Я включила свет на кухне.
- Не хотела ее будить, - сказала я. – Бэт.
Я посмотрела на замшелую хлебочпечку, которую слишком часто вытирали посудным полотенцем, на жестянки, которые поставили на печку, вымыли, но не убрали, и на девиз от компании Fairholme Dairy: «Господь – сердце нашего дома». Все эти вещи глупо ждали грядущего дня и не знали о грядущей катастрофе.
Дверь на боковую террасу оказалась не заперта.
- Кто-то зашел, - сказала я. – Зашел и забрал Квини.
Отец вышел, надев брюки на подштанники. Бэт шлепала по лестнице в комнатных туфлях и халате из шенили, пришла и щелкнула выключателем.
- Квини не с тобой? – спросил у нее отец.
Мне он сказал:
- Дверь, должно быть, открыли изнутри.
Бэт спросила:
- Что с Квини?
- Ей, может быть, захотелось прогуляться, - ответил отец.
Бэт проигноривала его ответ. На ее лице засыхала маска из какого-то розового вещества. Она никогда не продавала косметику, которую не опробовала лично.
- Пойди к Воргилле, - сказала она мне. – Она могла решить, что там нужна ее помощь.
Прошла неделя или около того после похорон миссис Воргиллы, но Квини продолжала работать там, помогала паковать в коробки посуду и белье, чтобы мистер Воргилла смог въехать в квартиру. Ему нужно было готовиться к рождественским концертам, и он не мог упаковать всё сам. Бэт хотела, чтобы Квини бросила это дело и устроилась на Рождество помощницей в один из магазинов.
Я надела резиновые сапоги отца, вместо того, чтобы подняться наверх за своими туфлями. Пересекла двор, подошла к крыльцу Воргиллы и позвонила в дверь. Мелодия звонка, кажется, должна была свидетельствовать о тонком музыкальном вкусе хозяина дома. Я плотнее завернулась в Баффало Билла и начала молиться. О, Квини-Квини, включи свет. Не подумала, что если Квини там работает, свет уже должен гореть.
Никакой реакции. Я начала стучать в деревянную дверь. Мистер Воргилла будет очень не в духе, когда я, наконец, его разбужу. Я прижала голову к двери, прислушиваясь к звукам внутри.
- Мистер Воргилла. Мистер Воргилла. Мне очень неудобно вас будить, мистер Воргилла. Кто-то есть дома?
На окне в соседнем доме заколыхались занавески. Там жил со своей сестрой старый холостяк мистер Хови.
- Разуй глаза, - крикнул мистер Хови. – Посмотри на дорогу. ‘
Машина мистера Воргиллы уехала.
Мистер Хови захлопнул окно.
Когда я открыла дверь кухни, увидела, что отец и Бэт сидят за столом, а перед ними стоят чашки с чаем. На мгновение я решила, что порядок восстановлен. Возможно, им позвонили и сообщили успокаивающие новости.
- Мистера Воргиллы там нет, - сказала я. – Его машина уехала.
- О, мы знаем, - ответила Бэт. – Мы всё об этом знали.
Отец сказал:
- Взгляни на это,
и пододвинул ко мне через стол лист бумаги.
«Я выхожу замуж за мистера Воргиллу, - было написано там. – С теплом, Квини».
- Это лежало под сахарницей, - сказал отец.
Бэт уронила ложечку.
- Я хочу, чтобы его отдали под суд, - закричала она. – А ее – в исправительную школу. Вызываем полицию.
Отец сказал:
- Ей 18, она может выйти замуж, за кого хочет. Полиция не будет ставить блок-посты.
- А кто сказал, что они едут по дороге? Они ночуют в мотеле. Дураки – девчонка и пьяный олух с выпученными глазами.
- Говоришь так, словно не собираешься ее возвращать обратно.
- Я не хочу, чтобы она возвращалась. Сама себе постелила постель, пусть спит там со своим пучеглазым мерзавцем. Может ее оприходовать, мне плевать.
Отец сказал:
- Хватит.
Квини принесла парочку 222, чтобы я выпила их с колой.
- Удивительно снимает спазмы, - сказала она. – Преимущества замужества.
- Твой папа рассказал, - сказала она. – Рассказал тебе о нас.
Когда я сказала отцу, что хочу поработать на летних каникулах, прежде чем осенью поступить в педагогический колледж, он сказал, что, может быть, мне поехать в Торонто и поискать там Квини. Сказал, что она писала ему, интересовалась насчет его бизнеса грузоперевозок, спрашивала, не может ли он прислать им немного денег, чтобы они пережили зиму.
- Я бы ни за что ему не написала, - сказала Квини, - если бы прошлой зимой Стэн не заболел пневмонией.
Я сказала:
- Тогда я только и узнала, где ты.
Слёзы навернулись на мои глаза, не знаю, почему. Потому что я была так счастлива, когда узнала, так одинока, пока не узнала, потому что сейчас я хотела, чтобы она сказала:
- Конечно, я всегда планировала с тобой связаться,
но она не сказала.
- Бэт не знает, - сказала я. – Думает, я тут одна.
- Надеюсь, - сказала Квини. – В смысле, надеюсь, что она не знает.
Я столько всего хотела ей рассказать о доме. Я ей рассказала, что фирма грузоперевозок выросла от трех машин до дюжины, а Бэт купила шубу из ондатры и расширяет свой бизнес, сейчас у нее клиника красоты на дому. Для этих целей она приспособила комнату, в которой обычно спал мой отец, а он перенес свою койку и стопку National Geographics в свой офис, а плашку военно-воздушных сил перетащил на автотранспортное предприятие. Сидя за столом и изучая результаты своих экзаменов, я слушала слова Бэт: «Такая мягкая кожа, не следует тереть ее мочалкой», а потом появлялась женщина с шелушащимся лицом, намазанным лосьонами и кремами. А иногда кто-то говорил голосом не менее оживленным, но менее исполненным надежды: «Говорю вам, рядом со мной живет Зло, Зло живет в соседней квартире, а я и не подозревала, потому что обычно о таком не подозреваешь, правда? Я всегда думаю о людях хорошо. Пока они не треснут меня по лбу».
Никаких слов «мерзавец», «оприходовать», «жирный член» наедине.
- Это верно, - говорила клиентка. – Я тоже.
Или:
- Вы думаете, что знаете, что такое горе, но вы не знаете и половины.
Потом она провожала женщину до дверей, возвращалась обратно и говорила:
- Потрогай ее лицо в темноте, и ты не отличишь его от наждачной бумаги. Что я могу тут поделать?
Квини, кажется, эти рассказы не интересовали. Да и времени оставалось не так много. Прежде чем мы допили колу, раздался звук быстрых тяжелых шагов по гравию, и на кухню вошел мистер Воргилла.
- Посмотри, кто у нас в гостях, - воскликнула Квини.
Она привстала, словно для того, чтобы прикоснуться к нему, но он отвернулся и пошел к раковине.
Ее голос был полон такого шуточного удивления, что мне стало интересно, говорила ли она ему что-нибудь о моем письме или о том, что я собираюсь приехать.
- Это Крисси, - сказала она.
- Вижу, - ответил мистер Воргилла. – Ты, должно быть, любишь жаркую погоду, Крисси, раз приехала в Торонто летом.
- Она собирается искать работу, - объяснила Квини.
- А у тебя есть квалификация? – спросил мистер Воргилла. – У тебя есть квалификация для того, чтобы искать работу в Торонто?
Квини ответила:
- У нее высший балл в аттестате.
- Ну, будем надеяться, что этого достаточно, - сказал мистер Воргилла.
Он налил стакан воды, и выпил его, стоя к нам спиной. Точно так он делал, когда миссис Воргилла, Квини и я сидели за кухонным столом в другом доме, в доме Воргилл рядом с нашим. Мистер Воргилла возвращался откуда-то с распевки, или прерывал урок игры на пианино в соседней комнате. При звуке его шагов миссис Воргилла одаривала нас предупреждающей улыбкой. Мы опускали глаза в свой скрабл, давая ему выбор замечать нас или нет. Иногда он нас не замечал. Открывал буфет, поворачивал кран, ставил стакан на стол – как ряд маленьких взрывов. Словно проверял, осмелится ли кто-нибудь дышать, пока он здесь.
Когда он преподавал у нас в школе музыку, был таким же. Входил в класс походкой человека, который не может себе позволить терять ни минуты, сразу хватал указку, и время начинать урок. Ходил туда-сюда по классу, нахохлившись, в выпученных глаза тревога, выражение лица напряженное и раздраженное. В любой момент он мог остановиться у вашей парты, чтобы послушать, как вы поете, проверить, не фальшивите ли. Потом он медленно опускал голову, пучил на вас глаза, жестом утихомиривая все другие голоса, чтобы пристыдить вас. Рассказывали, что в различных хорах и певческих клубах он был таким же деспотом. Хотя у него были фавориты среди певцов, особенно – среди дам. Они вязали ему одежду на Рождество. Носки, шарфы и рукавицы, чтобы ему было тепло, когда он ходил из одной школы в другую, из одного хора в другой.
Когда Квини начала управлять домом, потому что мистер Воргилла был слишком болен, чтобы с этим справляться, она выуживала из ящика комода вязанную вещь и размахивала ею перед моим лицом. Вещь прибыла без указания имени дарительницы.
- Это страстная грелка, - сказала Квини. – Мистер Воргилла сказал, чтобы ему ее не показывать, иначе он остервенеет. Не знаешь, что за страстная грелка?
Я ответила:
- Хм.
- Это просто шутка, - сказала она.
Квини и мистер Воргилла ходили на работу по вечерам. Мистер Воргилла играл на пианино в ресторане. Носил фрак. А Квини продавала билеты в кинотеатре. Кинотеатр находился в нескольких кварталах от них, так что я пошла туда с ней. Когда я видела ее сидящей в будке билетёра, поняла, что это макияж и высветленные взбитые волосы, и серьги-кольца – всё это не странно, в конце концов. Квини выглядела, как некоторые девушки, которые гуляют по улицам или идут в кинотеатр с бойфрендами посмотреть фильм. И очень была похожа на некоторых девушек с афиш, расклеенных вокруг нее. Она выглядела так, словно связана с миром драмы, горячих любовных интриг и опасностей, которые показывали на экране.
Она выглядела так, - по словам моего отца, - словно никогда не будет играть роль второго плана.
- Почему бы тебе тут пока не прогуляться? – спросила она.
Но я чувствовала, что привлекаю внимание. Не могла представить, что буду сидеть в кафе, пить кофе и сообщать миру, что мне нечем заняться и некуда идти. Или пойти в магазин и примерять одежду, купить которую у меня нет никакой надежды. Я снова взобралась на холм. Помахала приветственно гречанке, позвавшей меня из окна. Открыла дверь ключом Квини.