Сначала я растерялся, но, заглянув внутрь, увидел яблоки. Явно краденые — вскоре из-за поворота появилась пожилая женщина в длинной юбке и застиранном ситцевом платке, размахивающая тростью.
— Ах, паразиты! Кто украл мои яблоки? — причитала она.
Морщинистая старушка заметила меня с мешком и, прищурившись, заковыляла в мою сторону.
— А ну, Семёнов, что там у тебя? — прозвучал её недовольный голос.
— Яблоки, похоже, ваши, — спокойно ответил я. — Давайте помогу донести их до дома?
Она заглянула в мешок и сердито посмотрела на меня.
— Конечно, мои! — воскликнула она, выхватив мешок. — Ты что же, Сенька, сволочь эдакая! Ограбил старую женщину, а теперь издеваешься, предлагая помощь? Я твоему отцу всё расскажу — он тебя так выпорет, что неделю сидеть не сможешь!
— Я не крал ваши яблоки, баб Нюр, — ответил я невозмутимо, понимая, что выпороть себя никому не позволю. — Это сделали другие и подкинули мне мешок. Но я их накажу, не беспокойтесь.
— Думаешь, я настолько стара, что поверю в эту чушь? — её лицо исказилось от презрения.
— Верить или нет — решайте сами, — я пожал плечами. — Я сказал правду и сейчас разберусь с настоящими виновниками.
— И кто же это сделал? — баба Нюра прищурилась.
— Не скажу, — доносчиком в новой жизни я становиться не собирался.
— Ишь какой хитрый, как змея! — пригрозила она морщинистым кулаком с проступающими синими венами. — Что же с тобой делать? Если так хотелось яблок, попросил бы — я бы дала. Зачем красть? Ведь ты уже взрослый парень, не маленький.
— Не крал я их, — невозмутимо ответил я и, развернувшись, направился в переулок, где скрылись воришки.
Я запомнил их лица и попытался вспомнить имена. Кажется, они тоже учились в местной школе и слыли хулиганами. Но я не пошёл к ним домой — в памяти всплыло их излюбленное место для курения папирос «Беломорканал» — чердак заброшенного дома у озера. Через переулок как раз можно было выйти к берегу — озеро находилось совсем рядом с деревней.
И я не ошибся — подходя к дому, заметил дым из разбитого чердачного окна. Наверх вела деревянная лестница.
— Эй, вы! Выходите, поговорить надо! — свистнул я им.
Наружу вынырнули две наглые физиономии — одна веснушчатая, вторая с пожелтевшими от табака зубами.
— Ты чего тут разорался, Семёнов? Храбрецом себя возомнил, раз от старухи сбежать сумел? — они оба хрипло расхохотались.
— Сейчас и проверим, кто из нас храбрый, — усмехнулся я. — Спускайтесь, сейчас вам рожи начищу!
Они переглянулись, не сразу поверив моим словам. Но, затушив «Беломорканал», сползли вниз, спрыгнули на землю и закатали рукава выцветших ковбоек.
— Тебе что, Сенька, жить надоело?
— При чём тут жизнь? — я холодно улыбнулся. — Вы, видимо, за убийство в тюрьму загреметь захотели? Так нельзя, парни, молодые ещё. Я просто предлагаю по-спортивному всё решить. Поставлю вам пару фингалов и отпущу, чтобы больше глупостями не занимались и старушек не обирали.
— Жека, глянь, Семёнов-то вообразил себя бойцом, — ухмыльнулся желтозубый.
Телосложение у меня, конечно, не как у тяжеловеса, но я прекрасно помню всю технику и думаю, что с таким набором мышц с этими двумя как-нибудь справлюсь. Я тоже закатал рукава своей клетчатой рубашки и даже успел сделать быструю разминку, пока Жека с Кириллом растерянно переглядывались.
— Ну что, воровать у бабушек больше не будете? Или будете? Отвечайте!
— Ты вот сейчас где стоишь, там и ляжешь, — харкнул на землю желтозубый Кирилл.
А мне стало смешно — вспомнил, сколько раз в прошлом отправлял всех соперников в нокаут. У меня ни одного поражения не было, а противники попадались непростые и именитые. И теперь мне какой-то сопляк-курильщик угрожает! Хотя сам я тоже не во взрослом теле, но знания и опыт никуда не делись. И этот бедолага даже не догадывается об этом.
— Если сказал, то делай! — поторопил я его.
Он ухмыльнулся и двинулся на меня вместе с Жекой, а конопатый выдал.
— Ну чё, Сенька, щас мы тебе бока намнём, чтоб не умничал!
В прошлой жизни я бы просто развернулся и ушёл. Но тут, в теле семнадцатилетнего пацана, кровь закипела — к тому же мы с ними одного возраста. Да и нельзя в деревне слабину показывать — заклюют.
— Ребят, вы чего? Двое на одного? — я отступил на шаг, принимая стойку. Тело само вспомнило — левая нога чуть вперёд, вес на носках, кулаки прикрывают лицо.
— Гляди-ка, Жека, он, похоже, сам уже струсил! — Кирилл замахнулся своей лапищей.
Удар пошёл широкий, деревенский — я его за версту увидел. Нырнул под руку и тут же коротким джебом в солнечное сплетение. Результат не заставил себя ждать — Кирилл охнул и согнулся пополам.
— Ты чё творишь⁈ — Жека кинулся на меня, размахивая руками, словно ветряная мельница.
Я сделал шаг в сторону, пропуская его мимо себя, и легонько подтолкнул в спину. Жека, не ожидавший такого манёвра, полетел лицом прямо в траву.
— Ах ты, гад! — Кирилл уже отдышался и снова ринулся на меня.
На этот раз он замахнулся правой, но я поставил блок и провёл классическую двойку — левой в корпус, правой в челюсть.
Не в полную силу, конечно, но Кирилл всё равно осел на землю, глядя на меня ошарашенными глазами.
— Ты где так научился? — прохрипел он, держась за челюсть.
Жека тем временем поднялся и был взбешён до предела.
— Убью, гад!
Он бросился на меня сзади, но я развернулся и встретил его апперкотом. Глаза его закатились, и он снова рухнул на траву.
— Слушай, Кирилл, — я подошёл к его товарищу, протягивая руку, — хватит глупостями заниматься. Воровство — путь в никуда. Так и загубите свои жизни, парни. Вон, в колхозе работы полно, платят прилично.
Кирилл смотрел на меня с недоумением, но руку не принял и поднялся сам. Я же просто пожал плечами и побрёл домой, как ни в чём не бывало. Странная штука — жизнь… Вроде и не стремился я снова стать молодым, а вот поди ж ты — и силы есть, и опыт прошлой жизни при мне. Может, в этот раз всё сложится иначе?
Ноги сами привели меня к дому. Захожу в нашу избу, а там всё как прежде (воспоминания всплывали на ходу) — половицы скрипят, печка пышет жаром. Мать у стола картошку чистит, руки в земле, фартук застиранный, но опрятный. На стене — ковёр с оленями, гордость семьи, батя его купил, когда премию на ферме получил. Рядом — телевизор «Рубин-714», самодельная антенна из проволоки торчит, а на нём фотокарточка, где я ещё мальчишкой в пионерском галстуке.
Изба наша — небогатая, но добротная. Две комнаты да кухня. Во дворе — стайки со скотиной, баня по-чёрному, огород соток пятнадцать. Живём как все в нашей Берёзовке. Только я порог переступил, а батя уже тут как тут. Здоровый, словно медведь, в майке-алкоголичке, руки в мозолях, на плече полотенце.
— Явился, голубчик! — гаркнул он. — Где пропадал до сих пор? У Витьки Косого небось опять в шашки резался?
— Да я это… на речке был, — мямлю я, ещё не привыкнув к своему новому отцу в этой жизни.
— На речке он был! — передразнил батя. — А в стайке кто управляться будет? Свиньи не кормлены, корова мычит! Скоро в училище поедешь, а с хозяйством справляться не научился!
— Не кричи ты на него, Пётр, — вступилась за меня мать в белом платочке. — Сейчас поест и пойдёт.
— Какое поест⁈ — батя аж побагровел. — Сначала дело, потом еда! Не соберём его в дорогу, если так дальше пойдёт.
Я стою как громом поражённый. Военное училище? Опять⁈ В прошлой жизни отец тоже меня в военное пихал. И что теперь? Я здесь, в восьмидесятых, и всё по новой?
— Иди давай, не стой столбом! — подтолкнул меня батя к двери.
Выхожу во двор, а в голове мысли роятся — «Это что, карма такая? В прошлый раз военное было, а теперь снова туда? Может, это знак какой?» Черт! Я с досады пнул землю. Какая-то злая ирония судьбы!
Хотя, что толку злиться… Раз уж так складывается, надо готовиться! С сегодняшнего дня начну тренировки, чтобы нарастить мышечную массу. Ну а пока…
Я машинально захожу в стайку, а там вонь — хоть топор вешай! Свиньи хрюкают, навоз горой. Хватаю вилы, начинаю чистить. Потом завариваю корм, разливаю воду по корытам. Тело помнило, что делать и где что брать. Но только повернулся к выходу — наш козёл Снежок шмыгнул под ноги! Я на навозную кучу — бултых! Лежу весь перемазанный, а козёл стоит, бородой трясёт, словно насмехается, паршивец!
— У, рогатый чёрт! — прикрикнул я. Да уж — здесь мне не ринг, тут соперники похитрее будут.
Кое-как отчистился и поплёлся в другую стайку. Мама уже там, ловко доила корову, и молоко звонко струилось в алюминиевый подойник.
— Сенька, — говорит она мне, — ты телятам молока отнеси, да кошкам плесни в блюдце.
Я всё сделал, как велела — накормил всю живность. Притомился немного, но впереди ещё тренировка — откладывать нельзя, раз через месяц поступление. Выбежал за околицу, где никто не увидит, и давай отжиматься. Раз, два, три… На тридцатом задохнулся. Потом приседания, потом бег вокруг деревни. Вернулся домой уже в сумерках, взмокший, но довольный. За стол сел — и давай мясо уплетать. Картошку, хлеб — всё подчистую смёл. Батя с матерью переглядываются.
— Ты чего это как волк голодный? — удивляется мать. — Будто неделю не кормили!
— Растёт парень, — хмыкает батя. — В военном-то кормить будут похуже нашего.
А что я сделаю? Мне белок нужен для мышц, и как бы там ни питался раньше Сенька, я теперь после тренировок буду мясо уминать за обе щеки. После ужина забрался в свою комнатушку. Кровать железная с панцирной сеткой, на стене — плакат с Высоцким и вырезка из «Советского спорта» про боксёра Валерия Попенченко. На тумбочке — старенький приёмник «Океан-209», книжка «Как закалялась сталь» и фотография нашего класса. А в углу гантели самодельные из металлических блинов, запылённые от долгого бездействия. Но с завтрашнего дня они без дела валяться не будут…
Лёг на кровать, а пружины взвыли, как безумные. Смотрю в потолок и думаю — «Ну, держись, училище! Я снова дойду до конца и, может, тогда узнаю, почему именно военное…»