Марксистско-ленинскую философию у нашего курса вели несколько примечательных личностей. Одним из «философов» был молодой и стройный капитан, окончивший философский факультет университета, а затем и аспирантуру, имевший учёную степень кандидата наук и согласившийся на поступление на службу из соображений того, что приличная зарплата, выслуга лет и досрочная пенсия, а также квартира уже сейчас, перевешивают предполагаемые «научные открытия» в весьма непростой области.
Кроме того, выпускнику аспирантуры предложили не заштатный гарнизон в районе обитания морских котиков или горных архаров, а вполне приличное учебное заведение, и работу, связанную с преподаванием любимого предмета.
Осознавая в глубине души полную бесполезность и бессмысленность попыток раскрыть для курсантов военного училища, пришедших учиться воевать, тонкие материи русской и зарубежной философской мысли, капитан, тем не менее, предмет вёл интересно и увлекательно. При этом он делал скидку на наше пролетарское происхождение и не очень сильное желание погружаться в дебри экзистенциализма (а фамилию Кьеркегор мы вообще воспринимали как изысканное ругательство).
Мы любили сдавать зачёты и экзамены именно этому преподавателю за его простецкие и понятные вопросы — и высокие оценки за простейшие ответы. В его исполнении вопрос на зачете на первом курсе мог выглядеть так: «Основной вопрос философии?» Лапидарный ответ «Что первично: сознание или материя» его вполне устраивал, а нас — тем более.
Но иногда в ходе изучения «философий» «атеизмов», «военно-политических географий», «всемирных и родных историй», «научных коммунизмов» и прочего интересного и познавательного случались и смешные случаи.
Был в нашем учебном взводе парень по имени Коля, точнее, Мыкола, родом из села где-то в Киевской области. Мыкола был невысокий, приятно-полнявенький, круглолицый. Говорил он с глубоким «гэканьем», «шоканьем» и прочими атрибутами малоросского диалекта. Добрый и беззлобный, готовый всегда помочь товарищу, Коля обладал очень ценным в курсантской среде качеством, а именно — не был жадным, и присылаемое ему из дома в посылках сало… нет, не так — САЛО, делилось между всеми курсантами взвода поровну.
Как-то раз на семинаре по философии Николай излагал свою версию критики идеализма. А надо заметить, что еще одним выдающимся преподавателем философии у нас была дама в возрасте лет сорока пяти, жена какого-то, не нашего, не училищного, генерала, ухоженная, вежливая, стильно выглядевшая и вся такая «старорежимная супруга его превосходительства», с соответствующими её внешности именем и отчеством. И вот Коля, увлёкшись, заявляет: «…а Гегель, он же ж был такой умный, ёбит йо мать, шо даже…» — и продолжает излагать далее.
Мы замерли в ужасе, глядя, как глаза Вероники Павловны становятся круглыми и размером с тарелку. Коля, вещает еще минуту, и заканчивает сообщение уставной фразой: «Доклад окончил».
В классе стоит мертвая тишина. Вера Пална, глядя на Колю, спрашивает: «А вы, Николай, на украинском языке ведь говорите?».
Мыкола утвердительно мычит, после чего она сообщает уже нам: «А я уж думала, что Николай по маме Гегеля матерно прошелся, а это, оказывается, язык такой, певучий, красивый… Оценка — отлично». Занавес и тишина.
Потом, кстати, мы Коле это всё подробно рассказали в картинках, но он не поверил и говорил, что мы всё выдумали, и он не мог так при «генеральше» выразиться.
Наш общий друг, лейтенант Коля, после выпуска был направлен в Среднюю Азию и через месяц уже находился «за речкой», выполняя интернациональный долг.
Он был первой, но увы, не последней потерей из числа выпускников взвода. Зимой 1984-го, в Афганистане, колонна нашей техники попала в засаду, и Николай погиб вместе с экипажем БТР от попадания душманской гранаты из гранатомёта. Посмертно награжден орденом Красной Звезды.
Сашка и колбаса
Отпуска в училище предоставлялись два раза в год: зимой две недели и летом один месяц. В основном, особенно на первом и втором курсах, мы проводили их дома с родителями, друзьями и подругами. Но бывало и по-другому.
В училище, перед отпуском, всем курсантам выписывали документы на бесплатные билеты в любую точку СССР к месту проведения отпуска и обратно. Таким образом, при желании, можно было указать в отпускном удостоверении местом проведения отпуска город Владивосток, и приобретя не за деньги, а за «бумажку», именуемую воинским перевозочным требованием в воинской кассе аэропорта билет «туда и обратно», посетить сей славный город, естественно, если были варианты размещения в нём.
Именно перед отпусками, в курсантских классах на самоподготовке, возникал ажиотаж приглашений погостить и навестить, решаемый в рабочем порядке специально обученным в бухгалтерии и строевой части училища курсантом.
Вооружившись толстым справочником со схемами железнодорожных и прочих путей сообщения, книжечкой с расписанием авиаперевозок и всех рейсов «Аэрофлота», курсант, предварительно получивший основные знания в области логистики, чертил объемную таблицу, отмечая в ней пункты маршрутов и пересадок, конечные точки, виды возможного транспорта и прочие необходимые данные.
Проверив и согласовав в штабе и бухгалтерии училища таблицу, он получал «книжечки» требований с отрывными листами, копировальную бумагу и напутствие — «не ошибаться».
Ошибки иногда случались, но не приводили к фатальным последствиям, поскольку ошибочный документ перечеркивался и сдавался вместе с корешками правильно заполненных требований обратно в бухгалтерию.
В нашем взводе подобной работой занимался Сашка.
Наш Сашка был своеобразным «моторчиком разгильдяйства» и заядлым спорщиком среди всех моих товарищей. Его идеи относительно пари и «на спор» вызывали смех и недоумение, но тем не менее, собирали всех желающих в них поучаствовать.
Саня родился и вырос в Сочи, и, окончив школу, поступил в училище. Он всегда приглашал нас летом в гости, обещая «немыслимые» развлечения и обилие «отдыхающих на морях девушек», готовых скрасить отпуска бравым курсантам.
Его отец, кстати, директор какого-то небольшого заводика, доставал путевки в заводской дом отдыха на берегу моря, обеспечивая весёлый отдых друзьям своего сына. Всё выглядело довольно просто: пишем в отпускном удостоверении местом проведения отпуска город Сочи, оформляем требования на самолёт Москва-Адлер и обратно, проводим две недели отдыха на море с девочками, вином и развлечениями, а после разъезжаемся еще на две недели по домам, общаться с родителями и прочими родственниками. Главное — не забыть поставить на отпускном удостоверении штамп комендатуры Сочи и не опаздывать с возвращением в стены родного училища.
Однажды весной, на втором курсе, Саня внезапно заявил, что в одиночку, в течение трех часов самоподготовки, не выходя из класса, съест целый батон «Докторской» колбасы, продаваемой в буфете, который, как и во всех училищах страны, именовался «чепок» (ЧрЕзвычайная ПОмощь Курсантам). А надо заметить, что батон колбасы, продаваемой в буфете, весил два или даже два с половиной килограмма. По условиям пари, если Сашка съест эту колбасу, то спор считается им выигранным, и деньги за колбасу оппонентам он не возвращает, если нет — то денежки придется вернуть.
Взвод мгновенно разделился на две группы болельщиков, поддерживающих кто Сашку, кто его противников. Колбаса была куплена, порезана на большие куски, и соревнование началось.
Глядя на то, с каким аппетитом паренёк среднего роста и комплекции уничтожает «врага», группа скептиков на глазах теряла надежду на выигрыш. Однако, уже после второго часа самоподготовки скорость поедания продукта колбасной промышленности явно замедлилась, а в конце третьего часа остановилась совсем. Оставался маленький, по сравнению со съеденным, кусочек граммов на триста-четыреста, когда Сашка, признав своё поражение, молнией выскочил из класса и побежал в сторону туалета…
Спор Санёк проиграл, и с тех самых пор до выпуска никогда не ел варёную колбасу и даже не переносил её запах.
Распределение после выпуска Александр получил на Дальний Восток, прослужив там до развала Союза и середины «черных девяностых». Уволившись в звании майора в девяносто шестом, он уехал в свой родной город и занялся бизнесом под крылом своего отца, успешно приватизировавшего заводик, на котором работал.
На встречу выпускников тридцать лет после выпуска, Сашка, располневший, постаревший и заматеревший, приехал в костюме и при галстуке, с шикарным портфелем и несколькими бутылками французского коньяка и бутербродами в нём.
На объятия однокашников, с выкриками: «О, мля, вот и Колбаска приехал!», он реагировал с юмором и весьма логичным предложением: «Ну что, по писят французской «конины» за встречу? У меня и рюмочки и, хм…, колбаска с собой…».
Арсен и «Болеро» Равеля
Курсы у нас в училище назывались незамысловато и с традиционным армейским юмором: 1-й курс — «Приказано выжить», 2-й — «Без вины виноватые», 3-й — «Весёлые ребята» и 4-й — «Господа офицеры». Трений между курсантами младших и старших курсов особо не было, наоборот, многие старшекурсники запросто помогали младшим по каверзным вопросам, отдавали старые конспекты, поясняли нюансы.
Привилегией четвертого, выпускного, курса в училище было место вечерней прогулки. Поясню для тех, кто не служил в армии, что вечерняя прогулка, это совсем не расслабленный променад под сенью лип, а мероприятие, в ходе которого здоровые лбы, построившись в колонны по три, «рубят» строевым шагом и во всю мощь своих луженых глоток орут строевые песни.
Перечень этих песен большой, но не бесконечный, и мотивы «Вьётся, вьётся знамя полковое», «У солдата выходной» и «Солдат вернется, ты только жди», причудливо перемешиваются в воздухе. Важно, что музыкальность исполнения и соответствие мотиву — не самое главное в строевой песне. Главное — громкость исполнения.
Так вот, пока три курса, усиленно надрывая голосовые связки, шлифуют плац подошвами сапог, четвертый курс, традиционно, совершает вечернюю прогулку по дороге, огибающей училищный стадион, вдали от зорких глаз дежурного по училищу и дежурных офицеров. При этом «Господа офицеры» шагают совсем не строевым шагом и поют, соответственно, весьма далекие от строевых мелодичные и медленные песни.