, еще бывают селедочные. Мясо же, как мне рассказал сосед, увидеть можно только на тяжелых работах, и то далеко не везде.
Если смотреть на цифры из теплого начальственного кресла – вроде как выжить можно, благо на центрокухне работают исключительно священники, а они тут – в отличие от двадцать первого века – в воровстве и аферах не замечены. Однако на практике любая неприятность ставит зэка, не обеспеченного посылками с воли, на край вечно разверзнутой братской могилы.
Малейшая травма, болезнь, любая неспособность работать в лошадином темпе десять-двенадцать часов в сутки – получи на день лишь фунт хлеба да обходись без вечерней баланды и каши. Или тривиальная кража выданного на пять дней пайка – обычное дело даже при хорошем дневальном. Износ, потеря, воровство одежды – результат ничуть не лучше, потому как обмундирование выдают исключительно на тяжелых работах. Блатной закон не знает сострадания: проиграл – плати. Не знает пощады и ГПУ: остался голый – мерзни, лишился хлеба – голодай, ослабел – умри.
Можно ли как-то обмануть фундаментально недостаточную систему?
Безусловно – есть же священный блат!
Оказывается, общие бараки и физическая работа – в основном удел бытовиков, мещан, рабочих, крестьян и даже мелкой шпаны. Тогда как контрреволюционеры из бывших чиновников, директоров или ученых, сумевших выжить в неразберихе этапа и первых недель пересылки, реально руководят всеми службами, конторами и производствами.
Надсмотрщики попросту опасаются каэров!{100}
К примеру, если у последнего из сучкорубов на носу очки, а словарный запас говорит как минимум о гимназии – его никто не тронет и пальцем, лучше пристрелят или дадут спокойно замерзнуть. Логику понять несложно – сегодня это бесполезный и бессильный старик, а завтра он встретит приятеля из университета, начальника из наркомата и внезапно окажется почти на самом верху лагерной иерархии.
Таким образом, достаточно найти успевшего хорошо устроиться коллегу, одноклассника, соседа, друга семьи и мне обеспечено теплое местечко табельщика или счетовода. Кормежка будет хоть из стандартного пайка, но – что принципиально важно! – из отдельного котла, работа легкая, в тепле и без надрывной траты калорий. Заболеешь – свои прикроют, украдут необходимое и ссудят или подарят.
Очень жаль, что все, кого я знал, остались чуть ли не в сотне лет впереди.
Наряды среди новеньких распределяли с фантазией.
Для начала рукраб устроил открытый аукцион, и первым предметом торга стала вечная халтура по доставке воды из Кеми на Попов остров посредством пары телег с цистернами. Работа ведрами, пусть даже на морозе, – это тебе не баланы из болота тягать, да еще постоянно «за колючкой», в дороге, значит, можно брать мелкие поручения. Такую возможность надо ценить! И лот ушел на троих, в складчину, всего за сто пятьдесят рублей.
Второй бид{101} судьба не иначе как создавала для меня – помощник электромонтера! Я попробовал было биться, уговорившись занять у Михаила Федоровича его последние два червонца, да куда там – какой-то бывший офицеришка сумел выложить за уникальное местечко восемьдесят пять целковых.
Последними, уже без торга, в продажу пошли выходные дни – всего-то по три рубля, семидневка с хорошей скидкой за опт, то есть по червонцу.
Впахивать на лесоповале предлагалось уже совершенно бесплатно. Хотя после короткого рекламного рассказа о повышенном пайке, новых теплых бараках на лесных командировках и шансе после начала навигации остаться на материке желающих попасть «на тяжелые» оказалось заметно больше, чем требовалось. Отбирали только сильных, молодых да с короткими сроками. Надеюсь, кому-то из них повезет и обещания окажутся правдой, тогда как от обладателя клоунских ботинок я уже знал, что такое, конечно, бывает… Но очень редко. В первые же три месяца{102} большинство просто перегорит на невыносимо тяжелой работе, померзнет в щелеватых, сляпанных на скорую руку сараях и будет выкинуто начальниками как бесполезный мусор на Соловки, доживать в слабосилке до следующей смертельной зимы.
Следующая вакансия в исполнении кривляющегося распорядителя бала звучала диковато:
– Мусор таскать! Лошадь и помощника предоставляет администрация!
Не знаю точно, почему я сделал шаг вперед, не убоявшись откровенно подлой работы. Возможно, выстрелила давно лелеемая ассоциативная цепочка: лошадь – конский волос – леска – рыбалка – побег. Но скорее я подсознательно понял: список реальных задач на сегодня и ближайшее будущее фактически завершен. В такой ситуации не распределенный по нормальным местам интеллигентский балласт – пусть пока еще достаточно импозантный и сытый на вид – однозначно и бесповоротно превращается в группу риска. Не зря сосед особо предупреждал о «приучении к свободному труду»… Зимой, когда делать нечего, на выручку организаторам каторги идут специально изобретенные издевательства, такие как перемещение штабелей бревен и досок с места на место или вычерпывание моря ведрами. Лишние люди, по сути, и соответствующее питание и отношение.
Между тем рукраб посмотрел на меня странно-оценивающе, но возражать не стал, только пробормотал:
– Хиловат, но, поди, не сдохнет до весны… – И уже в полный голос гаркнул: – Че вылупился? Назвался, быстро!
«Во что я только ввязался!» – мелькнула в моей голове паническая мысль, но отступать было поздно.
– Обухов! – отрапортовал я и поспешно попятился в злорадно улыбающийся чужой беде строй.
– Кто еще безработный? Радуйтесь, сволочи, [нецензурно] на благоустройстве! – подтвердил мои мысли нарядчик. – А ну, шаг вперед! Слева направо, фамилия!
После краткой финишной переклички я ожидал окончания затянувшегося чуть не до обеда спектакля. Но нет, самую интересную часть организаторы приберегли напоследок: распределение вакансий в женской части дружного каторжного коллектива, как минимум половину которого составляют подруги и подельницы уголовников.
Хит сезона – домработница-кухарка для доблестных бойцов-красноармейцев!{103} Потребность – двадцать человек! Подвох, по многочисленным грязным намекам, очевиден даже мне: главной обязанностью женщин станет отнюдь не приготовление еды, но самый тривиальный интим.
«Неужто силком в проститутки загонять прямо тут будут?» – мелькнула обескураживающая мысль.
Подтверждая опасения, истошный крик бабского скандала взорвал угрюмую воркотню строя, но скоро я едва мог сдержать удивление: получить ценную работу в должности проститутки не кинулись только старухи – все равно не возьмут. В стороне осталась лишь жалкая кучка охреневших от прямоты посыла каэрок.
– Жизнь их уже снасильничала, солдатики не добьют, – тихо заметил мне в ухо Михаил Федорович. – Поверь, не страшно бытовать подобным образом после воровской малины или рабочего барака… Тепло и сытно. Еще, глядишь, детишек приживут да замуж выскочат.
Отбор затянулся без малого на час…
Охрана без всякого стеснения лапала кандидаток, впрочем, в стремлении попасть в личные кухарки они были и сами не прочь потрясти вислыми сиськами или толстой задницей в куче грязных тряпок. Надсмотрщики наперебой хвастались, демонстрируя изголодавшимся мужикам особо симпатичные и наименее потасканные жизнью экземпляры особей женского пола.
И надо сказать, что многим из каторжан процесс явно нравился: видать, не прививают особой стыдливости семейные бараки, где в порядке вещей заниматься любовью за ситцевой занавесочкой.
Меня же подобный первобытнообщинный эротизм скорее смешил – как чуть ли не первое развлечение за год заключения.
Наконец скороспелых подруг красноармейцев построили в короткую колонну и увели от – а вернее, для – греха прочь из лагеря. Остались лишь будущие прачки – иных вариантов местное штатное расписание на зиму не предусматривало.
Под самое закрытие утренней линейки пожаловал самолично товарищ Курилко со свитой. С довольной мордой выслушал десяток «здра!», прошелся туда-обратно вдоль строя, вглядываясь в лица и задумчиво похлопывая стеком по белому голенищу шикарных бурок.
– Ты! – Стек вдруг уперся в грудь одной из каэрок, старательно прикрывающей лицо платком. – Выйти из строя! Как зовут? Громче!
– Татьяна. – Я с трудом смог расслышать тихий голос, принадлежащий совсем молодой девушке.
– Ба! Какая встреча! – обрадовался Курилко. – Мадемуазель Кавелина! Как же, помню, помню… И папашу твоего полковника тоже не забыл.
Кажущийся непропорционально огромным на фоне женщин, затянутый в кожу и ремни чекист шагнул вплотную к арестантке, поднял лицо пальцами за подбородок, вгляделся, хищным движением стянул назад платок.
По холодному ветру рассыпались рыжие волосы…
Девушка попробовала вырваться, и я на мгновение увидел ее юное лицо с веснушками и глаза – огромные глаза, прямо как в аниме.
– А ты ничего… Похорошела с тех пор, – сделал вывод начальник лагеря. – Эй, кто тут командует? Она со мной пойдет, запиши!
– Нет! – Девушка отчаянно забилась в руках Курилко. – Нет! Нет! Никогда в жизни!
– Да куда ты денешься, дуреха?! – Он удивился, похоже, совершенно искренне.
Не веря в категоричность отказа, пригнулся ближе, не иначе для поцелуя…
Ответом стала звонкая пощечина.
– Ха-ха-ха! – заливисто, но искусственно рассмеялся главвертухай, отшатываясь от арестантки. – Норовистая кобылка попалась!
Он полез в карман и вытащил сверкнувшую камнями и желтым металлом цепочку, растянул ее в руках, примеряя.
– А как насчет такой уздечки? – спросил вроде как ласково.
– Лучше смерть, чем лапы палача! – отрезала девушка и с мрачной решительностью потянула платок обратно на голову.
– Сдохнуть тут запросто… – зло процедил Курилко, пряча украшение. – В карцер? Нет, там ты действительно сдохнешь к утру без толку. О! – Он черкнул стеком вниз по животу жертвы. – Да ты, милая, никак к побегу готовишься? Произвести личный досмотр!