— Семёнов! — вдруг прорезал воздух голос старшины. — Построение через пять минут!
— Есть! — отозвался я и обернулся к товарищам по взводу.
Лёха Форсунков, успевший за зиму нарастить себе внушительную мускулатуру, по-прежнему любил вкусно и сытно поесть. Сейчас он задумчиво смотрел в окно, будто высматривал приближение обеда. Рядом с ним Пашка Рогозин — сухой, жилистый, всегда подтянутый и аккуратный до занудства — педантично складывал одежду. А в углу казармы возился с очередным хитроумным устройством Колька Овечкин.
Я подошёл ближе и хлопнул его по плечу.
— Коль, чего опять мастеришь?
— Да вот думаю, как бы нам стирку облегчить, — не поднимая головы, ответил он. — Надоело уже руками драить…
— Овечкин! — строго вмешался Пашка, застёгивая последнюю пуговицу. — Потом будешь рационализировать. Сейчас на стрельбы идём!
И мы быстро оделись и выскочили на плац. Там старший лейтенант Кузеванов окинул нас цепким взглядом и рявкнул команду строиться.
— Товарищи курсанты! Сегодня у нас практические стрельбы из 122-миллиметровой гаубицы Д-30! Напоминаю — чёткое выполнение команд, дисциплина железная и никаких самодеятельностей! Всё ясно?
— Так точно! — дружно гаркнули мы.
На полигоне же разбились по расчётам. Мне выпало стоять вместе с Лёхой Форсунковым, что слегка напрягало — его аппетит к приключениям был ничуть не меньше аппетита к пище.
— Расчёт номер три! Приготовиться к стрельбе! — звонко командовал Кузеванов.
Лёха застыл у орудия с серьёзным лицом, но я заметил, как он то и дело косится на часы. Видимо, желудок уже напоминал ему о себе.
— Заряжай! — скомандовал старший лейтенант.
— Заряжено! — бодро откликнулся наводчик.
— Прицел установлен! — доложил ещё один курсант.
— Огонь! — резко выкрикнул Кузеванов.
И тут Лёха, который должен был чётко повторить команду, громко и уверенно выпалил.
— Обед!
И над полигоном повисла гробовая тишина, а мы все замерли. Кузеванов же медленно повернул голову в сторону Форсункова. Лёха стоял красный как варёный рак и явно проклинал себя за эту оговорку. Сначала кто-то тихо прыснул от смеха, потом захихикал второй, а через секунду весь взвод уже катался от хохота. Даже суровый старший лейтенант прикрывал рот кулаком, тщетно пытаясь скрыть улыбку.
— Форсунков! — рявкнул наконец он, но голос его предательски дрожал от смеха. — Что это сейчас было?
— Товарищ старший лейтенант… я… я про обед думал… — честно признался Лёха, опустив глаза в землю.
— Потерпи немного, проглот! — улыбнулся Кузеванов, подходя ближе. — Скоро твой любимый обед будет. А пока давайте-ка продолжим стрельбы! И команды подавать будем правильные! Ясно?
Ну а остальные учения прошли без происшествий, но Лёхина оговорка стала легендой училища ещё надолго. Однако, отличился не только он — через неделю случилась история с Пашкой Рогозиным. Он заступил в караул у складов, а мы втроём — я, Лёха и Колька — решили немного подшутить над его педантичностью. Уж слишком серьёзно он относился ко всем мелочам службы — просто просился на розыгрыш.
— Слушай, Сенька, — шепнул мне заговорщически Колька Овечкин вечером перед отбоем. — А что если мы ему чучело подсунем?
— Какое ещё чучело? — переспросил я недоумённо.
— Ну, это же манекен, с которым на рукопашке возимся, — азартно зашептал Лёха. — Мы его тихонько к складу подставим. Пашка проснётся, увидит незнакомца — сразу решит, нарушитель проник.
— Да Пашка на посту не спит никогда! — возразил я.
— А мы подождём, — хитро прищурился Лёха. — Он к утру точно задремлет.
И правда, около четырёх утра мы заметили, как Пашка возле входа в склад начал клевать носом. Голова его то и дело падала на грудь, и он тут же встряхивался, пытаясь удержать глаза открытыми. Мы осторожно прокрались поближе и аккуратно подсунули ему манекен прямо под руку. Получилось так ловко, что Пашка даже приобнял «нарушителя», сладко посапывая.
Не прошло и получаса, как нас разбудил его дикий вопль.
— Стой! Кто идёт⁈
Мы осторожно выглянули из-за угла и чуть не лопнули от смеха — сонный Пашка, крепко сжимая в объятиях учебный манекен, отчаянно пытался его допросить.
— Документы предъявляй! — голос его дрожал от волнения. — Отвечай немедленно!
В этот момент из-за соседнего здания вышел капитан. Он остановился в двух шагах от Пашки и ошарашенно уставился на эту картину.
— Рогозин… Что здесь происходит? — медленно выговорил он, явно сомневаясь в здравомыслии часового.
А Пашка резко повернулся и вытянулся в струнку, всё ещё не выпуская из рук «нарушителя».
— Товарищ капитан! Нарушитель задержан при попытке проникновения на склад! На вопросы не отвечает, документы предъявить отказывается!
Капитан приблизился и внимательно оглядел молчаливого «диверсанта». Затем тяжело вздохнул.
— Рогозин… Ты совсем того? Это же учебный манекен.
Пашка растерянно уставился на «нарушителя», которого по-прежнему крепко обнимал. По лицу его поползла краска смущения и ужаса.
— Как… манекен?.. Откуда он здесь взялся⁈
— Вот это мне тоже интересно, — холодно произнёс капитан, подозрительно оглядываясь по сторонам.
А мы с Лёхой и Овечкиным уже едва сдерживали хохот, прячась за углом. Пашка же стоял в полном замешательстве, а капитан лишь покачал головой.
— Иди-ка ты в санчасть, Рогозин. Пусть проверят тебя на переутомление. Совсем уже служба довела…
И весь следующий день Пашка еще долго ходил хмурый и недоверчиво косился на нас. Мы же старательно изображали невинность и клялись всеми святыми, что ночью спали как убитые. Но Пашке и Лехе не удалось переплюнуть Овечкина… Самым ярким событием недели стала всё-таки Колина стиральная машина. Он мастерил её несколько дней подряд из старого ведра, электродрели и каких-то трубок, добытых в подсобке.
— Смотрите сюда, салаги! — с гордостью объявил он однажды вечером. — Засыпаем порошок, заливаем горячую воду, включаем дрель — и готово! Почти автоматическая стирка!
Я с сомнением оглядел это чудо техники.
— Коля, ты уверен, что это безопасно?
— Да брось ты! — отмахнулся Овечкин. — Физика — точная наука. Никаких неожиданностей быть не может!
Он с важным видом включил дрель. И сначала всё шло отлично — вода бодро закрутилась, бельё начало активно вращаться. Но уже через минуту что-то пошло не так. Из ведра полезла пена — сначала робко, затем всё сильнее и сильнее. Мы едва успели отскочить в сторону, когда пенный вулкан буквально взорвался, забрызгав стены казармы, койки и нас самих с ног до головы.
Мы стояли белые и мокрые, как полярники после метели. А Коля беспомощно смотрел на своё творение, всё ещё жужжащее дрелью среди пенных сугробов. И в этот момент — совсем не кстати, дверь казармы распахнулась, и на пороге снова возник старший лейтенант Кузеванов. Он застыл как вкопанный, глядя на белоснежных курсантов в окружении пены и мыльных пузырей.
— Овечкин… — голос его прозвучал зловеще тихо. — Что здесь происходит?
— Товарищ старший лейтенант, я… я хотел облегчить товарищам процесс стирки, — промямлил Коля, нервно теребя рукав.
— Облегчить⁈ — Кузеванов оглядел казарму, покрытую пеной, словно поле боя после химатаки. — Овечкин, вы хоть понимаете, что здесь устроили?
— Никак нет, товарищ старший лейтенант! Это просто порошок! — отчаянно замотал головой Коля.
— Порошок не взрывается, Овечкин! — рявкнул Кузеванов. — Что вы туда намешали?
— Ну… немного соды для лучшего эффекта… и уксуса для мягкости белья…
— Овечкин! — старший лейтенант схватился за голову. — Вы на втором курсе училища! Как можно было не знать, что сода с уксусом дают реакцию⁈
Коля стоял красный, как октябрьский флаг, виновато опустив глаза. Мы тем временем оттирали пену с лиц и одежды, тихо посмеиваясь над незадачливым изобретателем.
— Завтра после занятий приведёте казарму в идеальный порядок! И никаких больше экспериментов без моего личного разрешения! — приказал Кузеванов и вышел, недовольно качая головой.
— Овечкин, Овечкин, — я вздохнул, а потом как расхохотался. — Точно — ученый!
— Да иди ты, — проворчал Колян и принялся все убирать.
Но я тогда уж было решил, что на этом все недоразумения прекратятся — все-таки как-никак мы второй курс, да не тут-то было…. Через пару дней на строевой подготовке приключилась ещё одна история. Мы чеканили шаг по плацу под резкие команды старшины, когда вдруг Дятлов из нашего взвода громогласно чихнул так, что эхо прокатилось по всему училищу.
— Апчхи-и-и!
И весь строй мгновенно рассыпался. Кто-то сбился с шага, кто-то налетел на соседа, кто-то застыл на месте с поднятой ногой. Настоящий цирк!
— Стой! Рота, стой! — взревел старшина, багровея от негодования. — Что за бардак здесь устроили⁈
Мы остановились, пытаясь восстановить строй и удержать серьёзные лица.
— Дятлов! Из строя выйти! — прогремел старшина.
Дятлов выскочил вперёд и вытянулся по стойке «смирно», уши его горели ярче алого знамени.
— Товарищ старшина, я нечаянно… Просто чихнул!..
— Чихнул? — тот сверкнул глазами. — Дятлов, вы не на гражданке! Здесь даже чихать нужно по уставу!
— А как это по уставу чихать, товарищ старшина? — с неподдельным любопытством спросил Дятлов.
Старшина на секунду замер в растерянности, но потом грозно нахмурился и гаркнул.
— Тише чихать надо! И предупреждать заранее!
Мы еле сдерживали смех, а Дятлов усердно закивал головой.
— Так точно! Впредь буду чихать тише и только по команде!
— В строй становись! Рота, сначала начинаем! И чтоб ни одного лишнего звука без команды!
Ну а уже вечером я лежал на койке и думал о том, как стремительно летит время в училище. Эти нелепые истории, дружба с ребятами, строгие командиры с их неожиданной человечностью — всё это превращало нашу службу не просто в армейскую муштру, а в настоящую школу жизни.
Лёха со своим вечным аппетитом и рассказами про мамины пирожки; аккуратный Пашка, каждое утро идеально выглаживающий форму; Коля с его неиссякаемой страстью к экспериментам… Каждый из нас был особенным и живым человеком со своими слабостями и достоинствами. Вместе мы составляли крепкий коллектив, способный справиться с любой трудностью. И пусть иногда мы попадали в нелепые ситуации, зато теперь я точно знал одно — мое прежнее одиночество было моей самой большой ошибкой. Закрыться от всех из-за собственного горя — это хуже всего. Но больше я не собирался повторять эту ошибку. Никогда!