Она перевела взгляд на Антимодеса. — Я должна буду покинуть это место, — повторила она. — Но прежде чем я уйду, мне нужно знать, что Рейстлин сможет позаботиться о себе, что у него будет какой–то способ заработать на жизнь. Я думала, что если бы он обучился волшебству, то я могла бы не беспокоиться.
— Сколько… сколько ему лет, ты сказала? — переспросил Антимодес.
— Шесть, — сказала Китиара.
— Но… как насчет его родителей? Твоих родителей? Наверняка они…
Он остановился, потому что девушка больше не слушала его. Ее лицо выражало предельное терпение, с которым молодые люди обычно слушают особенно занудные и скучные речи старших. Прежде чем Антимодес закончил, она вскочила на ноги.
— Я пойду, разыщу его. Вам нужно встретиться.
— Моя дорогая… — начал было протестовать Антимодес. Он наслаждался беседой с этой интересной и привлекательной девушкой, но мысль о том, чтобы развлекать шестилетку, была, мягко говоря, неприятной.
Девушка проигнорировала его возражения. Она была уже снаружи, прежде чем Антимодес смог остановить ее. Ему оставалось только смотреть, как она легко сбежала по ступенькам, грубо отталкивая или врезаясь в каждого, кто оказывался у нее на пути.
Антимодес находился в затруднительном положении. Он не хотел, чтобы эта девочка снова обрушилась на него. Теперь, когда она исчезла, Антимодес не хотел иметь с ней никаких дел. Она взволновала его, оставив его с неприятным чувством, похожим на эффект слишком большого количества выпитого вина. Пить было приятно, но теперь у него болела голова.
Антимодес попросил счет. Он решил отсидеться в своей комнате, хотя и осознавал с неудовольствием, что ему придется быть невольным узником в ней все время, пока он остается здесь. Поднимая глаза, он заметил, что гном, которого звали, как он припомнил, Флинтом, смотрит на него.
Гном улыбался.
Скорее всего, Флинт не думал об Антимодесе вообще. Улыбка его могла быть вызвана вкусным обедом; причиной этой улыбки могли стать несколько кружек эля; наконец, он мог просто улыбаться всему прекрасному миру. Но Антимодес с его самолюбием решил, что Флинт улыбался, глядя на него, а точнее — усмехался из–за того, что он, могущественный волшебник, собирается бежать от двоих детей.
Антимодес тут же дал клятву, что не доставит гному подобного удовольствия. Он не позволит выжить себя из этой уютной общей комнаты. Он останется, избавится от девчонки, быстро поговорит с ребенком и на этом все закончится.
— Возможно, ты захочешь присоединиться ко мне, добрый сэр, — обратился Антимодес к гному.
Флинт бросил на него сердитый взгляд, покраснел и опустил голову к кружке с пивом. Он пробормотал что–то насчет того, что скорее опалит себе бороду, чем сядет за один стол с волшебником.
Антимодес холодно улыбнулся про себя. Гномы были известны своей нелюбовью и недоверием к магам. Теперь архимаг мог быть уверен, что гном оставит его в покое. Действительно, Флинт залпом осушил свою кружку, бросил на стол монету, кивнул Антимодесу и быстро вышел из гостиницы.
И тут, сразу же после ухода гнома, появилась девушка, таща за собой даже не одного ребенка, а двоих.
Антимодес вздохнул и приказал подать ему кружку Отиковой лучшей двухлетней медовухи. Он чувствовал, что ему пригодится что–то подкрепляющее.
3
Встреча обещала быть более утомительной, чем Антимодес предполагал. Один из мальчиков, старший, как подумал Антимодес, был хорошеньким ребенком, или, что точнее, был бы им, если бы не был таким невероятно грязным. Крепыш с пухленькими руками и ногами, открытым добродушным лицом и улыбкой, которой не хватало нескольких зубов, он сразу же проявил дружелюбный интерес и любопытство к Антимодесу, ни в малейшей степени не смущаясь хорошо одетого незнакомца.
— Здрасьте, сэр. Вы волшебник? Кит говорит, вы волшебник. Можете показать какой–нибудь фокус? Мой брат–близнец может. Хотите посмотреть? Рейст, покажи тот, когда ты достаешь монету из своего носа и…
— Заткнись, Карамон, — тихо сказал другой ребенок, — ты ведешь себя глупо.
Мальчик принял это доброжелательно. Он хихикнул и пожал плечами, но промолчал. Антимодес был поражен, услышав, что эти двое — близнецы. Он оглядел второго мальчика. Того никак нельзя было назвать хорошеньким — худой как скелет, неопрятно и убого одетый, с босыми ногами и специфическим неприятным запахом, который издают только маленькие потливые дети. Его каштановые волосы были длинными и спутанными и определенно нуждались в мытье.
Антимодес внимательно осмотрел обоих и смог сделать кое–какие выводы.
Над этими мальчишками не суетилась хлопотливая мать. Любящие руки не причесывали эти запутанные волосы; никто не ругал их, заставляя мыть уши. Они не выглядели забитыми и запуганными, как дети, терпящие побои — но о них и не заботились.
— Как тебя зовут? — спросил Антимодес.
— Рейстлин, — ответил мальчик.
Одна особенность свидетельствовала в его пользу. Он смотрел прямо на Антимодеса, когда говорил. Антимодес подметил любопытную вещь — большинство маленьких детей имели привычку во время разговора пялиться на собственные ноги или на что–нибудь еще, но не на собеседника, как будто они ожидали, что тот нападет на них и съест. Взгляд бледно–голубых глаз этого мальчика не колебался и был зафиксирован на маге.
Эти голубые глаза не говорили ничего, и ничего не ожидали. В них было слишком много мудрости. Они видели слишком многое для его лет — слишком много горя, слишком много боли. Они заглядывали под кровать — и обнаружили, что там, в темноте, действительно прячутся чудовища.
«Итак, молодой человек, готов поспорить, вы хотите стать магом, когда вырастете!»
Это было стандартным началом разговора для Антимодеса, обычной линией поведения в подобных обстоятельствах. У него хватило ума не говорить этого сейчас. Не говорить такого этим знающим глазам.
Архимаг ощутил покалывание в затылке. Он узнал это чувство — прикосновение руки бога.
Подавив свое возбуждение, Антимодес обратился к старшей девушке:
— Я бы хотел поговорить с твоим братом наедине. Возможно, ты и его брат могли бы…
— Конечно, — быстро сказала Китиара. — Пойдем, Карамон.
— Только с Рейстлином, — сказал Карамон.
— Пошли, Карамон! — нетерпеливо повторила Китиара. Схватив его за руку, она с силой дернула его.
Мальчик устоял против рывка. Карамон вовсе не был слабым ребенком. Было крайне маловероятно, что его сестра способна сдвинуть его с места, не прибегая к вспомогательным средствам. Он посмотрел на Антимодеса.
— Мы близнецы, сэр. Мы все делаем вместе.
Антимодес бросил взгляд на другого близнеца, наблюдая за его реакцией. Щеки Рейстлина слегка порозовели; он был смущен, но казался странно довольным. Антимодесу стало не по себе. Мальчик не был похож на брата, радующегося любви и преданности другого брата. Скорее он был похож на человека, который радуется умению любимой выдрессированной собаки.
— Иди, Карамон, — сказал Рейстлин. — Может, он научит меня паре других фокусов. Я покажу их тебе вечером, после ужина.
Карамон выглядел неуверенно. Рейстлин послал ему взгляд из–под густой косматой челки. Этот взгляд нес в себе приказ. Карамон опустил глаза, и неожиданно повеселев, схватил сестру за руку.
— Я слышал, Стурм нашел барсучью нору. Он будет выманивать барсука наружу. Как думаешь, он сможет сделать это, Кит?
— Мне какое дело? — сердито ответила она. Направляясь к выходу, она дала Карамону подзатыльник. — В следующий раз делай как я тебе говорю. Слышишь? Что ты за солдат, если не слушаешься моих приказов?
— Я буду слушаться, Кит, — сказал Карамон, морщась и потирая затылок. — Но ты сказала, чтобы я оставил Рейстлина. Ты же знаешь, что мне нужно за ним присматривать.
Антимодес мог слышать их спорящие голоса, пока они не спустились по лестнице.
Он снова посмотрел на мальчика. — Садись, пожалуйста, — сказал он.
Рейстлин тихо скользнул в кресло напротив. Он был маленьким для своего возраста, и его ноги не доставали до пола. Он сидел абсолютно спокойно. Он не ерзал и не елозил. Он не болтал ногами и не стучал ими по ножкам стула. Он сложил руки вместе на столе и внимательно смотрел на Антимодеса.
— Не хочешь чего–нибудь поесть или выпить? Ты же мой гость, — добавил Антимодес.
Рейстлин покачал головой. Хотя ребенок был грязным и одетым как нищий, он не голодал. Уж близнеца–то его наверняка кормили хорошо. Кто–то следил за тем, чтобы на их столе была еда. Что же до чрезмерной худобы мальчика, Антимодес предположил, что она была результатом огня, горящего глубоко в тайниках его души, огня, потребляющего пищу до того, как она могла напитать тело, огня, который оставлял ребенка с постоянным голодом, который тот еще не мог осознать или понять.
И снова Антимодес почувствовал священное прикосновение бога.
— Твоя сестра говорила мне, Рейстлин, что ты хотел бы ходить в школу, чтобы учиться и стать магом, — начал Антимодес, ища подход к существу разговора.
Рейстлин колебался секунду, затем сказал:
— Да, наверно.
— Наверно? — разочарованно повторил Антимодес. — Ты что, не знаешь, чего хочешь?
— Я никогда не думал об этом, — ответил Рейстлин, пожимая худенькими плечами в точном повторении жеста своего более упитанного брата. — Насчет обучения в школе, я имею в виду. Я даже не знал, что есть школы, в которых учатся магии. Я думал, магия — просто… — он подыскивал нужное слово, — просто часть тебя. Как глаза или руки.
Пальцы бога забарабанили по душе Антимодеса. Но ему нужно было больше сведений. Он должен был удостовериться.
— Скажи, Рейстлин, кто–нибудь в твоей семье обладает магическими способностями? Я не просто любопытствую, — объяснил Антимодес, видя, как боль искажает лицо ребенка, — мне нужно знать, потому что мы обнаружили, что такие способности чаще всего передаются по наследству.
Рейстлин облизнул губы. Он опустил взгляд, задержав его на своих ладонях. Пальцы, тонкие и подвижные для такого малыша, сжались в кулаки.