Мой однокашник Андрей родился и вырос в семье одного из руководителей Балтийского морского пароходства и учительницы немецкого языка (урождённой немки из Поволжья), в славном своей историей городе Калининграде.
Абсолютно непонятно, по какой именно причине, обладая совершенными знаниями немецкого языка на уровне свободного владения и возможностями папы устроить сына в одно из многочисленных мореходных училищ Союза или в военно-морское училище, Андрей оказался среди абитуриентов нашей «автошколы».
При самом первом знакомстве с ним Андрюха производил впечатление «типичного немца», как их показывают в книгах и кинофильмах. Высокий и худощавый блондин с прямой спиной и вытянутым лицом, свободно изъяснявшийся на немецком, моментально получил среди абитуриентов прозвище «Ганс», оставшееся с ним на всё время учёбы.
С учебной программой Ганс справлялся вполне уверенно, но настоящей звездой он был, естественно, на кафедре иностранных языков. Побеседовав с преподавателями на первом курсе, он единственный из всех курсантов нашего батальона, а возможно и всего училища, получил право свободного посещения занятий по немецкому, которым, впрочем, не пользовался. Обычно, приходя на занятия, Андрей садился за отведенный ему стол и, набрав кучу журналов и газет, вдумчиво их читал.
Он никогда не отказывал в помощи менее успевавшим в изучении языка товарищам и всегда делился новостями «заграницы», почерпнутым из западной периодики.
Кроме того, Ганс оказался обладателем уникального удостоверения организатора культурно-массовых мероприятий в формате «дискотека», выданного Калининградским Горкомом ВЛКСМ.
При наличии профессионального диск-жокея, кучи катушек с высококачественными записями ведущих и всемирно известных западных рок-групп, до музыки которых Андрюха был весьма охочим, а также привезенного им из первого зимнего отпуска настоящего микшерского пульта иностранного производства, который Андрей «по случайности» прихватил у друзей в родном городе, проведение «настоящих» дискотек было исключительно вопросом времени.
К подготовке первого мероприятия инициативная группа во главе с Гансом, состоящая из курсантов всех четырех курсов, соизволивших принять безусловное лидерство первокурсника в данном деле, подошла весьма основательно и серьёзно. Был разработан сценарий проведения дискотеки с громким и впечатляющим названием «Рок — в борьбе за мир», содержащий в себе всё, что многоопытные курсантские умы смогли в него впихнуть, начиная от цитат Ленина и Брежнева, выписок из материалов съездов КПСС и заканчивая фотографиями антивоенных митингов в США и разбомбленных вьетнамских деревень.
Получив на низовом уровне все подписи-согласования, вплоть до подписи прапорщика, ответственного за противопожарную безопасность в клубе, представительная делегация во главе с офицерами — секретарями партийной и комсомольской организаций батальона, направилась к начальнику политотдела училища за утверждением сценария.
Моложавый полковник, тем не менее имевший репутацию самодура и недалёкого, злопамятного дуболома, посадил делегатов за стол совещаний. Он долго и вдумчиво читал представленный опус, делая выписки в блокнот и черкая сценарий красным карандашом «Тактика». Закончив чтение, он положил документы на стол, и, обведя взглядом потеющую и притихшую на стульях команду, выдал резюме: «Какой еще мир? Какая такая борьба за мир? Вы что, не читали руководящих документов, где четко и прямо сказано — готовить солдат и офицеров тому, что необходимо на войне! Мы к войне вас готовим, а вы дискотеки с призывами к миру собираетесь проводить! Переделать!».
Обескураженный и разозленный Ганс, придя с совещания, в первый и последний раз на моей памяти громко и выразительно ругался матом в классе, выдавая весьма заковыристые выражения, ранее нами не слышанные. Остынув и успокоившись, он единолично, выкинув все ссылки на классиков марксизма-ленинизма, материалы съездов и фотографии преступлений американской военщины, написал краткий сценарий со скромным названием дискотеки: «Ритмы зарубежной эстрады».
Через три дня, штатный «комсомолец» батальона в капитанском звании, без всяких совещаний и помпы утвердил данный сценарий у начальника политотдела, чем открыл новый этап культурно-массового единения курсантов с девушками из близлежащих окрестностей училища, значительно отодвинувший роль и важность самодеятельных курсантских ВИА в этом процессе.
Наш Ганс до самого выпуска был бессменным диск-жокеем на дискотеках, лишь на четвертом курсе передав бразды правления парню с первого курса.
Окончив училище, Андрюха получил распределение в город Львов. Незамедлительно по прибытии к месту службы он лёг в госпиталь и, скорее всего использовав «административный ресурс» папы, был уволен из Вооруженных сил по состоянию здоровья.
Обосновавшись в родном Калининграде, Ганс женился, получил квартиру, устроился на работу в порт, под крыло папочки, стал отцом двух дочерей и множества внуков.
Он до сих пор остается в твердой уверенности, что его решение было правильным. На встречи однокашников Андрюха не приезжал ни разу, периодически лишь созваниваясь с некоторыми из нас.
Коля-Казачура
Кафедра огневой подготовки в нашем училище, была одной из ведущих. Важность овладения умением «Стрелять как ковбой и бегать, как его лошадь», внушаемая нам преподавателями, не вызывала сомнений, особенно с учетом предстоящих государственных экзаменов на выпускном, четвертом курсе.
Многие курсанты, поступившие как из армии, так и «с гражданки», имели за плечами спортивные разряды по стрельбе, однако это не влияло на процесс обучения нас стрельбе из всего имеющегося на вооружении стрелкового и группового оружия. Иностранное оружие мы тоже изучали, причём были и практические стрельбы из автоматических винтовок М-16, пистолетов «Кольт» и «Браунинг».
Если для стрельб из всего нашего арсенала приходилось выезжать на стрельбища за город или на многочисленные полигоны Полевого Учебного центра, то занятия по стрельбе из пистолета Макарова проводились непосредственно в училище, в подвале учебного корпуса, оборудованного под тир.
Тир был — на зависть врагам: кроме обычных дорожек со столиками и мишенями, закрепленными на движущейся длинной раме, что позволяло не бегать к мишеням после стрельбы, а культурно и спокойно ждать приезда самой мишени на линию огня, в тире было помещение для стрельбы из пистолета по «кинофрагменту».
Довольно темная комната, на стене которой на удалении 10–15 метров располагалось «мишенное поле», и именно на него проецировалось «кино», в котором неизвестный науке мужчина бежит, петляя между березками в лесу, уклоняясь и прячась за стволами деревьев, а курсант обязан, выхватив «ствол» и передёрнув затворную раму, поразить «врага». А если не успевал, то злобный мужик из кино поднимал пистолет, и в комнате раздавался громкий звук выстрела, довольно сильно бьющий по нежным ушам стреляющего.
Наш однокашник Николай был потомственным донским казаком, из самого сердца казачества — станицы Старочеркасской, расположенной на берегу Дона. О своей казачьей семье он вспоминал с удовольствием, при этом обходя тему о том, на чьей стороне сражались его предки в Гражданскую.
Окончив школу, Николай дождался призыва в армию и, прослужив полтора года в Забайкалье, поступил в училище.
Умея играть на таком довольно экзотическом для нас инструменте как гармошка, он в далёких восьмидесятых научил желающих словам и мотивам казачьих песен, и мы с удовольствием распевали под гармошку и гитару «Не для меня придёт весна…» и другие песни.
Не имея выдающихся успехов в области гуманитарных или иных наук, он обладал талантом меткого стрелка. Выполнив на первом курсе начальное упражнение учебных стрельб АК -1 (его еще называли АК-100), и выбив 99 из 100 возможных, он с ходу наработал на спортивный разряд по стрельбе. И потом Коля до самого выпуска держал марку «снайпера», получая заслуженные отличные оценки на огневой и физической подготовке (и весьма посредственные по остальным предметам).
На сдачу итоговых и государственных экзаменов по огневой мы приехали в начале июня 1984 года, в Полевой Учебный центр, где нас ожидала представительная комиссия из старших офицеров различных штабов и преподавателей других военных училищ Союза.
Сдача экзаменов тянулась несколько дней, и наш взвод, сдавший одним из первых и получивший свои заслуженные отличные и хорошие оценки, расслаблялся в палаточном городке.
Ранним утром, за сутки перед отъездом в училище, в день сдачи практического экзамена соседним взводом, упал густой туман и стрельбище погрузилось в молочную пелену. Это практически гарантировало кучу неудовлетворительных оценок. Все попытки офицеров кафедры огневой подготовки и командования батальона воззвать к разуму, чести и совести членов государственной комиссии наталкивались на ответ: «В бою тоже попросите врага перенести наступление, пока туман рассеется?»
Дело было труба, и это было ясно всем. Как и то, что принципиальность комиссии, принимающей экзамен, была избыточной и имела причину в её составе, в котором хватало преподавателей из конкурирующих военных училищ. В этот трагичный для соседнего взвода момент Колю подозвал начальник кафедры огневой и, вручив ему СВД и патроны, отправил куда-то в лес, окружавший стрельбище.
Курсанты соседнего взвода, матерясь сквозь зубы, приступили к сдаче экзамена: вытаскивали билеты, определяющие номер упражнения и вид оружия, получали боеприпасы, выходили на огневой рубеж, громко и отчетливо рапортовали о готовности к стрельбе и стреляли наобум, в серую муть, затянувшую стрельбище.
Контролирующие каждое движение на вышке и огневых рубежах члены комиссии, вооруженные биноклями и стереотрубами, визуально «отмечали» падение мишеней, пожимая плечами, а на пульте управления мишенным полем, возле которого стоял нахохлившийся и злой председатель комиссии, исправно загорались и гасли цветные лампочки, подтверждая попадания.