— Дверь закрыта на второй замок! У нас нет ключа! — услышал я паническое восклицание изнутри.
— Отойдите! — крикнул я и принялся взламывать замок. Пусть я больше не боксёр-тяжеловес, но сила во мне осталась прежней, и тело сохранило былую крепость.
После нескольких мощных ударов дверь распахнулась, и оттуда выбежали две девочки — подросток и совсем маленькая.
— Прикройте носы и рты! Бегите вниз по лестнице! — прокричал я им.
— Дядя, — прохрипела старшая, — над нами живёт бабушка с деменцией. Она одна, её редко навещает дочь.
— Понял. Бегите! — указал я на лестницу.
А сам устремился выше, туда, где уже полыхал огонь и стоял такой дым, что слёзы застилали глаза. Пришлось ползти по полу к нужной квартире, где дыма было меньше. Сознание мутилось. Неужели я скоро увижусь с дочкой и женой? Господи, как я по ним истосковался… На миг захотелось сдаться. Но нужно было спасти старушку. Собрав последние силы, я начал стучать в дверь, откуда доносились невнятные крики.
Едва держась на ногах, принялся взламывать дверь. Лёгкие горели нестерпимо. Казалось, я вдыхал один пепел без капли воздуха. Звук очередного удара вернул меня в чувство. Упав на пол, я заполз внутрь. Нашёл дезориентированную старушку, разорвал свою одежду, наспех смочил водой и обмотал ей рот, затем себе.
— Помогите! — кричала она в бреду, пытаясь вырваться. Вероятно, приняла меня за грабителя.
— Бабушка, успокойтесь, в доме пожар. Я должен вас вывести, — говорил я, задыхаясь от кашля.
Только силой мне удалось вытолкать её в подъезд. Хотел взять на руки, но она в страхе сама побежала вниз по ступеням. А потолок тем временем затрещал и обрушился. Я лишь машинально успел прикрыться рукой и погрузился во тьму… Где-то вдали услышал тонкий голосок… Голосок моей дочки: «Папочка, ты где?»
— Алёнка, папка рядом. Папка рядом… — прошептал я и отключился.
— Тащите его скорее на берег! — прорезал воздух властный голос рядом со мной.
— Я ведь предупреждал Сеньку, что купальный сезон завершился, вода ледяная, — отозвался другой, с нотками досады. — Вот и схватили его судороги!
Меня вытащили из воды на берег, крепко держа под руки. Сознание плыло, не позволяя осмыслить происходящее. Внезапно чья-то сильная рука перекинула меня через колено, животом вниз, и из лёгких хлынула вода. Я закашлялся, мучительно отхаркивая речную жидкость, затем, встав на четвереньки, обвёл мутным взглядом окружение. Рядом сидели трое юношей, каждому не больше восемнадцати лет.
— Сенька, ты как? — спросил один, с выпученными глазами и странно сплюснутой головой, словно зажатой невидимыми тисками.
По его взгляду я понял, что вопрос адресован мне. Какой ещё Сенька? Утром я был Коршуновым Сергеем Фёдоровичем, солидным человеком, а не каким-то колхозным мальчишкой.
— Сенька, садись нормально, — не дождавшись ответа, вмешался второй, в потрёпанной кепке с красной звездой, из-под которой выбивались непокорные кудри. — Давай ноги разотру, чтобы до дома хоть дойти смог.
Ничего не понимая, я снова огляделся. Широкая река текла неподалёку, за ней темнел лес, а с этой стороны виднелись деревянные избы с антеннами на крышах, будто сошедшие со страниц исторического романа. Неужели это какая-то забытая Богом глубинка? Я отродясь не бывал в деревнях. «Отродясь» — откуда в моём лексиконе такое слово? Может, это последствия отравления угарным газом?
Я всё же опустился на влажную землю и позволил парню растирать мои ноги. Странное чувство — я откуда-то знал, что они мои товарищи, что мы вместе учились в школе. Но откуда взялись эти воспоминания? Я впервые видел этих юношей, всю жизнь прожив в городе.
— Сенька, только отцу не говори, что случилось, — заговорил третий, с квадратным подбородком и высоким лбом. Я, кажется, знал его имя, но не мог объяснить, откуда.
— Именно, мы ведь отговаривали тебя от купания, — добавил узколицый парень. Борька, точно, это Борька. — Лучше обсохни сначала, потом домой иди.
Самое странное — они говорили о моём отце, который давно умер. Это рай? Или я в коме после спасения? Но на сон не похоже — пронизывающий ветер был слишком реален, заставляя меня дрожать от холода.
— Парни, где мы? — спросил я, всё больше недоумевая. — И что вы несёте? Мой отец давно умер, — на моих губах застыла нервная усмешка.
Товарищи испуганно переглянулись. Кудрявый медленно снял кепку.
— Сенька, тебя бес попутал? — произнёс он тихо. — При отце такого не ляпни — зарубит тебя топором.
По правде говоря, его слова меня встревожили, как и всё происходящее вокруг. Решил, что лучше не расспрашивать их про горящий дом и прочее. Что-то здесь нечисто… Может, я сошёл с ума? Но когда это случилось? Пожалуй, подыграю им, пока во всём не разберусь. Сейчас мне ясно лишь одно — почему-то я знаю этих парней, да и деревенька кажется знакомой, словно всю жизнь здесь прожил.
Я внимательно оглядел товарищей. На одном — брюки колокола, какие я когда-то носил. На других — чёрные спортивные штаны «Адидас» с белыми полосками, серо-чёрные свитера. Все молодые, но одеты странно, не по-современному. Будто время здесь остановилось. Или в деревнях до сих пор всё по-старому? Удивительно, что молодёжь одета в стиле ушедшей эпохи — так одевались в начале восьмидесятых.
— Сеня, ты чего нас разглядываешь? — щёлкнул пальцами Борис. — Скажи хоть что-нибудь. Ты какого лешего сейчас про отца нёс? У тебя что, рассудок помутился?
— А… — я замялся, не зная, что ответить. — Просто ещё не пришёл в себя, — пожал плечами и поднялся. — Думал, правда утону ведь, парни! Спасибо, что спасли!
— Зачем ты благодаришь? — с обидой спросил парень с квадратным подбородком, которого, как я откуда-то знал, звали Мишей. — Ты что, думаешь, мы бросили бы своего друга умирать? За кого ты нас принимаешь?
— Я совсем не это имел в виду, — чёрт, почему мой голос звучит иначе? Какой-то юношеский… — Просто рад, что вы у меня есть, — попытался я выкрутиться.
— А, ну так бы сразу! — улыбнулся кудрявый Максим и надел кепку-восьмиклинку. — Пошли ко мне, печь затоплю, одежду обсушишь, чаем с баранками угощу. Родителей всё равно нет — мать в коровнике на дойке, отец в полях на уборке картошки, вернётся только вечером.
Я заставил себя улыбнуться, кивнул и побрёл следом. Сначала держался позади, но когда понял, что моё тело помнит дорогу, ускорил шаг, словно на автомате — холод пробирал до костей. Я разглядывал свои руки — чужие руки! — и дрожь пробирала уже не только от холода. Не было прежних мышц и крупных кулаков — передо мной были руки молодого парня: крепкие, жилистые, но не мои.
Погружённый в эти мысли, я чуть не врезался в столб. Вовремя очнулся и увидел проезжающего на велосипеде «Урал» священника в чёрной рясе. Товарищи поздоровались с ним, и я, сам того не осознавая, сделал то же самое, безошибочно назвав его по имени. Может, стоит потом зайти в церковь? Всё это похоже на какую-то ловушку разума. Господи, куда я попал? Где моя жена и дочь? Я ведь был готов встретиться с ними, а теперь от меня будто ничего не осталось — что с моим телом и кто все эти люди?
Тем временем мы добрались до небольшого деревянного домика с облупившейся синей краской. Во дворе громко лаяла собака. Максим открыл калитку и прикрикнул на большую рыжую псину.
— Пышка, прекрати, говорю! — пригрозил он ей кулаком. — А ну на место своё пошла!
Собака, оскалившись на нас, попятилась задом в будку, где вповалку лежала пожелтевшая солома. Цепь у неё была длинная, и я постарался как можно быстрее проскользнуть в дом — не хотелось, чтобы эта Пышка вцепилась мне в ногу.
В доме места было в обрез — две крохотные комнатки. Русская печь занимала почти всё пространство кухни, рядом — стол, стулья, а в углу темнели старые иконы. Максим же быстро натаскал дрова и растопил печь. А Борька взялся ставить самовар, и я с любопытством наблюдал за этим действом. По одежде вроде начало восьмидесятых, а по сути… В этой глухомани, кажется, время застыло где-то между эпохами. Впрочем, может, на то она и глухомань, что здесь всё движется медленнее?
— А ты чего с самоваром-то решил возиться? — усмехнулся вдруг Максимка, поглядывая на Борьку. — У нас же чайник есть алюминиевый.
Я немного выдохнул — значит, не всё так архаично.
— Моя бабушка говорила, что из самовара вкуснее, — улыбнулся узколицый.
— Делать тебе больше нечего, — хмыкнул Макс и перевёл взгляд на меня. — Сенька, а ты чего сидишь? Снимай одежду и на стул к печи вешай!
— Да, сейчас.
Я поднялся с места и, сняв всё мокрое, аккуратно развесил вещи на стульях. Товарищ подал мне полотенце, всё в катышках, явно из советского махрового комплекта. Я решил, что пора расставить все точки над «И».
— А где здесь зеркало?
— Там, в спальне, небольшое круглое на полке, и большое в предбаннике есть, — ответил Макс.
Мне не хотелось выходить на улицу, где караулила злая собака. Я отошёл в другую комнату и, взяв с полки зеркало, заглянул в него. Из стекла на меня смотрел совершенно другой человек — и в первый момент меня это пронзило ледяной дрожью. Овальное лицо, темные волосы, юный и ещё даже не возмужавший облик. Одним словом — совсем молодой парень, и это даже не моё лицо времён юности.
Я что, теперь какой-то Сенька — деревенский паренёк из восьмидесятых? И мне что, теперь всю жизнь с нуля начинать? Но как же так? Я думал, что она уже закончилась…
Глава 2
Высушив одежду и выпив чай с мёдом, я попрощался с товарищами и отправился домой. К счастью, я знал дорогу, а точнее, её знал тот, кому когда-то принадлежало это тело. Выходит, парень умер, а моя душа и разум переселились в его оболочку? Ох, до сих пор с трудом в это верится — нужно изрядно напиться, чтобы принять такую реальность. Но какой у меня выбор? Остаётся лишь прожить жизнь, которая мне теперь досталась.
Прежде всего, нужно увидеть свою семью и разобраться в ситуации. Я брёл по улице, засунув руки в карманы брюк. Вдали пыльную дорогу пересекло стадо блеющих овец, а из-за поворота донеслись крики встревоженных гусей. Навстречу мне выбежали двое парней в серых пиджаках и кепках. Один держал какой-то мешок, и оба явно спасались бегством. Поравнявшись со мной, они молча сунули мне в руки мешок и скрылись в переулке.