Для разогрева пищи, разрешалось развести один костер на взвод, закрытый от взоров «коварного врага» и ветра щитами, сплетенными из сучьев и веток, возле которого можно было собираться одновременно не более чем по шесть человек.
Именно там, возле костра, мы постигли нехитрые военные правила и принципы приготовления пищи в полевых условиях: открытые банки греются долго, а разогревая закрытые, надо руководствоваться правилом «трех щелчков», ибо, если передержать после третьего, банка взрывается, обдавая окружающее пространство смесью мяса и перловки. Может, поэтому та самая перловка и получила название «дробь шестнадцать».
Исполнение обязанностей командира роты и заместителя, командиров взводов и отделений, пулемётчиков, гранатомётчиков, стрелков-наводчиков БТР, чередовалось по сложному графику, позволявшему всем курсантам трех взводов участвовать в организации боевых действий: рисовать карточки огня, схемы и карты, оценивать обстановку и принимать решения под внимательными взорами преподавателей тактики и офицеров батальона, одетых в красивые и теплые полушубки и валенки.
По окончании двух суток «выживания», голодные, замёрзшие и не спавшие, готовые порвать врага на лоскуты Вовка, Лёха и я получили приказ в составе разведгруппы выдвигаться по окраине леса в тыл «условного противника», принести «разведданные» к пяти часам, и попутно, при возможности, осуществить диверсионные действия.
Мы сняли шинели и остались в ватных штанах и ватниках, поверх которых надели белые маскировочные костюмы. Войдя в лес и двигаясь медленно вдоль опушки, каждому из нас приходила в голову очень своевременная мысль: «А есть ли в лесу волки? И если есть, то что будем делать мы, вооруженные автоматами с холостыми патронами?». В конце концов мы благополучно вышли к позициям «врага», ползком подобрались к горевшему костру с сидящими возле него скрюченными фигурами, и, понаблюдав, приступили к самому главному, а именно к «мародёрке и диверсии».
Доблестные разведчики забрались в БТР, и, распотрошив кучу вещевых мешков, стали обладателями двух палок копченой колбасы, фляжки с водкой, трех банок сгущенки и шматка сала. Сняв пулемет ПКТ с креплений в башне и прикопав его в снегу, мы установили разработанную в «партизанском КБ» мину из говна и палок, точнее, из шашки имитатора разрыва артиллерийского снаряда (ШИРАС) с взрывателем, заранее удлиненными проводами и источником питания.
Благополучно вернувшись из разведки, доложили результаты и щедро поделились трофеями с очередным «командиром роты» и офицерами батальона, коротавшими ночь в палатке с установленной печкой-буржуйкой и керосиновой лампой «летучая мышь» за расписыванием «пульки» в преферанс. (При этом они, умеренно употребляли «фронтовые» за сыгранный и не сыгранный мизер и десятерную.) Покончив с делами, мы отправились готовиться к наступлению, а именно — лопать замерзшую «трофейную» колбасу, напоминавшую по крепости камень, под сто грамм «наркомовских», на что в полевых выходах и учениях, тем более в экстремально холодных температурах, командование предпочитало не обращать внимание.
Утро наступления ознаменовалось грандиозным шухером, а именно мощным подрывом установленной нами мины на позициях противника и трехэтажными матерными выражениями преподавателей и прочих офицеров.
Это был звёздный час Лёхи, поступившего в училище после полутора лет срочной службы в инженерно-саперном подразделении. Алексей, выросший в семье русских инженеров, окончил школу в городе Ташкенте. Получив повестку в армию, попал служить на Урал, откуда прибыл и благополучно сдал вступительные экзамены в училище.
Не выделяясь особыми знаниями и будучи «середняком» по всем предметам, он блистал на занятиях по инженерной подготовке, иногда даже споря с преподавателями и вводя их в ступор простейшими решениями сложных инженерных задач.
Именно Лёха, рисуя осенью на третьем курсе на занятиях по инженерной подготовке схему самодельной мины, на фразу полковника, преподавателя кафедры, заглядывающего ему через плечо: «Нет, не сработает без подрывной машинки эта партизанская самоделка», — ответил, не поднимая головы и не обращая внимания, с кем разговаривает: «Да ну, нормально, эбанёт, как часики…». После чего, подняв голову и увидев, кому нахамил, заморгал глазками и сделал «умное» лицо.
Преподаватель, не ставший заострять внимание на оговорку курсанта, произнёс: «Если эта херня эбанёт, поставлю зимний зачет и летнюю итоговую пятерку». Так оно, между прочим, и вышло.
Благополучно выполнив упражнение на стрельбище и сдав теплое обмундирование, мы вернулись «домой», в училище, к горячей воде в умывальниках, с помощью резинового шланга и распылителя от лейки, превращенных в душ, батареям отопления и одноярусным кроватям, а Лёха получил достойное и точное прозвище «Партизан».
Получив распределение в окрестности Львова, Леха служил, там до 87 года. Перед отправкой в Афганистан он женился на местной девчонке. «За речкой» Алексей воевал как положено, заслужив орден Красной Звезды и медаль «За отвагу».
Но судьба, как говорится, коварная сука. Он погиб незадолго до окончания второго этапа вывода войск, осенью 1988 года — вместе с экипажем БТР, при подрыве на мощном самодельном фугасе, спрятанном на дороге, который превратил боевую технику в консервную банку со вскрытым и загнутым вовнутрь дном. Посмертно, Алексей был награжден орденом Красного Знамени.
Вовка-Дуб
Тактическая подготовка была одним из основных предметов обучения будущих офицеров. На многочисленных занятиях по основам тактики подразделений в современном бою курсанты продвигались по этапам всей армейской «вертикали»: на первом курсе изучали действия в роли командира отделения, на втором — в роли командира взвода, на третьем — командира роты, и на четвертом — командира батальона. Соответственно изменялась и обстановка на самих занятиях.
Во время практических занятий на первом курсе, набегавшись с автоматами, пулемётами и вещевыми мешками, курсанты скрюченными пальцами неумело рисовали «карточки огня», вызывая насмешки и подначки преподавателей, обзывавших их Пикассо и Кандинскими.
Становясь старше, приобретая знания, умения и навыки штабной культуры, мы стали больше времени, посвященного тактической подготовке, проводить в классах и аудиториях, рисуя и «поднимая» топографические карты.
К четвертому курсу, оформляя карты батальонного опорного пункта и «решения командира батальона на оборону» с многостраничными выводами из оценки обстановки и сочинением «боевого приказа на оборону или наступление», в поле мы выезжали уже не в кузовах ЗИЛов и УРАЛов, а в теплом и комфортабельном салоне автобуса ПАЗ, без оружия, вооруженные полевыми сумками с набором карт, цветных карандашей, компасами, блокнотами и «секретными» тетрадями, а также приспособлением, имевшим нежное и многозначительное название — курвиметр.
Наш однокашник Володька выделялся из состава двух основных категорий курсантов училища. Первые — поступали из армии, были старше и пытались привнести некоторые негативные привычки из армейского прошлого, в виде «заимствования» без спроса зубной пасты, сапожного крема, хлястика на шинель (утерянного военно-морским способом) или тапочек, в жизнь и быт курсантов. Впрочем, очень быстро они «обламывались» и исправлялись. Вторые — не служившие в армии и поступившие «с гражданки» семнадцатилетние мальчишки, довольно быстро осваивавшие военный порядок и службу.
Вовка поступил в училище без экзаменов, по окончании Суворовского военного училища, или «кадетки», как его все называли. В своей черной форме с красными погонами и лампасами, он выделялся на фоне «штатских» абитуриентов, как таракан на белом линолеуме кухонного пола.
Пройдя медицинскую комиссию, с легкостью сдав зачёт по физической подготовке и собеседование по иностранному языку, он, гордо сверкая начищенными ботинками, вышел из дверей, где заседала Приёмная комиссия, и, даже не отвечая на вопросы окруживших его абитуриентов, проследовал прямо в парикмахерскую, где обозначил своё поступление короткой стрижкой «бокс».
Родители Володьки проживали в маленьком городке недалеко от Минска в Белоруссии и оба работали на каком-то предприятии рабочими. Как нам рассказывал Вовка, мечта стать военным появилась у него с самого детства, и он шел к ней последовательно и упрямо с грацией и напористостью носорога, увидевшего своего противника.
Гуманитарные и военные предметы доставались ему довольно легко. С самых первых дней обучения Вовка получал на экзаменах исключительно отличные оценки, обоснованно претендуя на «красный» диплом и распределение «по желанию».
«Эпический» провал случился с ним в конце второго курса: — наш Владимир влюбился. Познакомившись на одной из дискотек с невысокой, красивой девушкой, студенткой пединститута, Вовка сидел с мечтательным видом на лекциях, невпопад отвечал на семинарах и вообще, витал в облаках.
Весной, перед сессией на втором курсе и месячной стажировкой «в войсках», после чего должен был быть летний отпуск, мы пребывали в учебном центре, осваивая нелегкое ремесло разведки, устраивая засады и налёты на «штабы противника».
Выполняя роль отдельного разведдозора, наш взвод «стремительно и неотвратимо» гонял на трех БТРах по полевым дорогам между лесов, полей и зарослей кустов. На командирском месте, периодически меняясь, сидели курсанты, в шлемофонах, и, реагируя на вводные, отдавали приказы по радиосвязи. Над ними, на броне, опустив ноги в люк и почти касаясь плеч очередного «счастливчика» сапогами, на толстой поролоновой подушке-«поджопнике» восседал старший преподаватель кафедры тактики, суровый и бескомпромиссный полковник, имевший в среде курсантов прозвище «Кутузов», также в шлемофоне с удлинённым шнуром.
Заняв место командира, Вовка замечтался и забыл переключить тумблер ТПУ на внешнюю связь. Получив вводную о «двух крокодилах противника справа над лесом», он начал отдавать команды взводу, которую взвод слышать не мог, зато прекрасно слышал Кутузов.