— Пацаны! К сараю! Там палки! — выкрикнул я сквозь грохот и бросился к деревянному сараю за ДК.
Мы рванули туда гурьбой — хватали что попало — доски, палки, черенки. Я первым делом урвал черенок от лопаты, остальные тоже не зевали.
— Борька, бери слева! Мишка, справа! Макс, тыл держи! — рявкнул я.
Ольховские лезли напором, но теперь силы были почти равны. Не просто кулаками — теперь у каждого в руках весомый аргумент. Первого я встретил тычком в живот — коротко, точно. Второго поддел ногой — тот рухнул в пыль. Длинная палка — это тебе не кулак. Борька же, хоть и неуклюжий, дрался как ломовой конь. А Мишка вертелся юрко, будто уж на сковороде. Макс, хоть и не боец, махал палкой отчаянно — так и ударил кого-то по плечу.
— В кольцо их! — орал Стас, но его дружки уже пятятся. Не до геройства.
Я понял — сейчас или никогда. Рванул вперед, полоснул Орешкина по ногам — он рухнул на землю. Навис над ним и черенок прижал к его груди.
— Еще раз про моего отца заикнёшься?
— Не… не скажу! — прохрипел он.
— И в Берёзовку больше ни ногой?
— Не сунемся…
— Тогда катитесь отсюда! Чтобы духу вашего не было!
Ольховские поднялись, кое-как залезли в телегу и укатили прочь, даже не оглянулись. Мы стояли посреди двора — мокрые, злые и счастливые. Макс вытирал кровь с разбитой губы. У Мишки на костяшках кожа лоскутами.
— Вот это да… — выдохнул Борька. — Думал, нас порвут.
— А я знал, что выстоим, — усмехнулся я.
— С чего вдруг? — удивился Макс.
— Потому что мы за своё стояли, а они просто хулиганы.
Вечером же мы уже сидели в лодке посреди реки. Солнце клонится к лесу, вода золотится. Борька лениво грёб веслом. Мишка болтал ногами за бортом. А Макс растянулся на досках и глаза прикрыл.
— Хорошо всё-таки, что мы разные, — сказал я негромко. — Каждый своё ищет. Но когда надо — вместе держимся.
— Да, — отозвался Макс. — И хорошо, что ты с батей поговорил. Мужик ты!
— Время сейчас такое… — я вздохнул. — Всё меняется. Главное себя не потерять.
Лодка покачивалась на воде, а где-то вдали кричали птицы. Я же смотрел на закат и все думал — жизнь это не только учёба да строевая на плацу. Это когда можешь защитить своих. И когда знаешь, за что дерёшься, то обязательно выстоишь.
Тем временем
Яркое солнце беспощадно плавило асфальт, когда поезд с протяжным, будто уставшим, свистом подкатывал к перрону. Коля Овечкин, подтянув ремень и поправив потертый вещмешок на плече, шагнул на знакомые бетонные плиты вокзала. Два года в военном училище не прошли даром — спина у него стала прямой, походка — уверенной, но в глазах все еще плясал тот самый мальчишеский огонёк, что когда-то зажигался по возвращении из пионерского лагеря.
У выхода его ждала мать. Лилия Борисовна теребила в пальцах тонкий ситцевый платочек, будто пыталась унять тревогу. За эти месяцы она заметно постарела — серебро в волосах стало гуще, морщинки у глаз прорезались глубже. Но улыбка — та самая, домашняя, тёплая, как свежий хлеб, — осталась прежней.
— Коленька! — всхлипнула она и бросилась к сыну, забыв обо всём на свете.
Коля крепко прижал мать к себе. Она дрожала от волнения, а от неё пахло родным запахом пирога — значит готовила.
— Мам, ну ты чего… — пробормотал он вполголоса, смущённо оглядываясь по сторонам. — Люди ведь смотрят.
— Пусть смотрят! — сдавленно выдохнула Лилия Борисовна и только крепче вцепилась в сына.
— Пойдём домой, мам. Я с дороги устал, — Коля взял её под руку.
Но по пути Лилия Борисовна не умолкала ни на минуту — словно боялась, что если замолчит, сын снова исчезнет. Рассказывала про соседей, про работу, про то, как Марья Ивановна с третьего этажа интересовалась его успехами.
— А помнишь, как ты в детстве с вокзала всегда бегом бежал? Всё тебе автобус был ни к чему! — засмеялась она. — А теперь вон какой взрослый…
Коля молчал, слушал родной голос и ловил запахи детства — пыль от тополей, горячий асфальт, дым заводских труб. Город не изменился — всё те же пятиэтажки с облупленной штукатуркой, те же дворы с песочницами и турниками. А когда вошли в дом, пахло наваристым супом и свежими огурцами. Лилия Борисовна суетилась на кухне, накрывая стол.
— Садись скорей, Коленька. Твой любимый суп сварила — с мясом! Не то что у вас в столовой наверняка…
— Да нормально кормят, мам, — усмехнулся Коля, развязывая шнурки. — Не жалуюсь.
За столом разговор лился неспешно. Мать расспрашивала про учёбу, про товарищей по курсу, про командиров. Коля отвечал коротко, но в каждом слове сквозила радость — он дома.
— Знаешь что, Коленька… — сказала Лилия Борисовна и налила ему стакан компота из вишни. — Может, завтра сходим в кино? Как раньше.
— Конечно, мам. А что ещё новенького в городе?
— Да что тут… — вздохнула она. — В парке новый аттракцион поставили — «Колесо обозрения». Вся молодёжь туда ходит. А ещё кафе-мороженое открыли на площади — теперь там всегда очередь.
Коля улыбнулся — дома всё было по-прежнему и всё чуть-чуть по-новому. Следующие же дни промчались, как электричка на перегоне — не успел оглянуться, а уже вечер. Коля с матерью ходили в кино, в зале пахло свежим лаком и чужими пирожками. Потом гуляли по Центральному парку. Коля, будто мальчишка, задерживался у каруселей, смотрел на сверкающие качели — сердце щемило от воспоминаний — вот здесь когда-то отец катал его на плечах, а рядом мать смеялась до слёз.
А затем в книжном магазине Коля выбрал для Лилии Борисовны книгу. У полки оба замолчали — вспомнили, как отец вечерами читал вслух, а потом спорил с соседями о прочитанном. Но молчание не было тяжёлым — скорее тёплым, родным.
— Пойдём, мам, — Коля легко взял мать под руку.
— Идём, сынок, — она улыбнулась так, что морщинки у глаз затанцевали.
И уже вечером дома — традиционное «Время» по телевизору. Диктор с каменным лицом, новости про урожай и фестиваль молодёжи в Москве. Лилия Борисовна вдруг отложила спицы и посмотрела на сына пристально.
— Коленька, а когда на дачу поедем? Картошку окучивать надо, грядки запустила без тебя совсем…
Коля едва заметно скривился. Дача для матери — святое — шесть соток за городом, где она сажала всё подряд и летом жила почти безвылазно.
— Поедем завтра, мам. Только не гони меня на рассвете, ладно?
— Да какой там рассвет! — всплеснула руками Лилия Борисовна. — В семь встанем, в восемь уже на автобусе будем. Пока не жарко — работать легче.
И утро выдалось бодрым — солнце только выглянуло из-за крыш, а Коля уже тащил на остановку увесистые сумки — в одной тяпка и лопата, в другой рассада в банках из-под майонеза. Мать всю дорогу что-то бормотала про колорадских жуков и соседку с её помидорами-гигантами.
Дача встретила запахом мокрой земли и свежей травы. Соседи уже копошились на своих участках — кто-то косил траву, кто-то ругался на воробьёв в клубнике.
— Ну что, сынок, за дело! — бодро скомандовала Лилия Борисовна и повязала платок.
Коля молча схватил тяпку и принялся за картошку. Спина быстро взмокла под майкой, но руки помнили каждое движение. Раз-два — сорняк прочь, три-четыре — земля рыхлая. В детстве он ненавидел эту работу, а теперь вдруг почувствовал странное спокойствие — здесь всё просто и понятно. И к обеду они справились с половиной огорода. Мать сварила картошку с укропом, открыла банку огурцов из запасов.
— Коленька, а давай шашлыки устроим? Мясо вчера достала по знакомству — свежее! Давно мы так не сидели…
— Отличная мысль, мам! Где мангал?
— В сарае найдёшь. Только почисти хорошенько!
Коля с энтузиазмом занялся делом — разжёг угли, замариновал мясо в луке с чёрным перцем и лавровым листом — как учил отец. А запах дыма пополз по всему садовому товариществу. Не прошло и получаса, как к забору подошли соседи — Олег Семёнович с женой Валентиной Николаевной. Олег Семёнович был в своей неизменной кепке и с газетой под мышкой.
— Ого, Коля приехал! — радостно крикнул он через плетень. — Слышу — шашлычком пахнет! Как служба?
— Здравствуйте, Олег Семёнович! Проходите к столу!
— Да ну что ты… Мы так, посмотреть зашли… — засуетилась Валентина Николаевна, но глаза её светились радостью.
Они присели на лавку у яблони. Коля ловил взгляд матери — она улыбалась по-настоящему счастливо. Шашлык же потрескивал на шампурах, над садом плыли облака дыма и смеха. В тот момент казалось — вот он настоящий дом и всё остальное подождёт.
— Мам, тащи тарелки! — гаркнул Коля с крыльца. — Сейчас весь двор за стол соберёмся!
Стол ломился от еды — дымящийся шашлык, картошка с укропом, маринованные огурцы из трёхлитровой банки. Соседи подтянулись быстро — на запах шашлыка в садовых товариществах всегда сбегались как на пожар. Олег Семёныч заливался анекдотами про армейскую службу и партийные собрания. Валентина Николаевна хлопотала с салатом, нахваливала Колю.
— Ну ты, Колька, мастер! Мясо как у повара в ресторане. Надо же!
И Лилия Борисовна сияла — глядела на сына с такой гордостью, будто он только что медаль получил.
— Слушай, Коля, — вдруг вспомнил Олег Семёныч, отпивая из гранёного стакана компот, — а помнишь, как ты пацаном к нам за яблоками лазил? Вон какой шустрый был!
Коля рассмеялся, утирая ладонью губы.
— Ещё бы не помнить! Вы меня тогда за ухо как схватили — думал, ухо навсегда останется у вас на дереве.
— Да брось! — махнул рукой сосед. — Детство оно на то и детство. А сейчас вон какой стал — курсант, почти офицер.
— Да куда там… — Коля смущённо пожал плечами. — Учиться ещё и учиться.
Смех, разговоры, звон вилок — летний вечер тянулся медленно, будто не хотел заканчиваться. Потом соседи ушли по домам — кто с банкой огурцов под мышкой, кто с последним анекдотом на устах.
Лилия Борисовна перемыла посуду и вышла к сыну на крыльцо. Солнце садилось, а воздух густел запахами дыма и травы.
— Коленька… — тихо сказала она. — А чего ты Машу не позвал? Она бы помогла нам сегодня…