— Неужели так заметно? — улыбнулся и я. Одет был просто, без городских штучек.
— Валенки у вас настоящие, деревенские, не фабричные, — заметила девушка. А ведь правда — валенки у меня что надо, в такую стужу — самая лучшая обувь. — У нас в городе такие редко носят, больше приезжие.
И я даже усмехнулся — вижу же, что многие вокруг еще в добротных пальто да кожаных ботинках щеголяют, а женщины на каблуках цокают. Но это батя меня так в город торопил — одежда-то у меня имеется, только отец сказал, что нечего мне франтить, ни к чему это. Мое дело — достать все необходимое. А мне и впрямь перед кем красоваться?
В моей одежде мне удобно и тепло, а это главное. Батя вот переживает, что не до девушек мне сейчас — учеба прежде всего, потом армия. Вот и не жалует, когда я по моде одеваюсь да по дискотекам хожу. Только я и сам никого себе искать не собираюсь… Не сейчас уж точно!
У меня после смерти жены в том времени даже мысли такой не возникало, хотя все вокруг только и твердили, что жизнь продолжается. А я никак не могу ее забыть… Красавица была, умница… Характер, правда, порой вспыльчивый — могла истерики закатывать, особенно когда на работе ее все из себя выводили. Зато у Ларисы стержень был — свою бухгалтерию она щелкала, как белочка орешки.
И до сих пор помню ее улыбку — смеяться она очень любила, и нежные руки ее помню. Даже запах помню, несмотря на годы, и как мы спали в обнимку — тепло так рядом с ней было во всех смыслах. А по утрам просыпалась она вся взъерошенная и все равно милая, потом шла на кухню, яичницу делала с беконом и обязательно новости включала.
Честно сказать, до сих пор не могу смириться с тем, что всего этого больше нет. Вроде все было просто как у людей, а мне этого так не хватает. Хочется прямо сейчас подойти, обнять крепко-крепко и принюхаться к запаху ее волос. Она многим для меня была — почти частью меня, и сама же себя у меня отняла. Кусок из меня вырвала — половину сердца…
Но лучше пока об этом не думать. Тяжко вздохнул… Скоро Новый год, и родители не поймут, отчего я хмурый хожу — мать еще забеспокоится. Матери они такие — для них нет ничего хуже несчастного ребенка, так что пора продолжать поиски.
Бродил я, бродил, а на улице уже смеркаться начало, но знал, что проторчу здесь допоздна. И на окраине города в одном гастрономе удалось икру красную раздобыть. Спросил у продавщицы, а она мне почему-то зашептала.
— Икра есть, но только своим. Вы местный?
— Нет, из деревни приехал.
— Ну ладно, вижу — человек хороший. Три восемьдесят за баночку, но только тихо! — показала пальцем и оглянулась по сторонам.
Я приобрел сразу две банки и двинулся дальше на поиски фруктов — меня так просто не сломить. Вскоре же зажглись фонари — зимой темнеет рано. Снег падал крупными хлопьями, а в окнах домов мерцал теплый свет. Люди торопились домой с работы — с авоськами и сумками, тоже готовились к празднику.
Иду, а рядом две женщины переговариваются.
— Люб, ты селедку под шубой делать будешь?
— Конечно! — чуть ли не воскликнула подруга. — Какой же Новый год без селедки под шубой!
— А я оливье хочу, — мечтательно вздохнула первая. — Только докторскую колбасу нигде сегодня достать не смогла.
В троллейбусах же тем временем народу было битком — все с объемными покупками. А когда двери распахивались, слышалось, как кондукторша в форменной фуражке выкрикивала.
— Граждане, проходите в середину! Не задерживайте посадку!
Все это отвлекало меня от тяжелых дум. Рядом же уже семенил мужчина со своим товарищем.
— Эх, каждый год одно и то же — перед праздником весь город с ума сходит. А раньше-то как было — все в магазинах лежало, — на нем была шапка-ушанка и добротное пальто.
— А когда это раньше было? — хмыкнул товарищ.
— Да лет десять назад… Хотя, может, и не было, — пожал плечами первый. — Память уже не та.
Я лишь с любопытством покосился на этого мужика и прошел дальше. Дошел до еще одного гастронома — там тоже очередь, но небольшая.
— Вы тоже за мандаринами? — обернулась ко мне бабушка в пуховом платке.
— За ними, бабуль.
— А я вот стою почти час, — вздохнула она. — Говорят, сюда всего шесть ящиков завезли. Может, не хватит…
Но хватило — купил два килограмма по рублю тридцать за кило. Продавщица, строгая женщина лет пятидесяти, сказала, что больше двух килограммов в руки не дает — всем должно хватить. А я и двум килограммам радовался — чувствовал себя настоящим добытчиком. Вот что значит — Кто ищет, тот обязательно найдет. На радостях же забежал в книжный, взял родителям календарь на будущий год с фотографиями природы — полтора рубля.
И теперь пора было согреться да перекусить, прежде чем добираться до автовокзала. Зашел в какое-то молодежное кафе, заказал чай с баранками. Баранка — три копейки, а вот чай — все пятнадцать. Устроился же у окна в самом углу. Снег все валил, люди торопились по делам. Девчонки мелькали в ярких пуховиках и сапожках на каблуках, парни — в куртках. И все веселые, куда не плюнь.
А за соседним столиком сидели студенты, и я невольно прислушался.
— Слышали? — взволнованно шептала девушка. — В ГУМе джинсы «Монтана» продают!
— Да ну! По чем?
— Сто двадцать рублей!
— Ничего себе! Это же три стипендии!
Ну да, такие вещи в городе недешево стоят. У нас в сельпо самые дорогие брюки рублей двадцать, наверное. Правда, молодежь такое не носит. Хотя если денег мало — еще как носят. Что в этом такого?
Перекусив, решил прогуляться до автовокзала пешком — времени до одного из предпоследних рейсов оставалось предостаточно. Иду себе не спеша, а в витринах — елочные игрушки переливаются, конфеты в нарядных коробках поблескивают, книги в праздничной упаковке манят. Милиционеры неторопливо патрулируют, следят, чтобы подвыпившие граждане порядок не нарушали.
У кинотеатра же уже выстроилась приличная очередь за билетами на «Четверо против кардинала» — всем охота на праздники в кино сходить, да и фильм веселый. Ну да ладно, я потом тоже схожу, только уже в январе с друзьями по учебе.
А пока направляюсь на автовокзал. Небо совсем почернело, народ потихоньку расходится по домам, улицы пустеют. Иду себе спокойно, никого не трогаю, срезаю дворами — и тут, переходя с одной улицы на другую, замечаю в переулке среди полуразрушенных бараков какую-то возню. Стоит там «Жигули», перегородив проезд, и судя по звукам — кто-то кого-то прессует основательно.
Черт возьми! Вот ирония судьбы! А где же милиция? Почему ее, как назло, поблизости нет? Вроде только что дежурили на центральных улицах, хотя я уже далеко от центра забрел. Бежать звонить в отделение? Да где я здесь таксофон найду рядом? «Весело», нечего сказать…
Подкрался поближе и вижу — пятеро мужиков окружили одного, а в руке у одного что-то блеснуло — похоже нож.
— Ну что, Пчела, — говорил самый здоровый из них, обращаясь к жертве, — когда бабки отдавать собираешься? Уже месяц прошел, как срок вышел.
— Да нет у меня денег! Честное слово! — хрипел бедолага. — Зарплату еще не выдали — только перед самым праздником получу, а жена в больнице лежит у меня…
— А нам что за дело до твоей жены! — рявкнул другой, поменьше ростом, но злобный.
— Слушай, Пчела, мы с тобой по-человечески разговариваем, — снова заговорил главарь. — Взял в долг — отдавай! Четыреста рублей для тебя что, целое состояние?
— Клянусь, что отдам, только до получки дотянуть дайте как-нибудь, — умолял Пчела. — Детей кормить нечем!
— Андрюха, может, хватит с ним языком чесать? — подал голос третий. — Тихий же велел проучить, если не отдаст к сроку.
И тут главарь сам размахнулся и врезал кулаком в живот Пчеле. Тот сразу согнулся пополам и застонал, а остальные принялись его колотить — кто кулаками, кто ногами.
— Теперь будешь знать, как Тихому не платить! — выкрикнул один из подонков между ударами.
Пчела упал на землю, прикрываясь руками от ударов. Но они продолжали его избивать и останавливаться похоже не собирались. Такими темпами они его покалечат так, что живого места не останется — или вообще труповозку вызывать придется. А судя по ударам, один из них знает, как правильно бить.
А я что? Мне это надо? Что я буду делать один против пятерых, когда один из них, похоже, профессионально спортом занимался, а у другого нож? А этот Пчела мне уже точно не помощник.
Пока же добегу до ближайшего телефона-автомата и позову милицию — Пчела уже покойник. Да и милиция могла на эту разборку посмотреть сквозь пальцы, а то и сама быть в доле — такие дела во все времена могут встречаться. Но стоять и смотреть, как человека забивают насмерть… Нет, это не по мне. Пройти мимо не смогу — знаю себя. Только если и меня сейчас порешат, что с родителями будет?
Хотя выбор в голове уже был принят. Я огляделся по сторонам — хоть камень какой найти. Но нашел настоящий «клад»— кусок арматуры.
— Эй, сволочи! — крикнул я, перепрыгивая через «Жигули». — Впятером на одного — это по-мужски⁈
И все разом обернулись, а в глазах Андрюхи-главаря удивление быстро сменилось яростью.
— Ты кто такой? Проваливай отсюда, пока цел!
Но я уже шел на них с арматурой в руках. Все — назад дороги нет…
Глава 11
Арматура в руках жгла ладони нестерпимо — мороз собачий стоял, а железо словно раскалённое. Валенки по снегу скрипели мерно, дыхание паром валило густым. Те подонки, что избивали впятером одного, снова прокричали мне, чтобы проваливал отсюда.
— Сами проваливайте! — бросил я.
— Ишь ты, защитничек объявился! — злобный коротышка заржал по-звериному. — Сейчас и тебе накостыляем как следует!
— Попробуйте только, — сплюнул я, перехватывая арматуру поудобнее.
И понеслось… Кинулись на меня все разом — думали, легко справятся. Как бы не так! Первому — коротышке — заехал арматурой по рёбрам, тот завыл и согнулся пополам. Второму — спортсмену — успел в челюсть врезать, пока он стойку принимал. Но остальные уже навалились всей массой.