— Тридцать, не меньше, — Карим развернул помятую карту. — Плюс охрана. Духи не дураки — знают, что мы их караваны пасём. Так что готовьтесь. Будет жарко.
Я затянулся напоследок и бросил окурок под колёса. Четыре месяца в Афгане — вроде и не срок, но уже знаешь, что здесь каждый рассвет может стать последним. Нас с Коляном сразу сюда направили, а вот Форсункова и Рогозина в другие места и части до выпуска распределили.
Но я бы не сказал, что мне здесь было страшно. Я уже давно понял, что я слишком мало на что могу повлиять, пусть даже и знаю многое. Сейчас все кругом стремительно меняется и все грызутся друг с другом по любому поводу. Только и ищут повод выставить друг друга в мерком свете, да припомнить прошлое. Но это люди — они слишком живые и слишком зависимы от ошибок — они без них не могут.
А я… Ну а что я? Я всего лишь лейтенант и принимаю то, что есть вокруг меня в данный момент. Смерть тут ходит рядом, как сторожевой пёс и ты никогда не угадаешь, когда она вцепится в твое горло. Вот и все, что здесь стоило понимать и принимать.
— Товарищ старшина, — я аккуратно сложил карту и посмотрел Кариму в глаза. — Почему именно мы? Мы же артиллеристы, а не пехота.
Старшина усмехнулся уголком губ.
— Потому что ты, Семёнов, самый башковитый из всех молодых лейтенантов. А Овечкин — силачище. В горах же без мозгов и силы делать нечего. Так что мне сейчас потребуется ваша помощь.
— Сенька… Ты не боишься? — Колян снова высунулся из люка.
Вопрос этот прозвучал по-детски просто. Но в нём было столько настоящего, что я не смог отмахнуться. Глянул на Коляна — широкое лицо, честные глаза и руки такие, что медведя бы задушил… Но когда он пишет письма домой своей матери, то его руки каждый раз дрожат.
— Боюсь, — сказал я негромко. — Только идиот не боится. Страх — это нормально. Он заставляет думать.
— А я думаю… Нам с тобой вообще не повезло, что нас сюда закинули, — Колян помолчал и вдруг выдохнул. — Ну зачем мы здесь? Кому мы нужны? Афганцы нас терпеть не могут… Дома о нас забыли…
— Не забыли! — Карим перебил его жёстко. — Просто не знают, что сказать. А мы здесь потому что приказ есть приказ. И если не мы, то кто?
Тем временем ветер донес запах гари и чужой земли. Где-то далеко ухнул миномёт. Я же молчал, да затягивался новой сигаретой — дым горчил во рту, в легких. Колян был прав — мы здесь чужие. Но об этом теперь думать поздно. Главное — вытащить своих парней домой, целыми. БТР-80 вздрогнул, заурчал, будто зверь перед прыжком. Колян юркнул в люк, я следом. Внутри пахло соляркой, потом и страхом — острым, тяжелым, как медь на зубах. Десять человек в железной коробке — каждый со своими мыслями, своими страхами, своими надеждами на завтрашний день.
— Лейтенант, — сержант Кузнецов тянулся ко мне сквозь гул мотора. Худой, жилистый, из Воронежа, — правда говорят, что скоро вывод начнется?
— Говорят, — кивнул я. — Но нам бы дожить до этого вывода.
— А сколько нам тут еще? — голос у него дрожал чуть слышно.
— Год, может полтора. Кто знает, Кузя, — не стал ему говорить точных дат. Надо поменьше болтать…
Он опустил глаза, помолчал, а потом выдавил.
— Я письмо вчера получил… От невесты — «Жду тебя, любимый», пишет. А я думаю, а если не дождется? Если я тут останусь?
— Не останешься, — сказал я жестко, будто приказывал себе самому. — Все домой уйдем. Обещаю!
Но сам себе не верил… Слишком много пацанов уже осталось в этих горах. Слишком много цинковых гробов ушло на родину. БТР же в этот момент трясся на ухабах, как подранок.
— Товарищ лейтенант… — голос рядового Смирнова был тихим, почти детским. Восемнадцать лет ему, не больше. — А вы в Бога верите?
Вопрос резанул неожиданно. В училище о Боге не говорили, в Берёзовке тоже молчали. А здесь многие начинали верить или окончательно разуверивались.
— Не знаю, Смирнов, — честно сказал я. — Если он есть, то пусть сегодня поможет.
А вскоре БТР остановился с резким скрежетом и Васильевич высунулся из командирского люка.
— Приехали, орлы! Дальше пешком!
Вылезли мы наружу. Горы вокруг — каменные волны, серые и злые. И где-то там, за этими складками, нас уже ждали люди с автоматами. Люди, для которых мы враги. Может быть, они даже правы…
— Колян! — позвал я Овечкина.
Он поднял голову.
— Нормально… — но голос дрогнул. — Только вот думаю… если не вернемся?
— Вернемся обязательно, понял? У тебя мать дома ждет. И у меня тоже.
— Я ей обещал, что когда вернусь, то найду себе достойную девушку и женюсь, — выдал Колян.
— Вот и правильно! — я усмехнулся. — Детей заведешь и будешь им рассказывать сказки про дядю Сеньку и про нашу с тобой службу.
Но вдруг внутри все сжалось в тугой комок… Я ведь уже понимал — не все мы сегодня вернемся… После таких встреч в горах — кто-нибудь да умирает. Мы уже теряли ребят… И все, что нам теперь оставалось — сделать так, чтобы потерь было меньше. Старшина же махнул рукой — пора двигаться. И мы пошли вверх по камням, навстречу своей судьбе и еще черт знает чему…
Глава 13
Балтийское море встречало К-219 ледяным безмолвием — будто сама стихия затаила дыхание. Капитан-лейтенант Сергей Ершов стоял у перископа, наблюдая, как свинцовые волны разбиваются о стальную рубку. В трюме покоилось то, ради чего он рисковал не только карьерой, но и жизнями всех на борту — древний саркофаг и золотая диадема. Трофеи, вырванные у времени дважды…
— Товарищ капитан, — старшина Александров возник за спиной, сжимая в руке радиограмму. — Москва требует подтверждения груза.
Ершов усмехнулся, губы скривились в резкой усмешке. Москва… Как будто кто-то там, в кремлёвских кабинетах, мог представить себе, чем пахнет Балтика на глубине. Как будто они понимали, что значит тащить проклятие через советские воды.
— Передай, что груз цел, идём по графику.
Александров замялся, будто на палубе внезапно стало холоднее.
— Что ещё? — Ершов повернулся к нему. В глазах старшины мелькнула тревога.
— Матросы… говорят, в трюме творится что-то странное. Иванов клянётся, что слышал шёпот из-под люка, а радист Смирнов вчера проверял крепления и вернулся белый как мел.
Ершов закрыл глаза — он знал, что это начнётся рано или поздно. Ещё в Гамбурге агент предупреждал его — «Это не просто древности, капитан. Это кое-что большее».
— Собери старшин у меня через десять минут. Только их. Никого лишнего!
Каюта капитана была тесной и душной, словно гроб, только с лампочкой под потолком. За столом собрались пятеро — Ершов, старпом Кузнецов, Александров, инженер Орлов и политрук Дорохов. Лица напряжённые, глаза бегают.
— Скажу прямо, товарищи, — начал Ершов. — То, что мы везём — не просто груз. Заказчик из Москвы заплатил за эти артефакты больше, чем стоит вся наша лодка. И он знает, зачем это делает.
Дорохов поправил очки. Молодой, амбициозный политрук, но не дурак.
— Капитан, а что именно мы везём? В документах только «археологические материалы».
— Саркофаг царя Ахирама и диадема царицы Библоса. Их цена — вне понимания, слишком заоблачная.
Инженер Орлов, широкоплечий и седеющий, хмыкнул.
— И почему такую честь доверили нам? Обычно такие грузы идут дипломатической почтой.
— Потому что эти вещи украли дважды, — Ершов плеснул себе водки из фляжки и выпил залпом. — Сначала из музея в Бейруте. Потом у американского профессора. Хотя вру, ведь нацисты обобрали Стерлинга. И лишь потом, благодаря гибели нацистов и благодаря нашим агентам, груз перешел к нам.
Старпом Кузнецов молчал до этого, но теперь его голос прозвучал резко.
— Капитан, а что с немцами-то случилось? В Гамбурге наши люди шептались про взрыв где-то в Альпах.
Ершов посмотрел на него пристально, будто прикидывал — говорить или промолчать.
— Их нашли в грузовике под Мюнхеном. Все мертвы и тогда груз исчез за ночь.
— Мы не случайно здесь, — продолжил Ершов. — И не случайно именно сейчас. Москва играет ва-банк. А мы пешки на этой доске.
— А если это ловушка? — Дорохов поднял голову.
— Тогда будем умирать красиво, — Ершов ухмыльнулся.
В этот момент лодка содрогнулась от далёкого глухого удара. Где-то в глубине корпуса что-то заскрипело — словно кто-то шевельнулся внутри саркофага.
— Всё по расписанию… — пробормотал Орлов и перекрестился украдкой.
А Ершов взглянул на него с усмешкой.
— Не бойся, инженер. Если Балтика проглотит нас сегодня — история всё равно вспомнит наши имена.
В каюте повисло молчание — напряжённое и острое, как стальной трос на ветру. За переборкой же тихо гудела машина времени — советская подлодка несла через ледяную бездну древнее проклятие и надежду на победу в войне теней. И никто на борту уже не знал, кого они боятся больше — Москвы или того, что прячется в трюме под замками и печатями спецотдела.
Ершов медлил с ответом, будто взвешивал каждое слово на весах собственной совести. В памяти всплывали строки донесения — грузовик разнесён взрывом, водители — обугленные тени, груз исчез без следа, будто растворился в воздухе. А потом — телефонный звонок из Москвы. Голос, который не терпел возражений.
— Капитан Ершов, у нас для вас особое задание.
Он выпрямился, словно сбрасывая с плеч невидимый груз.
— Немцы облажались, — наконец бросил он, глядя прямо в глаза Дорохову. — Значит, это наш шанс.
Дорохов тем временем подался вперёд, локти на столе, взгляд острый, как штык.
— Кто наш заказчик?
— Академик Борис Николаевич Рыбаков. Археолог с мировым именем. Историк старой закалки. Человек с такими связями, что КГБ рядом нервно курит в сторонке. Его коллекция в Москве… Это вам не музей. Это кладбище империй! Только всё неофициально, разумеется.
Орлов провёл ладонью по щетине.
— Рыбаков… Слышал. Про таких говорят, что если надо, то достанет даже то, что никогда не существовало. И спрячет так, что никто не найдёт.
— Потому мы и здесь, — Ершов кивнул. — Академик узнал о краже через своих людей. Его агенты по всей Европе. И когда немцы потеряли груз, он сработал быстрее всех.