула голову, вытерла глаза рукой. Настрадавшаяся пленница всё ещё дрожала.
— Я вспомнила. Андрей… Помнишь, я рассказывала про Хозяина? Это Шамба и Мещерский говорили, а я подслушала тогда, — слова давались ей с трудом, но она спешила высказать всё.
Будто после этой секунды больше ничего не будет.
— Да. конечно, помню. Что еще? — с надеждой уставился я на девушку.
— Я вспомнила, что они сказали… Андрей, они говорили, что людей убивают «чёртовы родственнички Хозяина». И… Понимаешь, что это значит?
— Да, — я прижал Груню, пытаясь согреть теплом своего тела. — То, что Лазовские и хозяин — в родстве. Но я найду их. Найду всех…
Груня прижалась к моей груди, как будто слова мои были последней защитой от той тьмы, из которой она только что выбралась.
Вечерело. Мы с женой вышли из машины у гостиницы, я проводил Свету до крыльца, а сам задержался, почуял спиной взгляд. За мной кто-то следил. Я уже знал, кто…
— Иди, дорогая, я догоню, у меня гость, — улыбнулся я жене.
По моему тону она поняла, что опасности нет, но дело важное. Кивнула и потянула массивную дверь. Когда дело не касалось женщин, Света не задавала лишних вопросов.
— Жду тебя через двадцать минут внизу, в ресторане. Я такая голодная — не опаздывай, ладно?
— Договорились…
Я вернулся на площадку перед гостиницей. Прошел за угол, туда, где кончался газон.
— Ждёшь?
— Жду, — коротко кивнул Орлов.
Мы отошли ближе к торцевой стене, чтобы не маячить под окнами.
— Грунскую нашел-таки… Как?
— Повезло, — хмыкнул я.
А про себя подумал, что девушку из той моей жизни я слишком хорошо чувствовал, будто знал, где ее искать… словно ответственность за нее на мне лежала железной печатью.
Она — мой информатор, и я должен был приглядеть за ней. Любую задачу нужно выполнять до конца, чтобы после спать спокойно.
— Спрятал?
— Конечно… Сам черт теперь не найдет, — твёрдо произнёс я.
— Красиво сработал, — кивнул майор.
— Слушай, Гордеич, — улыбнулся я. — Ты же не хвалить меня пришел. Рассказывай давай.
— Короче, Андрей Григорьевич… я тут пошукал за нашего начальника милиции. Бобырева Виктора Игнатьевича, — Орлов выкинул сигарету, раздавил каблуком.
— Ну? — поторопил я его.
— В официальной картотеке — образцовый такой служака. Награды, грамоты, орден Красной Звезды даже имеется. Характеристика из горкома — как по шаблону, естественно.
Я только хмыкнул.
— Но ты копнул глубже, и…?
Орлов усмехнулся, глаза довольные, видимо, нарыл что-то важное:
— Копнул. И нашёл любопытное… Шестидесятые годы. Виктор Игнатьевич тогда служил на секретном объекте. И угадай где? Здесь, в Нижнем Лесовске. Формально — числился в охранно-караульной службе. По должности — начальник отделения внутреннего режима. Звание — старший лейтенант, потом капитан. Охраняли склад неких химпрепаратов для нужд оборонной промышленности. А на деле — работали с веществом ПС-63. Тебе оно знакомо.
— О-па… А Бобырев не так прост… Он, значит, знал про препарат?
— Получается, что да… Сам он, по документам, к разработке не имел отношения. Но доступ был. Все проходили спецотбор. Объект закрыли — а через пару месяцев он уже в милиции работает, здесь, в городе. А теперь «Красная Нить» нам глаза мозолит, а ее директор — Шамба, друган Бобырева.
— Всё сходится, — я решительно потёр подбородок.
— По нашим соображениям — да. Но на бумаге — ничего. Шамбу можем брать, на остальных — улик ноль. Но ты и сам понимаешь, дело это с гнильцой, воняет крепко.
Я кивнул и задумался.
— Есть у меня мыслишка… Но нужна будет твоя помощь, Гордеич.
— Да запросто…
— Ну, тогда слушай, — понизив голос почти до шепота, я рассказал ему свой план.
КГБ-шник выслушал меня, а потом одобрительно закивал:
— Сделаем… Только это… Береги себя, Андрей. Это не тот зверь, что лает. Этот — грызёт молча.
— Прорвемся, — бросил я привычно, и мы пожали руки.
В тот же вечер, после ужина в ресторане, я отправился наведаться к начальнику милиции. Дом его стоял на окраине, за ручьём, на пригорке, будто отделённый от всего города. Новый, сверкающий и непривычно роскошный для советского времени. Мансарда, колонны на широком крыльце. Калитка кованая с узорами из меди. Вдоль забора — туи. Дом этот «от родителей достался» — говорил он, помнится. Только выглядит домишко слишком свежо, даже модно, явно не родовой особняк. И внутри нищеты дачной, привычной, не увидишь. Мебель импортная, ковры, светильники. Камин с медвежьей шкурой на паркете перед очагом. Интерьеры — как когда-то в доме Гоши Индия.
Я постучал в дверь. Открыл сам Виктор Игнатьевич — в синем велюровом халате и домашних тапках. Не испугался, не удивился. Раньше он мне казался пугливым. Глупым, никчёмным человеком, который просто просиживает штаны. Роль играл? А теперь только бровью повел:
— Добрый вечер, Андрей Григорьевич. Какими судьбами?
— Откуда у честного начальника милиции такие хоромы, Виктор Игнатьевич? — вместо приветствия сказал я, проходя внутрь и осматриваясь с деланым удивлением. — Дорогая у вас обстановочка.
Он усмехнулся.
— Да скажете тоже, Андрей Григорьевич…. Дом от родителей. Тем — от своих родителей достался. Ничего особенного. Старая постройка, а внутри коврами завешали.
Я провёл ладонью по полированной колонне в холле. Мрамор — качественный, тонкой резки.
— А мебеля вот эти — тоже по наследству? — усмехнулся я.
— Ну, знаете ли… — он поднял руки. — Отец оставил накопления… Много чего добился, в своё время, по партийной линии. Так что… Чай будете? Или сразу к делу?
— Коньяк есть?
— Конечно.
Он провёл меня в гостиную: охотничьи ружья на стенах, полки с книгами в позолеченнных переплетах — явно не для чтения стоят, а для красоты.
Я уселся в кожаное кресло рядом со столиком на бронзовых ножках, сложил на мягкие подлокотники руки. Удобно.
Подполковник налил нам коньячку из хрустального графина.
— Дело у нас непростое, — начал я. — В городе творятся странные вещи. Исчезновения людей… но тела мы нашли, теперь вот — пожар в доме Лазовских. Думаю, ты это всё и так знаешь. Но есть еще один интересный моментик.
Я подождал реакции, но Бобырёв не поддавался.
— Товарищ Шамба… Он замечен в махинациях на фабрике. Ты, как начальник милиции, скажи мне, чем он занимался раньше в должности директора? Рыльце в пушок макал?
— Я же за штатом, — нахмурился Бобырев.
— Всего пару недель не в должности, Виктор Игнатьевич, ну что за ремарки, — хмыкнул я. — А до этого столько лет у руля. Кстати, а до милиции-то ты кем работал?
— Слесарем, — отмахнулся тот.
А я мысленно скривился: брешет ведь пес.
— Так вот… Вернёмся к Дауру Вахтанговичу, — я посмотрел в упор на собеседника, будто хотел поделиться сокровенным. — Есть данные, что он в связке с людьми, играющими против государства. Тут тебе не хищения, а что-то покруче.
— Что? — рука подполковника так и застыла в воздухе с бокалом в воздухе.
Он сделал вид, что задумался.
— А вот это я бы хотел у тебя узнать…
Бобырёв откинулся на спинку кресла и опустил бокал.
— Андрей Григорьевич… Шамба — производственник. Орденоносец. Почётный текстильщик СССР. У него и грамоты, и медали. Он людей на работу принимал, воспитывал, швейный комбинат делал. А вы… с какими-то непонятными обвинениями. Ну списал лишку, я допускаю — с кем не бывает, когда с такими объемами продукции работаешь.
— Всё может быть, — кивнул я. — Я ведь не утверждаю. Проверяю. Если ты что знаешь — говори. С кем он общался, кто к нему захаживал. Может, что в поведении замечал?
— Ничего не знаю, — отрезал он. — Ни о чём таком слышать не доводилось. И вообще… Даур Вахтангович честнейший человек.
— Ну и хорошо, — сказал я. — Но раз так, давай вот что — этот разговор между нами. Чтобы Шамба не знал. А то обидим человека зря, нехорошо, да? Я перепроверю. А если вдруг что всплывёт — не как коллега, а как товарищ, сообщи. Тихо. Без рапортов. Лады?