Он замолчал и виновато опустил голову. В комнате повисла тяжёлая тишина. Я взглянул на ребят — лица были напряжены, а глаза горели решимостью. Каждый из нас понимал — пути назад нет — теперь мы вместе ввязались в эту историю до конца.
— Понимаешь, — Максим нервно хрустел пальцами, — не мог я её бросить тогда. Люблю же… А денег таких у меня нет. Вот и пошёл к этому Тихому, о нём говорили, что даёт взаймы под проценты.
— И сколько же он дерёт? — спросил я, чувствуя, как внутри медленно поднимается злость.
— Сто процентов в месяц, — тихо ответил Максим и опустил глаза.
Мы с Борькой переглянулись. Ростовщичество, наглое и циничное, как удар в лицо среди белого дня.
— То есть занял пятьсот, а вернуть должен уже тысячу? — уточнил Борька, хмурясь.
— Да, — Максим кивнул и сжал кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев. — Срок был до нового года. А теперь денег нет совсем. Светка меня бросила — сказала, мол, больше не нужен ей такой… — и мы вообще с этого прифигели знатно. Он ей значит, наоборот, в долги вляпался из-за нее, а она… Не ожидал я в общем такого от Петровой.
Но теперь всё хоты бы встало на свои места и мы разобрались в сути. Максим угодил в капкан, из которого обычно не выбираются целыми.
— Ладно, — сказал я решительно. — Поехали к этому Тихому. Попробуем договориться по-хорошему.
Медлить мы не стали, ведь как говорится — перед смертью не надышишься. Тихого мы нашли в подвале старого дома в центре. Подпольный притон — карты, дым коромыслом, дешёвый самогон и подозрительные рожи. На входе стоял верзила-охранник, который сперва не хотел нас пускать. Но когда я назвал себя и сказал, что пришёл по поводу долга Максима, он нехотя пропустил нас внутрь.
Сам Тихий оказался невысоким мужчиной лет сорока с плотной фигурой и внимательными холодными глазами. Рядом с ним устроились знакомые персонажи — Андрюха и здоровяк-боксёр.
— Ну что, курсантик? — усмехнулся Тихий (видимо про меня ему уже рассказали еще с того раза), оглядывая меня с ленивым презрением. — За дружка решил заступиться? Любишь ты смотрю, заступаться за всех.
— Пришёл поговорить, — спокойно ответил я. — По-человечески.
— А о чём тут говорить? — встрял Андрюха, крутя в пальцах нож-бабочку. — Должен — плати. Не можешь платить — отработаешь.
— Или отвечай по полной программе! — добавил боксер и хрустнул костяшками пальцев.
Я же сделал шаг вперёд и посмотрел прямо в глаза Тихому.
— Послушай, Тихий. Я понимаю — бизнес есть бизнес. Но парень попал в беду. Может, найдем какое-то решение?
Тихий откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на меня.
— Какое ещё решение, курсантик? У меня тоже свои обязательства перед людьми. Если один кинет — другие подумают, что можно и им не платить.
— Максим вернёт деньги, — твёрдо сказал я. — Только дай ему время расплатиться частями.
— Время вышло, — холодно отрезал Тихий. — Но есть другой вариант. Ты парень крепкий, умный. Поработаешь на меня пару месяцев — долг твоего друга спишем полностью.
— Нет уж. Я уже говорил одному из твоих, что в военном училище учусь и скоро каникулы закончатся, — я покачал головой.
— Тогда пусть твой дружок пашет на нас до полной выплаты долга! — рявкнул Андрюха и снова щёлкнул ножом.
Стало ясно — миром здесь ничего не решить. Эти люди не собирались идти на уступки. Но у меня оставался последний козырь в рукаве.
— А если я найду способ вернуть тебе деньги прямо сейчас? — спросил я тихо и уверенно, глядя Тихому прямо в глаза.
— Это каким же образом? — Тихий с любопытством приподнял бровь.
— У меня есть кое-что, что может тебя сильно заинтересовать, — бросил я, изо всех сил стараясь не выдать дрожь в голосе. — Я знаю, кто стучит ментам про твои дела.
В комнате повисла вязкая, напряжённая тишина. Я видел, как застыли лица его шайки — словно волки, почуявшие запах крови. Значит, я попал точно в цель…
— Говори, — процедил Тихий, чуть наклонившись вперёд.
— Сначала договоримся насчёт моего друга, — я выдержал его тяжёлый взгляд. — Информация в обмен на прощение долга. Иначе разговора не будет.
Тихий долго сверлил меня глазами, будто пытаясь понять, блефую я или нет. Наконец он медленно кивнул.
— Ладно, курсантик. Но если твоя информация окажется пустышкой, вы оба будете пахать на меня до конца своих дней. И поверь мне — это не фигура речи.
Я понимал, что иду ва-банк. Другого выхода просто не было. Но мой козырь был настоящим — я действительно слышал, когда ездил за покупками в город на каникулах, как местный участковый, стоя в очереди за водкой, хвастался своему дружку тем, что сливает информацию конкурентам Тихого. Я тогда это даже мимо ушей пропустил — меня это не касалось. Да и не думал, что вообще коснется.
Но теперь, через полчаса мы ударили по рукам — Максим свободен, долг списан. И единственное условие — больше никогда не появляться у Тихого с протянутой рукой.
А когда мы вышли на улицу, Максима буквально трясло от облегчения.
— Сенька, ты просто гений! Как ты это провернул?
— Главное — знать слабое место противника и вовремя надавить, — усмехнулся я. — И никогда не показывать страх. Запомни это.
Мы проводили Макса до общежития и отправились обратно в деревню. И всю дорогу парни возбуждённо обсуждали случившееся.
— Сень, а если бы твоя информация оказалась липой? — не выдержал наконец Мишка.
— Тогда пришлось бы драться до последнего зуба, — честно признался я. — Но я был уверен в своей правоте. И да, нам чисто повезло. Очень повезло…
Но увы долго я с друзьями времени после этого больше не проводил. Через несколько дней каникулы подошли к концу, и мне пора было возвращаться в училище. Но перед отъездом мне пришло письмо от Максима — он снова благодарил и клялся больше никогда не связываться с такими займами. А я вдруг понял одну простую вещь — настоящая сила не в кулаках и даже не в оружии. Настоящая сила — это умение вовремя подобрать нужные слова и сказать их так, чтобы каждое попадало прямо в цель. Ну и важно конечно на руках информацию иметь. Не знаю, чтобы мы без нее делали, если бы мне тогда участковый не попался. Хотя, наверное лучше не думать об этом…
Днями ранее
Подвал караван-сарая замер, словно задержав дыхание, когда шаги патруля наконец стихли в темноте. И Самир медленно выдохнул, чувствуя, как по спине стекает липкий пот под грубой хлопковой рубахой. Сердце билось так громко, что казалось, его слышат даже на улице.
Фарид, прижавшись к стене, все еще сжимал древнюю амфору так, будто это был живой ребенок, которого он спасал от пожара.
— Ушли, — прошептал Халиль, осторожно приоткрывая дверь и выглядывая наружу. — Обычный обход. Пока чисто.
Самир кивнул молча, но тревога не отпускала его. Здесь каждая секунда была на вес золота, каждый шорох мог стать последним. Он повернулся к Фариду и устало покачал головой. В глазах того горел яростный огонь — глаза человека, готового защищать свою истину до последнего вздоха.
— Ты говоришь о наследии? — Самир присел на край деревянного ящика, в котором покоилась золотая диадема царицы Библоса. — Что толку от твоего наследия, если наши дети умирают от голода? Эти камни три тысячи лет пролежали в земле, и ничего с ними не случилось. Еще столько же пролежат в частных коллекциях богачей.
— Это не просто камни! — Фарид резко поставил амфору на пол и шагнул вперед. Его голос дрожал от возмущения, а руки сжались в кулаки. — Это память нашего народа, Самир! Каждая монета, каждый осколок керамики — это голос наших предков. Ты продаешь их, словно мешок риса на базаре!
Самир поднялся на ноги и приблизился к другу почти вплотную. В тусклом свете керосиновой лампы его лицо казалось высеченным из камня, глубокие морщины легли резкими тенями.
— Ты думаешь, мне легко? — прошипел он сквозь зубы. — Каждую ночь я вижу во сне тех, кто создавал эти вещи. И каждую ночь я вижу своих детей — голодных и беспомощных. Между мертвыми и живыми я всегда выберу живых.
А в дальнем углу опять заерзал Мустафа. Он заговорил неожиданно громко и резко, нарушив напряженную тишину.
— Мой дед был археологом. Работал с французами в Баальбеке ещё до войны. Он говорил — каждый артефакт — письмо из прошлого. — Мустафа подошёл к саркофагу царя Ахирама и осторожно провёл пальцами по древним письменам. — Но что толку от писем, если некому их читать?
Абу Марван, массивный охранник с седой бородой и суровым взглядом бывшего солдата, хмыкнул недовольно.
— Философы… Стерлинг платит миллионы долларов за диадему. На эти деньги можно накормить половину Бейрута. Разве это не благородная цель?
— Стерлинг… — Фарид выплюнул имя с презрением, словно оно обожгло ему язык. — Я знаю о нём достаточно. Он ведь тоже бывший археолог, который променял науку на деньги. Он скупает артефакты не для изучения, а чтобы тешить своё больное тщеславие.
Самир медленно достал из кармана помятую фотографию и протянул её Фариду. На снимке был огромный замок в шотландских горах — роскошный и неприступный.
— Его подземный музей больше Национального музея Бейрута, — тихо сказал он. — Климат-контроль, охрана круглые сутки, лучшие условия хранения в мире… Наши сокровища будут там в безопасности.
— В тюрьме! — перебил его Фарид с горечью в голосе. — Да, дорогой и красивой тюрьме, где их никто никогда не увидит!
Халиль резко обернулся от узкого окна-бойницы и поднял руку.
— Тихо! Кто-то снова идёт…
Все замерли на своих местах, затаив дыхание и вслушиваясь в ночную темноту над старым караван-сараем Бейрута — города, разорванного войной и отчаянно пытающегося сохранить хоть каплю своей памяти среди хаоса и крови.
— Самир, нам пора. Турецкая граница ждать не будет.
Но Самир словно прирос к полу, не двигаясь с места. Он неотрывно смотрел на саркофаг, и в его глазах горела мучительная внутренняя борьба.
— Знаешь, что говорил Стерлинг? — не поворачиваясь, бросил он Фариду. — Он говорил — «История принадлежит тому, кто сумеет её сохранить». И знаешь что? Он прав. Пока мы тут рассуждаем о морали, снаряды перемалывают в пыль наше прошлое.